Рут Ренделл - Зловещее наследство
Он огляделся, удивленный тем, как потемнело. Летнее полуденное небо затянулось грифельно-серыми облаками. Над крышами, далеко на востоке оно стало свинцовым с сердитым фиолетовым оттенком, и только Арчери начал складывать письмо, как яркая вспышка молнии ударила в помещение, четко высветив слова на бумаге и мертвенно отбелив его руки. За ней последовал гром, сопровождавший его до лестницы, и эхо раскатов все еще крутилось и нарастало вокруг старого здания, когда он входил в свою спальню.
Она может отказаться говорить с ним. Она может даже не сама сделать это, а послать итальянца-дворецкого. Вопрос не в том, что она ругала бы или упрекала бы его лично — она могла передать это через дворецкого с гораздо более сокрушительным эффектом.
— Форби, резиденция мистера Примьеро.
Это был дворецкий. Итальянский акцент чувствовался в каждом слове, кроме имени, которое имело истинно латинскую выразительность.
— Я хотел бы поговорить с миссис Примьеро.
— Как вас представить, сэр?
— Генри Арчери.
Может быть, когда ей доложат, ее мужа с ней не будет. Люди, живущие в огромных домах со множеством комнат, имеют привычку жить индивидуально: он в библиотеке, она в гостиной. Она может послать дворецкого назад с несколькими словами. Дворецкий, как иностранец, не знает всех нюансов английского языка, тем более но части насмешки. Она может распорядиться передать что-нибудь тонкое и очень вежливое, и он не сумеет оценить острое жало, скрытое в смысле этих слов. Арчери услышал шаги, отдававшиеся эхом в большом холле, который описывал Чарльз. Телефон потрескивал, возможно, из-за грозы.
— Хэлло?
Он попытался заговорить, но в горле пересохло. Почему он не подготовился? Был так уверен, что она не подойдет?
— Алло, вы еще здесь?
— Миссис Примьеро…
— Я думала, вам надоело ждать. Марио так медлителен.
— Конечно, я ждал. — Дождь бесновался за окном, рыдая и звонко барабаня в стекло. — Я хотел извиниться перед вами за сегодняшнее утро. Это было непростительно.
— О нет, — сказала она, — я простила вас… за сегодняшнее утро. Вы ведь не принимали в этом никакого участия, не так ли? Был другой случай, который кажется таким… ну, непростительным, просто непостижимым.
Он представил себе ее легкий беспомощный жест, взмах белой руки.
— Видите ли, не очень-то приятно чувствовать, что тебя использовали. Не то чтобы я задета. Я не любитель сердиться, потому что на самом деле я очень жесткая и гораздо более стойкая, чем Роджер. Но немного избалованная и чувствую себя так, словно меня сбросили с пьедестала. Полагаю, мне это на пользу.
Арчери медленно сказал:
— Нужно очень многое объяснить. Я думал, что мог бы объяснить по телефону, но сейчас понял, что не могу. — Эта сильная гроза облегчила ему дело. Он с трудом слышал свои слова. — Я хочу видеть вас, — сказал он, забыв собственное обещание.
Кажется, она забыла тоже.
— Сюда вы прийти не можете, — рассудительно ответила она, — потому что где-то здесь Роджер, и он может не с такой легкостью, как я, принять ваши извинения. А я не могу прийти в «Оливу и голубку», будучи хорошо там известной. Мой дорогой, а как насчет «Дома мира»?
— Он закрыт, — сказал он и глупо добавил: — И дождь.
— Я знаю, где Роджер держит ключ. Договоримся на восемь? «Олива» будет только счастлива, если вы пообедаете пораньше.
Едва он положил трубку, как в дверь просунулась голова Чарльза.
— Тэсс и ее отец уезжают немедленно, — сообщил он.
— Я сейчас спущусь.
Арчери удивило, что они стояли в холле, чего-то ожидая. Чего? Прекращения грозы? Или чуда? Или просто хотят попрощаться?
— Жаль, что мы не увиделись с Элизабет Крайлинг, — сказала Тэсс, — мне и сейчас хотелось бы поговорить с ней.
— Не стоит жалеть, — отозвался Арчери. — Вы из совершенно разных миров. Единственное, что у вас общего, — это ваш возраст: вам обеим по двадцати одному году.
— Не удлиняйте мою жизнь, — странно сказала Тэсс, и он увидел слезы в ее глазах, — мне двадцать один будет только в октябре. — Она подняла спортивный рюкзак, который всегда брала с собой на уик-энд, и протянула руку Арчери.
— Мы вас любим, но должны оставить, — сказал Кершоу. — Кажется, больше говорить не о чем, мистер Арчери? Я знаю, вы надеялись, что дело будет сделано, но этому не суждено было сбыться.
