Георгий Вайнер - Бес в ребро
Бабка вздохнула, плюнула сердито и пошла следом. Жигунов открыл переднюю дверцу и сказал мне:
— Садись сюда, а мы с Надеждой Капитоновной устроимся сзади, побалакаем по дороге, пошепчемся маленько…
Уселись в машину, Жигунов похлопал водителя по плечу и сказал:
— Ну-ка, Володя, подкинешь нас по адресу бабушки. Где проживаете? — повернулся он к Еловацкой.
— Пролетарская, семнадцать, — мрачно буркнула бабка.
Шофер включил мигалку, дал газ, и машина, выскочив с ревом на осевую, помчалась через город.
Я старалась не думать сейчас о Ларионове. Из-за того, что я плохо себе представляла тюрьму, воображение услужливо подсовывало какой-то бесформенный, мрачный, зловонный кошмар, полный постоянной угрозы насилия и ужаса. И кошмар этот сразу вызывал обморочную слабость и дурноту…
Водитель притормозил у бетонной башни. Приехали — Жигунов галантно подал бабке руку, помог вылезти из машины. А она предприняла последнюю попытку сопротивления:
— Ну чего ты на мою голову навязался? Хочешь… — она заговорщически наклонилась к нему: — Отдам всю выручку, и пошли все по домам…
— Это вы мне что, взятку предлагаете, Надежда Капитоновна? Так я вас понял?
— Почему взятку! За провоз плату!
— Давайте-давайте, — ухмыльнулся Сашка. — Не надо лишнего разговаривать! Сейчас идем к вам, проверим документы, поболтаем о пустяках, и мы уезжаем…
На восьмом этаже бабка Еловацкая позвонила в дверь, и я заметила, что это условный сигнал.
В квартире было тихо. Она обернулась к нам, сокрушенно вздохнула:
— Нет мужа дома… Не ждал он меня так рано, не знал он, что вы меня на своем такси повезете…
— Ай-яй-яй, — сокрушенно покачал головой Жигунов. — А ключа у вас своего, конечно, нету? Не добраться нам никак до паспорта, в дом не попадем?
А сам подошел к железной дверце электрического распределительного шкафа, перочинным ножом вскрыл запор, открыл створку и стал рассматривать электросчетчики.
— Фь-ю, — присвистнул Сашка. — Надежда Капитоновна, в квартире вашей беспризорной никак печь плавильная? Счетчик крутится, как оглашенный…
Бабка затравленно заметалась, глазами, а Сашка спокойно предложил:
— Давайте, звоните, как надо, — пускай муж открывает. И не тяните зря время, я все равно не уйду…
Еловацкая досадливо крякнула, достала из кармана ключ, отперла и распахнула дверь.
В прихожей стоял испуганный пожилой мужчина с вытянутым напряженным лицом.
— Что? Что такое? — спросил он.
— А-а! Напасть такая! Вот, захватили меня…
Жигунов, доброжелательно улыбаясь, вошел в квартиру:
— Вы, Надежда Капитоновна, предъявите, пожалуйста, документы. А вы, если не ошибаюсь, мужем доводитесь?
Мужчина механически кивнул, по лицу его текли капли пота.
В квартире было невыносимо жарко. Влажная парная духота, запах гниения и мокрой земли. Здесь дышать было трудно, воздух такой тяжелый и плотный, что казалось, его можно двигать руками, как шкаф.
Жигунов уже освоился здесь, сказал весело:
— Хозяева, а попить-то у вас можно?
— Сейчас принесу, — сказала бабка и пошла на кухню.
Жигунов отодвинул ее мужа, как стул, сделал шаг и распахнул дверь в комнату. Плотный поток света и влажной жары плеснул в лицо. Я ахнула: комната была превращена в теплицу! Настоящая оранжерея! Так вот откуда этот теплый гнилостный запах. Весь пол в комнате был уставлен пластмассовыми лотками, в которых цвели желтые нарциссы. На стенах и на потолке были укреплены самодельные софиты, сочившиеся нестерпимо ярким светом. Жигунов вернулся в прихожую и распахнул дверь во вторую комнату, и оттуда тоже полыхнул яркий свет. Прихожая была так яростно освещена, будто мы собрались здесь фотографироваться. Во второй, чуть меньшей оранжерее в лотках тянулись наверх упругие зеленые стрелки еще не набравших силу тюльпанчиков.
Из кухни вышла Еловацкая, в руках у нее тряслась кружка, и вода проливалась на пол.
— Так, дорогие юннаты, — сказал мрачно Жигунов. — Значит, частное предприятие организовали? Подпольный цветочный промысел?
