Сергей Майоров - Запасной инстинкт
— Канифолить им мозги можно до бесконечности, — бормотал Ожегов, следуя от одного дома к другому. — Но от этого ничего не меняется. Заводить их в Тихие пруды и сразу к Морику. Поганец ссученный!..
Ожегов не думал так плохо о Морике, когда в прошлом году пытался зацепить его и помаленьку тянуть информацию о Моисее. Так, на всякий случай, чтобы быть в курсе событий, не ради оперативного дела. Но Морик, сын собаки и волка, сдал его с потрохами хозяину, после чего был вполне закономерный разговор на повышенных тонах с нотками недоверия в голосе.
Ради подтверждения своей верности, чистоты взглядов и прозрачности помыслов Ожегову тогда пришлось засветить агента Булгакова, честно отрабатывающего свой оперативный хлеб в группировке Моисея. Андрюшка до сих пор понять не может, куда делся его человек. А он никуда не исчез, остался здесь, в Заболоцке. На кладбище. Двойное захоронение, блин.
Дедушка умирает, его привозят хоронить, спускают в могилку и понятия не имеют, что ставят гроб на труп другого человека, уже присыпанный землей. Немного поцарапанный, порезанный, со сломанными пальцами и вывихнутыми руками. Разве нормальным людям придет в голову проверить могилу, которую выкопали для близкого им человека? Вот и лежит уже почти год агент Булгакова под дедом в могиле. На бирке указано, что родился человек в 1910 году, умер ровнехонько через девяносто лет. А ему было всего двадцать шесть.
Ожегов подошел к подъезду нужного дома на Тихих прудах, поднял голову куда-то вверх, на уровень то ли второго, то ли третьего этажа, и длинно свистнул.
— Андрей, кто здесь живет? — спросил Саша скорее из удивления, чем из уверенности в знании территории, обслуживаемой Булгаковым.
— Понятия не имею. Это не мой район. Здесь Ожегов пашет. А вообще… — Андрей сдвинул брови, наблюдая за тем, как Ожегов заходит в подъезд. — Дом старый, в таких обычно новые русские квартиры откупают да нищие живут, кому наследство досталось. А потом в их квартиры все равно бизнесмены заезжают.
— Прямо как у нас, — ухмыльнулся Саморуков. — И почему их так тянет в эти полногабаритные квартиры с прогнившими за пятьдесят лет трубами, квадратными лестничными клетками, проходными дворами и балконами как в фильме про тридесятое государство?
— Как ты сказал? — Никитин повернулся к нему с переднего сиденья. — Проходными дворами? Ну-ка, гений, сходи-ка в подъезд!
Саморуков выскочил из машины и засеменил к подъезду, в который зашел Ожегов. На ходу он бурчал что-то про кару за неразумную инициативу и тяжесть носимого им креста. Через мгновение опер выскочил из подъезда. Его лицо уже не носило печать несправедливых страданий. Мишка, блистая возбужденными глазами, махал Булгакову — мол, объезжай дом! У Никитина опять заныло внутри от ощущения того, что момент невозвратимо упущен.
момент невозвратимо упущен.
Ожегов быстро уселся в «девятку» пойманного частника и коротко приказал:
— Королева, дом сорок.
Это был домашний адрес Морика. Ожегову почему-то казалось, что тот должен быть сейчас именно дома. Во всяком случае, первое, что сейчас сделал бы Ожегов, окажись он на месте Морика, так это собрал бы самое необходимое и умчался бы подальше. Мысль о том, что прихвостень всемогущего Моисея уже это сделал, ему в голову не приходила. Интуиция. А что может быть важнее для опера, чем она?..
— И что мы сейчас будем делать? — в сердцах спросил Андрей, сбрасывая скорость.
Никитин молча смотрел в окно. Если бы только кто-нибудь из этих ребят знал, как он устал!.. Может, плюнуть на это? Послать подальше и вернуться домой? Он сделал все, что только мог, даже больше. Пройдет еще пара лет, и Танька, чудная женщина, простит его. Женщины всегда понимают мужчин, если суть проблемы сводится к семье. Плюнуть на все это, прийти домой и сказать, мол, я больше никуда не пойду.
«Буду ходить каждый день с Машкой на пляж и зарабатывать деньги защитой в суде по гражданским делам. Ну же, Никитин, у тебя семь пядей во лбу! Поехали домой, работать не на дядю, а на самого себя! Получать ты будешь в десять раз больше, чем имеешь сейчас. Ну что, поехали?..»
— Где живет Морик?
— Королева, сорок, квартира сто девятнадцать. — Булгаков посмотрел на Никитина.
Он с первой минуты их знакомства понял, кто заказывает музыку в этом бедламе.
— Тогда на Королева, сорок, — надавил Саша, переживая насчет того, что его ребята смогли увидеть секундную слабость своего начальника. — Давай быстрее, Андрюха!