Чарльз пристально смотрел на Тэсс. Она отвела взгляд.
— Рад» бога, скажи, что я могу писать тебе.
— Какой смысл?
— Это доставило бы мне удовольствие, — глухо сказал он.
— Меня не будет дома. Послезавтра я уеду в Торки к тете.
— Ты ведь не в кемпинге будешь жить. Разве у тети нет адреса?
— У меня нет ни клочка бумаги, — сказала Тэсс, и Арчери увидел, что она уже на грани слез.
Он нащупал в кармане и вытащил первым письмо полковника Плешета — нет, не для того, чтобы увидела Тэсс, — потом яркие открытки со стихами и пастушком. Сквозь набегающие слезы она быстро нацарапала адрес и без единого слова вручила Чарльзу.
— Пошли, красавица, домой, и не щади лошадей, — пошутил Кершоу, но никто не улыбнулся.
Глава 15
Если он обидел кого-либо… просите их прошения; и где он нанес ущерб или поступил неправильно с любым человеком …возместите ему всем, что в его власти.
Посещение больных
Лил такой дождь, что Арчери бросился из автомобиля на полуразрушенное крыльцо, но даже там дождь доставал его порывами ветра и швырял ледяными каплями с вечнозеленых растений. Он прислонился к двери И покачнулся, поскольку она подалась под весом его тела и шумно открылась.
Должно быть, она уже приехала. Имоджин должна быть выше подозрений, и он почувствовал дрожь отвращения к себе, когда ему пришло в голову, что это сознательная осторожность. Она известна всем в округе, она замужем, и у нее тайное свидание с женатым мужчиной, поэтому она спрятала свой заметный автомобиль. Да, это дешево, пошло и противно, и он, служитель Бога, затеял такое.
В «Доме мира», сухом и гнилом в засуху, сейчас, когда шел дождь, пахло гнилью и влагой. Пахло грибком и мертвыми вещами. Водились, наверное, и крысы под этими неровными рассохшимися половицами. Викарий закрыл дверь и прошел короткий путь по сквозному коридору, не понимая, где она и почему не вышла к нему, услышав, как хлопнула дверь. Потом он остановился, потому что оказался перед задней дверью, возле которой висел плащ Пейнтера, и теперь там тоже висел плащ.
В первый его визит в этот дом там ничего не висело. Он подвинулся к плащу, зачарованный и скорее напуганный.
Разумеется, все понятно. Кто-то, очевидно, наконец-то купил это поместье, здесь были рабочие, и один из них оставил свой плащ. Беспокоиться не о чем. Просто у него очень плохие нервы.
— Миссис Примьеро, — позвал он, потому что не мог назвать по имени «Имоджин, Имоджин!» женщину, с которой у него назначено тайное свидание.
Ответа не было. Но у него возникла уверенность, что он не один в доме. «Что ты знаешь о ней, если ты глух и слеп, — насмехался внутренний голос, — что ты знаешь о ее сути?» Он открыл дверь столовой, потом гостиной. Холодный запах сырости встретил его. Вода просочилась под подоконник и образовала лужу, темную, вызывающую ужасные воспоминания. Она и ржавое пятно на мраморе камина напоминали ему разбрызганную кровь. Кто купил бы это место? Кто смог бы переносить это? Но кто-то купил, потому и висела за дверью рабочая одежда…
Здесь она сидела, старая женщина, приказавшая Алисе идти в церковь. Здесь она сидела, закрыв в полудреме глаза, когда миссис Крайлинг постучала в окно. Потом вошел он, кто бы он ни был, со своим топором, и, возможно, она еще спала. Снова и снова угрозы и требования, под ударами топора, а потом — вечный сон.
Арчери вздрогнул от неожиданности так сильно, что ему показалось, будто сердце стиснули скользкие пальцы. Он задохнулся, но заставил себя посмотреть.
— Извините, я опоздала, — сказала Имоджин Айд. — Какой ужасный вечер.
Она должна была быть внутри, подумал он, взяв себя в руки. Но она оказалась снаружи и стучала, стучала, потому что увидела его, стоявшего с потерянным видом. Это меняло дело, потому что она не прятала автомобиль. Он стоял на гравии возле его собственного, влажный, серебристый, поблескивающий, похожий на что-то живое и прекрасное из морских глубин.
— Как вы вошли? — спросила она в холле.
— Дверь была открыта.
— Какой-то рабочий?
— Наверное, да.
На ней был твидовый костюм, и ее светлые волосы намокли. Он изрядно глуп и безнравствен, решил Генри, если думал, что при встрече она бросится в его объятия. Вместо этого она стояла, в замешательстве глядя на него, почти холодно, с двумя морщинками между бровей.
— В утреннюю комнату, я думаю, — сказала Имоджин, — там есть мебель и нет… ассоциаций.
