Алексей Макеев - Лига правосудия
— Вот как хозяин борделя мне отзвонится, так мы и будем знать, кто тут Проста с распростертыми объятиями ждал. Надо с колониями связаться и дела их уголовные запросить, — предложил Стас. — С Тихоновым сложностей не будет, его здесь судили, а вот из Воронежа — когда еще дождемся!
— С колониями ты правильно решил — кто-то же им писал, на свидания приезжал, передачки присылал, с кем-то они там скорешились, и все такое. А дела? Что ж, можно посмотреть, но раз они оба в родные края не вернулись, то многое мы там вряд ли нароем, — с сомнением покачал головой Петр. — Здесь надо концы искать, в Москве!
— Тогда я завтра запросы составлю, в Воронеж, Иркутск и Псков позвоню — пусть они там пыль с папок стряхнут, да в затылках почешут и вспомнят, кто и чем отличился. А еще с Тверью свяжусь, чтобы Галину Потапову нашли и сюда направили. Она мухой прилетит — сережки-то вернуть точно захочет! А какие-нибудь фотографии матери с этими серьгами у нее обязательно остались! Так что дело это будет хоть и не скорое, но верное! А Галина многое от Светки знать может — ведь они в одной квартире жили. Раз уж Светка ей проболталась про Проста, то и еще кое-что рассказать могла.
Орлов на это ничего не ответил, да и не мог — он душераздирающе зевал, а потом решительно заявил:
— Все! Разъезжаемся по домам!
Утром Крячко проснулся рано и, быстро собравшись, отправился на работу. Разница во времени с Иркутском позволяла ему начать теребить тамошних коллег прямо сейчас. Но предварительно он связался с Тверью и озадачил местных оперов поисками Галины Потаповой, некогда проживавшей по определенному адресу, с просьбой сообщить ей, что при желании она может получить назад украденные у нее серьги своей матери, нужно только незамедлительно приехать в Москву на Петровку. Это было делом недолгим, а вот с Иркутском и Псковом пришлось повозиться. Нет, нужные телефоны были, и люди не отказывались оказать всяческое содействие, да вот только поиски нужных документов, давно пылившихся в архиве, должны были занять некоторое время. А пока Стас составил запросы на уголовные дела Проста и Тихонова, отдал их секретарше Орлова и стал размышлять, что еще можно сделать. Мысли его прервал телефонный звонок.
— Господин Крячко? — поинтересовался резковатый мужской голос.
— Да! Я оставлял свой номер управляющему массажным… — начал Стас.
— Значит, я по адресу. Что вы хотели у меня узнать?
— Как мне сказали, без рекомендации к вам попасть невозможно. Но дело прошлое, человека давно нет в живых, так что хуже ему уже не будет. Меня интересует, кто привел в ваше заведение Федора Васильевича Проста. Я понимаю, что прошло много лет, и если вам нужны подробности об этом человеке…
— Не нужны, — прервал его мужчина. — Я его помню. Его привел Хрящ, который тоже уже умер.
— Вообще-то это достаточно распространенная среди уголовников кличка. Лично я знаю нескольких, — ответил Крячко.
— Его звали Антон, — подсказал мужчина.
— Это не Коновалов Антон Григорьевич?
— Он самый. Хрящ был обязан Просту — тот его вылечил, когда он в лагере заболел.
— Не слышал, чтобы он умер, — удивился Крячко. — А что с ним случилось?
— Пневмония. Я ответил на ваш вопрос?
— Да, но очень хочется узнать, почему вам так запомнился Прост — времени-то прошло много.
— Я встречал в своей жизни самых разных людей, но они все-таки были людьми, а Прост — не человек. У него из всех эмоций была только одна — жажда денег, чем больше, тем лучше, и неважно, каким образом. Все остальное ему было безразлично.
— А вы не интересовались, куда исчез Прост, чем стал заниматься? — не унимался Крячко.
— Я вам на это отвечу так: я был рад, что он исчез из поля моего зрения, и не испытывал ни малейшего желания интересоваться его судьбой. Я человек достаточно терпимый к людским недостаткам, но Прост вызывал у меня омерзение. Я могу считать конфликт исчерпанным?
— Да, вполне, — вынужден был ответить Стас.
— Тогда всего доброго.
В трубке раздались короткие гудки, и Крячко задумчиво положил ее на место: уж если Прост вызывал омерзение даже у хозяина публичных домов — вряд ли тот массажный салон был у него единственным, — то это говорило об очень многом! Потом мысли Стаса переключились на Хряща — мог ли он быть тем человеком, к которому приехал Прост? Очень даже возможно! Хрящ был рядовой уголовник-рецидивист, но он баб любил и в педофилии никогда замечен не был. Хрящ мог подкинуть Просту деньжат, помочь с квартирой, свести с какими-то людьми, но связей среди педофилов, причем такого высокого уровня, чтобы они могли по-крупному вложиться в этот мерзкий бизнес, у него не было и быть не могло. Да узнай Хрящ о том, чем занялся Прост, он бы ему, несмотря на благодарность, самое малое — морду набил. Значит, Хрящ отпадает. К кому же в Москву приехал этот подонок Прост? И от кого? Ведь рекомендации, чтобы ему поверили, должны были быть очень солидными. Ох, как бы ни пришлось в Иркутск лететь! А пока Стас решил позвонить в Воронеж, благо бывать ему там приходилось и знакомые в органах у него были, а если они и ушли на пенсию, то все равно могли подсказать, к кому обратиться. Покопавшись в своей записной книжке, Стас нашел нужный телефон и позвонил.