Разговор с Моисеем занял десять минут. Когда авторитет понял, что за человек перед ним сидит, с его лица сползла блуждающая улыбка пренебрежения. Он почувствовал в самом низу живота тянущие позывы. Как живая, перед ним заструилась реклама лекарства, мгновенно предотвращаемого понос.
Но это произошло через минуту после того, как криминальный авторитет города Заболоцка Моисей произнес свою до безумия глупую фразу:
— Слушай, старый пердун, если ты еще раз начнешь задавать мне вопросы о положении дел в городе и намекать непонятно на что…
В шею Аль Капоне местного пошиба впились пальцы одного из телохранителей старого пердуна, после чего дедуся положил на язык таблетку но-шпы, расстроенно вздохнул и запил ее минералкой. Еще через секунду Моисей понял, кто болен циррозом.
— Сынок, не расстраивай меня. Сейчас глупость сделаешь, потом всю жизнь жалеть будешь. — Старик опрокинул голову как курица и заглотил лекарство. — Я Степной.
Вот тут Моисей и уразумел, что понос по своей природе — страшная вещь. Он извинился и около десяти минут пытался расколоть унитаз ресторанного туалета своим страхом. Рядом с кабинкой, давя в себе отвращение, стояли двое братков Степного и терпеливо ждали, когда закончатся самопроизвольные выстрелы из кишечника господина Моисеева.
В это время в глубине ресторана, где им разрешила присесть охрана Степного, жались плечами друг к другу восемь человек, рост которых был не ниже ста девяноста сантиметров. Телохранители Моисея терпеливо ждали, чем закончится понос хозяина.
Последний раз они видели грозу Заболоцка в таком состоянии во время ареста Мавроди, но после пережитого тогда с их патроном случались исключительно запоры. Красная икра, астраханская осетрина, азиатский лагман, запиваемые коньяком и заедаемые шашлыком, могли вызвать лишь непроходимость, но никак не реакцию жидкого возмущения. А сейчас все повторилось как в страшном сне. Они, охрана хозяина, сидели как дрессированные мыши в углу, их босс маялся поносом, а на лицах людей, сидящих в ресторане, — ни страха, ни уважения.
Самое плохое в том, что все понимали реальность угрозы. Если кто-нибудь нечаянно дернется невпопад, то в лучшем случае схлопочет инвалидность второй группы, останется без глаза, ноги либо руки. Ну и кому это надо? Наверное, только Моисею, который вышел из кабины ресторанного туалета с таким видом, словно все козыри были при нем и он случайно о них вспомнил.
— Тебе кто нужен, я так и не понял? Ежов или Морик?
— Сынок, в общем-то, они мне оба нужны. Но в первую очередь, конечно, Ежов, мать его с преподвыподвертом! Ты случайно не знаешь, где сейчас Ежов и твой Морик?..
— Понятия не имею. Могу лишь предполагать. После стрельбы у мусарни им обоим очень не хочется передвигаться по городу на виду у всех.
— Что за стрельба? — удивился Степной.
— Я свел через Морика своего человека из органов с Заградским, кстати, по просьбе последнего. Сразу после их встречи кто-то обстрелял опергруппу из Слянска. Подозреваю, что это дело рук Заградского.
— Здесь опера из Слянска? — Вор нахмурился. — Впрочем, этого следовало ожидать. Слушай, какой ты, к чертям собачьим, авторитет, если у тебя под носом беспредел творят? Совсем уже тронулись умом — ментов валить? Или ты не знаешь, что после этого обычно происходит? Если не в курсе, то я тебе объясню. Сразу после этого у всей братвы резко падает гемоглобин в крови. Власти лотошат всех подряд, кого надо и не надо. Знаешь, как наверняка поймать одного льва? Нужно отловить четверых и трех выпустить. Вот по этому принципу полиция и действует, после того как в одного из них стреляли! Ты идиот, а не авторитет! Углем тебе торговать, а не городом править!
— Степной, я понятия не имел, что этот приезжий делать будет! Он просто просил свести его с моим человеком!
— Ну, свел? — Вор посмотрел на Моисея, побледневшего от страха. — А если бы этот приезжий ссученным оказался? А еще лучше — мусором? Головой нужно не только жрать, а еще и думать. Хотя бы иногда. Цепей понавешали на шеи, «Мерседесов» понакупили, пальцы так торчат, что за косяки цепляются! Мафия! Значит, так, милок. Сутки я тебе даю. Найдешь мне и Морика своего, и Заградского. Как ты это будешь делать — твои проблемы. Если лоханешься — сшибу я с твоей бестолковой головы картонную корону. Риелтором станешь, будешь хижинами торговать. А прознаю, что в воровские дела лезешь, пуп на лоб натяну, чтобы с мохеровым галстуком на шее ходил.
