Фридрих Незнанский - Сенсация по заказу
— Особняк Капустина — это дом, в котором находится Лаборатория. Белов арендовал помещение. И как я недавно узнал, платил неоправданно большие деньги. Огромные, блин!
— Кому платил?
— Моему заместителю, Козлову.
— Долго?
— Несколько лет. А недавно этот урод поднял ему цену вдвое. Белов мне и сказал, когда мы в теннис играли. Я так обалдел, что даже гейм ему проиграл на своей подаче. Вот тогда я и орал, наверно. Я всегда ору, когда нервничаю.
— По-моему, вы всегда орете, — заметил Турецкий. — И, кроме того, вы всегда Белову проигрывали.
Навоша стрельнул глазами, но сдержался от очередного повышения голоса.
— Ну и проигрывал. Неважно! Антон говорит: что ж ты, собака, делаешь, я и так последнее отдаю! На науку не хватает! А я даже не понимаю, о чем это он!
— Ага. И вы, хотите сказать, прежде ничего не знали?
— Не знал!
— Я должен поверить?
— Я же сказал, поверите, когда бумаги найдут. Там все…
— Козлов действовал от вашего имени?
— Козлов — собственник этого дома! А дом — архитектурный памятник. А Козлов его приватизировал! А потом сдавал в аренду! Бабло рубил! Моим именем прикрывался! Понятно?
— Гладко выходит. Где Козлов сейчас?
— В больнице. Отдыхает. Только говорить он не может. Временно.
— А что с ним?
— Перелом челюсти… Ну что смотрите? Это я врезал.
Турецкий остолбенел:
— Рехнулись? Вас же посадить могут.
— Да? А я думал, это вы и сажаете… Ничего, выкручусь, — ухмыльнулся Навоша. — Только обещайте мне одну вещь?
— Ну? — неохотно сказал Турецкий, ожидая какой-нибудь юридической просьбы.
— Попробуйте моей «Навошинской» и сравните с вашей столичной. С любой. Да хоть с кристалловской. Только чтобы честно!
Турецкий встал.
— Эй, куда вы? Бумаги еще не привезли!
— Пусть мне их в гостиницу пришлют, — буркнул Турецкий.
Тут ему все было ясно.
— Что это за шум? — сказал вдруг Навоша.
— Я ничего не слышу, — возразил Турецкий, остановившись у самой двери.
И тут же услышал. В каждом ухе словно жужжало по пчеле. Причем этот шум все нарастал. Турецкий подумал: неужели?! А ведь он совсем забыл о разговоре с Меркуловым.
Жужжание все нарастало.
Навоша подозрительно посмотрел на Турецкого. Потом бросился к окну. Турецкий за ним.
На площадь перед зданием администрации опустился вертолет. Он был зеленого цвета, и из него выскакивали бойцы в касках, бронежилетах и с короткими автоматами наперевес. Турецкий насчитал шесть человек. Потом вылез кряжистый немолодой мужик с кислой физиономией и сигаретой в зубах. Это был Вячеслав Иванович Грязнов собственной персоной.
Зрелище оказалось настолько сильным, да и вообще невиданным в здешних краях, что просто парализовало все живое. На жителей Лемежа напал столбняк. У бабушек, торговавших семечками на краю площади, похоже, вымело из мешочков товар.
Лопасти еще работали. Шум стоял сильный. Турецкий, высунувшись из окна, пытался руками объяснить Грязнову, что все в порядке, что никого арестовывать и класть лицом в пол не надо. Кажется, не очень-то получалось. Грязнов решительно двигался ко входу. Все-таки язык тела — не самый совершенный…
— В кои-то веки выбрался из кабинета, — жаловался Вячеслав Иванович полчаса спустя. — Не думал я, конечно, что тут стрелять придется, но хоть косточки размять. И — такой облом…
— Я компенсирую, — пообещал Турецкий. — Здесь за городом есть симпатичный трактирчик. Только обещай, что мы туда полетим.
Глава одиннадцатая
Сначала позвонил Смагин.
— Ну как там? — спросил Турецкий.
— Скоро начнут, — сказал Смагин не слишком уверенным голосом.
— Все будет нормально?
— Да…
— Еще спрашиваю: все пройдет как по маслу?
— Не волнуйтесь, Александр Борисович… Я просто хотел извиниться. С этой беловской квартирой — трудно найти концы. Ее купила фирма недвижимости, а оттуда информацию выковырять…
— Все потом, — оборвал Турецкий. — Сначала сегодняшняя процедура.
Турецкий уже закрывал гостиничный номер, когда позвонил Меркулов:
— Александр, ты что вытворяешь?
— Завтракаю, — с сожалением соврал Турецкий. Есть ему было совершенно нечего. Он только что принял душ, побрился и обдумывал как раз эту проблему: где удовлетворить потребность в хлебе насущном.
— Ты понимаешь, о чем я?
