Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

Томас, Томас, Томмазо, Томаш.

Он умер пятнадцать лет назад. Кто еще на острове мог знать об этом, кроме Одетты, учитывая возраст всех участников и устроителей?

– Омега – это конец. – Пожилая женщина поднесла два пальца ко лбу и перекрестилась. – «Yo soy el Alfa y la Omega, el principio y el fin, el primero y el ultimo» [46]. Это из испанского перевода «Откровения» – «Апокалипсиса».

– Вы католичка? – спросила Лира, внимательно вглядываясь в лицо Одетты, выискивая хоть какие-то признаки лжи – или искренности.

– Куда уместнее спросить, был ли твой отец религиозным человеком, – подметила Одетта.

– Этого я не знаю. – Лира и правда так мало знала о смутной тени, подарившей ей половину ДНК. Знаю, что его кровь была теплой. Что наступила в нее. Что он нарисовал на стене этот символ.

– А других ассоциаций со словом омега у вас нет, госпожа Моралес? – Грэйсон убрал руки с шеи Лиры и сделал пару шагов к Одетте. – Может быть, с этим символом связано что-то еще?

– Единственное место, где я его встречала, – это у алтаря церквушки, в которую ходила в детстве, – спокойно произнесла Одетта. – Но я не переступала ее порога и не была в Мексике с семнадцатого дня рождения, который заодно стал днем моей свадьбы с человеком, который был гораздо старше. Однажды он увидел меня и воспылал страстью, а потом убедил моего отца-музыканта, что якобы сумеет сделать из него звезду.

Чувствовалось, что слова Одетты искренни, но ведь Грэйсон спросил совсем не об этом.

Он не спрашивал, когда она видела омегу в последний раз. Его интересовало, что у нее связано с этим символом. И на этот вопрос она не ответила.

– Госпожа Моралес, подскажите, за долгие годы работы дорогостоящим адвокатом, – Грэйсон склонил голову набок – ни дать ни взять тигр, который вот-вот набросится на свою жертву, – вы случайно не сотрудничали с фирмой «Макнамара, Ортега и Джонс»?

Одетта хранила молчание.

– Ну вот и ответ, – сказал Грэйсон и покосился на Лиру, – «Макнамара, Ортега и Джонс» – это личная юридическая фирма моего деда. Он был ее единственным клиентом.

Одетта работала на Тобиаса Хоторна. У Лиры на пару секунд перехватило дыхание. «Разве кто-нибудь знает больше секретов, чем адвокаты?» – подумалось ей.

«А Хоторн – вот кто всему виной».

– Одетта, пожалуйста, если вам что-то известно… – умоляющим голосом начала она.

– Когда моя младшая внучка была подростком, она обожала одну игру, – сказала Одетта таким тоном, будто вовсе не поменяла тему на сто восемьдесят градусов, – «Две правды и ложь». Я немного усовершенствую ее и скажу три правды. Первая: Лира, я ничего не знаю о твоем отце. – Она перевела взгляд на Грэйсона: – Вторая: твой дедушка был лучшим и худшим человеком из всех, кого я встречала в жизни.

Как-то не похоже на заявление адвоката, подумала Лира. Ей вспомнилось, как Одетта аж дважды говорила, что Грэйсон – истинный Хоторн.

Насколько близко вы были знакомы с миллиардером, а, Одетта?

– И третий правдивый факт совершенно бесплатно: я играю в «Грандиозную игру» и так рвусь к победе, потому что умираю, – сухо, даже с легким раздражением, сообщила она, будто смерть – это так, мизерное неудобство, и гордость не позволяет ей думать иначе.

Лира была уверена, что пожилая дама говорит правду.

– Ну что, мистер Хоторн, скажите, солгала ли я хоть в чем-нибудь? – Женщина смерила его взглядом.

Грэйсон покосился на Лиру.

– Нет.

– Тогда позвольте напомнить вам обоим, что с моими условиями вы уже знакомы. Если хотите, чтобы я рассказала, откуда знаю Тобиаса Хоторна и как попала в его список с большой буквы «С», знайте, это случится лишь при соблюдении главного условия: если к рассвету мы будем у нужного причала. Хочу подчеркнуть, что времени осталось не так уж много.