А Гуров, придя утром в управление, распечатал полученные Косаревым для него данные, с которыми опер отправился в Сабуровку, чтобы там показали фотографии бабе Дусе и остальным — не самому же с такой ерундой ездить, и в данный момент разговаривал с позвонившим ему Орловым.
— Лева, тут вот какое дело, — начал Петр. — Якобы Самойлов, а на самом деле его фамилия Прост, был хирургом, и осудили его по 105-й, часть 2-я, пункт «м».
— Час от часу не легче! — хрипло воскликнул Лев, потому что от таких новостей у него горло перехватило.
— Мы со Стасом, в общем-то, так же отреагировали. И возникла у нас мысль, а не продолжил ли Прост там, в Сабуровке, это гнусное дело? У него, правда, как сказал Стас со слов тамошнего эксперта, обе руки были сломаны, но черт его знает, мог он оперировать или нет? Я в тот дом людей отправил, чтобы посмотрели там все хорошенько — вдруг какие-то следы операционной найдут или чего-то вроде нее. Я тебе все это говорю, чтобы, если они что-то найдут, это шоком для тебя не стало — как я понял, ты там только на нервах и держишься.
— Знаешь, Петр, мне разные дела приходилось вести, но такого грязного я не помню. С души воротит! — честно признался Лев. — У тебя есть что-нибудь новенькое?
— Да вот мы по твоему описанию нашли несколько кандидатур, похожих на охранника…
— Знаю, получил и уже человека с распечатками в Сабуровку отправил, чтобы там опознание провели и протокол составили, — подтвердил Гуров.
— Так вот, Стас решил, что это Тихонов. У него тоже 105-я, часть 2-я, а вот пунктов аж три: «г», «д» и «м». Он сейчас им и Простом занимается.
— Так, Петр-миротворец! Судя по тому, как ты постоянно повторяешь: Стас то, Стас се, ты уже в курсе того, что произошло, — раздраженно проговорил Лев.
— Лева! Остынь! — попросил Орлов. — Да он сам себе не рад! Мучается так, что смотреть больно! Ну, наговорил он сгоряча лишнего! С кем не бывает? А ты что, ангел небесный? Тебя, бывает, заносит так, что мы потом все втроем расхлебать не можем! Причем заносит не в нашей узкой компании, а на людях! Тебе ничего не напомнить? — Лев счел за лучшее промолчать, потому что за ним-то грехи числились и покрупнее. — Вот и я об этом, — все поняв, заметил Петр. — Ты сегодня в Фомичевске все заканчивай и давай в Москву. Тут дел невпроворот, Стас один не справится, твоя голова нужна, — подсластил пилюлю Орлов.
У Гурова было время проанализировать ту информацию, которую нашел для него Фомин по его списку, и он понял, что есть только один человек, с которым имеет смысл поговорить. Остальные двое успели отметиться на зоне и не признались бы в том, что были в притоне для педофилов, даже под страхом смерти. Этим третьим был парень по имени Геннадий, который в то время жил со своей бабушкой в Ивантеевке, поселке городского типа. Бабушка его заявление в милицию 3 ноября утром и принесла, потому что внук домой ночевать не пришел. Но там на это особо внимания не обратили, потому что был он еще та оторва. А 5-го вечером парнишка домой вернулся, вот она заявление и забрала. А в 2007 году бабушка продала дом и уехала с внуком к дочери в Шатуру. В настоящее время Геннадий жил там и работал механиком на СТО, адрес, как домашний, так и рабочий, имелся. К нему-то Гуров и собрался. Конечно, получалось, что Геннадий если и был там, то всего несколько дней, но время его возвращения домой — вечер 5 ноября — давало надежду на то, что поездка может быть небесполезной.
Понимая, что на откровенность Геннадия можно рассчитывать только в том случае, если он будет полностью уверен в том, что дальше Гурова информация не уйдет и его имени никто никогда не узнает, Лев решил ехать на своей машине. И, как ни уговаривали его Косарев с Фоминым взять полицейский «уазик», настоял на своем. По дороге Лев размышлял о том, что хоть Стас и совершенно напрасно на него тогда окрысился, но мириться все равно надо, потому что если хочешь иметь друзей без недостатков, то не будешь иметь друзей совсем. А уж когда и сам не святой, то обижаться на других по меньшей мере глупо.