— Настучали? — удовлетворенно констатировал Турецкий.
— Давай приезжай, генеральный хочет тебе самолично всыпать. И я его понимаю.
— Знаешь, Костя, а мне понравилось в Лемеже жить. Опять же от начальства далеко. Чем плохо? В общем, не поеду я никуда. Я Смагина в Москву послал. Он там вместо меня распоряжаться будет. И я ему сказал никого не слушать, а делать, что велено. И он, кстати, генеральному не подчиняется, а только лично мне. Так что не давите на пацана попусту, все равно не прогнете. — Турецкий глянул на часы. — А кстати, уже и поздно, Костя.
Меркулов, похоже, на какое-то время даже задохнулся от такой наглости.
— Зачем тебе это понадобилось?! Ты знаешь, что творится? Газетчики уже пронюхали. Мне звонили из… Неважно. Родственники Белова в бешенстве.
— Какие родственники? У него одна племянница. И та беременна.
— Вот она и звонила!
— Ну так сказал бы ей, что мы ищем убийцу ее дяди.
— Да? А ей кажется, что мы занимаемся некрофилией. И ты знаешь, я начинаю думать, что она права. — Меркулов бросил трубку. А такое случалось нечасто.
Турецкий хорохорился, язвил, юморил, но на самом деле ему было не до смеха.
Все дело было в том, что Турецкий настоял на… повторной эксгумации тела профессора Белова. А подобного не могли припомнить даже матерые криминалисты вроде Студня.
Турецкий не подставлял Смагина. Он понимал, что парню придется вынести и начальственный гнев, и многочисленное неудовольствие, и насмешки самых разных участников процесса, как активных, так и опосредованных. Но это была производственная необходимость. А Турецкому надо было оставаться в Лемеже, чтобы держать в поле зрения Колдина. Что-то с Кол-диным было не так. Турецкий вспомнил, что рассказывал Гордеев о студенческих временах Колдина. Травка… Травка… А что, если нечто большее за этим последовало, могли ведь здорово за загривок ухватить серьезные дяди с Лубянки, на которых можно работать до второго пришествия?
А Смагин?… Ничего, пусть привыкает, думал Турецкий, прихлебывая кофе мелкими глотками. Перемелется — мука будет. В смысле хороший следователь выйдет… Александр Борисович вдруг поймал себя на мысли: а уж не готовит ли он себе преемника?
Но как же быть с Колдиным?
Турецкому было совестно снова дергать Дениса и его сотрудников, и он как ни в чем не бывало позвонил Меркулову. Объяснил проблему. Сказал, что срочно. Попросил. Потребовал. Константин Дмитриевич сухо ответил, что на это потребуется двое суток — сажать сотрудника, который наверняка не в теме, на поиск и сбор информации… и т. д. А нельзя напрямую обратиться в ФСБ? — спросил Турецкий. Можно, конечно, сказал Меркулов, но это будет тянуться трое суток.
Турецкий плюнул и позвонил-таки в «Глорию». Телефон не отвечал. Турецкий позвонил Грязнову-млад-шему на мобильный.
— Денис, что делаешь? — спросил он делано беспечным тоном.
— Лежу возле бассейна, — вполне адекватно ответил Денис. — Наблюдаю, как клиент совершенствует вольный стиль плавания. Только что «сделал» его баттерфляем, а теперь отдыхаю.
— Нелегко тебе, — посочувствовал Турецкий.
— Дядь Сань, говорите прямо, что нужно. Турецкий выдохнул:
— Биография биолога Колдина.
— Уф… А кто это?
— В том-то и дело. Теневая надежда мировой науки. Работает в лемежской Лаборатории. Ну так как?
Тон у Дениса стал виноватым:
— Не раньше чем к вечеру. У Макса в это время тихий час.
— Что у него?! — не поверил Турецкий.
— Отдыхает человек, — объяснил частный сыщик. — Так какая биография?
— Краткая. Внятная. Жизненная. И карьерная. Только пусть в этот раз Макс сам поработает. Его стиль меня больше устраивает. Люблю перечитывать долгими…
— Ладно-ладно, — хохотнул Денис. — Это как раз несложно.
— Ну-ну, — недоверчиво пробормотал Турецкий и приготовился убивать время.
Но через три часа пятьдесят минут вынул из своего электронного ящика очередное письмо от Макса.
КОЛДИН ГЕОРГИЙ СЕРГЕЕВИЧ
…«Детство Егора Колдина прошло на Алтае, среди великолепной дикой природы. Отец его был лесничим, мать помогала, вела небогатое домашнее хозяйство. Когда Егорке исполнилось семь и пришла пора протирать штаны за школьной партой, родители отправили его в деревню к бабушке, матери отца. Деревня Лихой Угол вполне отвечала своему названию. Жители больше любили праздновать, чем работать, и часто узаконенные правительством красные даты календаря плавно переходили в массовые недельные запои.