– Не стоит доверять тому, кто произносит слово «если» трижды в одном предложении, – сказал Грэйсон Лире, – особенно юристу.

– Вам нужны ответы, – парировала Одетта, – а мне – наследство, которое я оставлю семье, поэтому мы в этой игре. Я готова победить любой ценой.

Интересно, подумала Лира, сколько еще ей осталось.

Высоко подняв голову, Одетта медленно, грациозно и царственно направилась к проектору и вручную перемотала фильм на начало.

Внутри у Лиры опять взвилось цунами из губительных чувств. Она долго жила под удушливым гнетом незнания, теперь же нужно сосредоточиться на решении нынешней и последующих головоломок, а еще добраться к причалу до рассвета – ради «Майлс-Энда» и поиска ответов.

Лира пересекла комнату и остановилась у проектора. На экране опять появились варианты ответа. Она всмотрелась в тот, что был обведен как правильный:

Лира сравнила эту комбинацию с остальными ответами. Каждый состоял из четырех символов – среди них были как буквы, так и фигуры.

– Одетта, вы сказали, в конце фильма был еще один набор символов? – дрогнувшим голосом спросила Лира.

– Да.

После пистолета! Лира почувствовала, как ужас снова заполняет ее, хватает за горло. После тела! После крови!

– Перемотайте на самый конец, – приказал Грэйсон.

Он явно хотел защитить Лиру, спасти ее. Но, что бы между ними ни происходило, Лире не хотелось, чтобы он ее оберегал.

– Нет. – Она решительно отказывалась прятаться – от всего, но особенно от этого. – Посмотрим полностью. – В игре Хоторнов всё имеет значение. – Я не слабачка, выдержу.

В светлых глазах Грэйсона мелькнула тень узнавания – так смотрят друг на друга незнакомцы, которые, оказавшись в людной комнате, вдруг понимают, что уже встречались. Казалось, они так похожи.

– А у меня вся жизнь ушла на то, чтобы научиться быть слабым, – тихо признался Грэйсон.

«Некоторые способны совершать ошибки, затем исправлять их и идти дальше. А на чьей-то душе каждая промашка оставляет глубокий след, пустоту, которую ничем не заполнить», – Лире хотелось выжечь из памяти эти слова, но не получалось.

– А сейчас? – Лира задумалась о цене, которую приходится платить за то, чтобы казалось, будто ты в порядке, о постоянном желании бежать, бежать, бежать от всякого, кто догадался, что это не так, о попытках дистанцироваться от всего мира. – Сейчас приходится быть слабым, а, Грэйсон?

«Не смотри ему в глаза, – отчаянно молила девушка. – Не смотри!»

Не вышло.

– И как сейчас дела с ошибками?

Между ними повисло молчание – животрепещущее, болезненное.

– Я допускаю лишь те, которые того стоят, – наконец произнес Грэйсон.

Ей хотелось отвернуться, но тут на память неожиданно пришло стихотворение, которое она уничтожила, а Грэйсон пересобрал:

Лира вспомнила слова наследницы: «Если игра для тебя по-настоящему важна, не играй, а живи. Иногда это правильнее всего».

Одетта потянулась через Лиру и нажала на кнопку «Воспроизвести». Момент был испорчен (впрочем, это к счастью). Лира заставила себя как можно объективнее анализировать сцены, вошедшие в монтаж, и не отвлекаться на мысли о Грэйсоне Хоторне, а также об ошибках, слабости, побегах, жизни.

Мужчина с сигаретой. Украденный мартини. Ковбои с лассо. Сережка с бриллиантом, которую выкидывают в раковину. Человек с оружием. Когда на экране появился пистолет, Лира судорожно вдохнула.

Она старалась отвлекаться на дыхание. Грэйсон был рядом и дышал в том же ритме. На экране появились тело и кровь. Вдох-выдох. Хоть Грэйсон к ней и не прикасался, Лира словно чувствовала его теплую и уверенную руку на затылке.

Фильм продолжался.

Мальчик-подросток в кожаной куртке.

Женщина-пилот снимает очки и шлем.

А вот долгий прощальный поцелуй.