— А что мы плохого делаем? — запричитала бабка. — На пенсии мы… дети живут отдельно… нам такой большой квартиры не надо… мы и цветочки выращиваем здесь…
— А где же вы спите? — спросил удивленно Жигунов.
— На кухне и спим, тахта там у нас…
— Елки-палки, цветы из дома людей выжили, — вздохнул Сашка. — Ну ладно. Будем два протокола составлять. Сейчас вызовем из домоуправления и участкового, опишем то, что здесь происходит. А вы, Надежда Капитоновна, напишите нам пока все, что видели во время драки…
— А я ничего не видела, — ответила она быстро, повернулась ко мне и, полыхая желтыми глазами, страстно сказала: — Знаю, знаю, это ты, гадина, навела мента на меня… Отольются тебе мои горести…
Жигунов неожиданно повернулся к ее мужу:
— Очнись, почтеннейший! И объясни жене, чтобы она со мной не ссорилась. Не такие у вас сейчас дела прекрасные. Да и врать нет смысла, раз я оранжерею вашу нашел.
Муж с трудом разлепил губы и тонким голосом сказал:
— Пиши, Надя, что видела и слышала. Напиши, что мне говорила. Не спорься с ними, правду напиши. Сейчас нам все равно…
* * *Риту Терёшкину я перехватила на выходе из бассейна.
По милицейскому адресному бюро Жигунов очень быстро нашел ее адрес и домашний телефон. Какая-то женщина, наверное, мать, ответила мне:
— А у Риточки сегодня вечерняя тренировка… В бассейне она…
Дожидаясь окончания тренировки, я просидела час на пустой трибуне и смотрела, как невероятно тяжело работала Рита, неутомимо распахивая голубую воду плавательной дорожки. На спине, на груди, брассом, кролем, в одну сторону, в другую, от бортика до бортика она плавала через аквамариновую синь бассейна, как моторная золотая рыбка.
Сверху в мерцающей линзе воды она казалась миниатюрной, а здесь, на улице, я увидела неожиданно крупную, статную девушку с копной золотых волос. На ней была элегантная широкая куртка и модные высокие сапоги, похожие на карту Италии. Два длинных Апеннинских полуострова с цоканьем бодро вышагивали по асфальту, пока я провожала ее от бассейна к троллейбусу.
— …Чагин? — спросила Рита и засмеялась. — Да ладно! О чем вы говорите? Кого он интересует? Мне лично он — бим-бом. Мне его дела — до фонаря! Подрался, пусть отвечает. Он у нас герой, всемером одного не боится…
— Но Чагин как раз не отвечает, — перебила я. — Он заставляет за это отвечать других.
— О! Это он может! Наш Владимир Петрович — сладкий мужичок, живет и в ухо не дует! — усмехнулась Рита и вдруг с горечью и злостью добавила: — Он бы и мою жизнь просвистал и прособачил, да у меня свой ум есть. Я ему этого не дам!
— А вы давно с ним… — Я замялась, подыскивая соответствующее слово, и от этого сказала самое нелепое: — Дружите?
— Давно дружим! — резко захохотала Рита. — Я с ним шесть лет прожила — он меня присмотрел еще в юношеской сборной. Шесть лет он мне мозг ремонтирует. Чего он мне только не обещал! И в сборную СССР, и поездки за границу — золотые горы, изумрудные реки. Сказал, что жену бросит, на мне женится. Ну, понятное дело, дурочка я была, соплячка — верила. Все наврал, конечно. Он же ведь врун-профессионал. Врун, болтун и хохотун…
— А зачем же вы с ним тогда общаетесь? — удивилась я.
— А больше не с кем, — печально-уверенно сказала Рита. — Мужиков нет, драма эпохи. Все какая-то шелупень и шушера. Мужику под тридцать, а он все равно молокосос, мумсик. А те, за кого бы я пошла замуж, они, как Чагин, — все женаты. Все хотят погулять, развлечься на стороне. Разговоры, вздохи, любовь, а в десять надо домой мчаться. А я не люблю, когда мне продают ситро за шампанское…
Я смотрела на нее и понимала, как она должна нравиться Чагину — розовая, сладкая, хрустящая, как вафельная трубочка с кремом.
— А вы Ольгу Чагину знаете? — спросила я.
— Знаю, — кивнула Рита и пренебрежительно скривила рот. — Они с моим другом Владимиром Петровичем хорошая пара — веселый людоед и животное, полное грез…
Некоторое время мы шли молча, потом Рита сказала:
— Вот этот мужик, морячок, за которого вы хлопочете — вот он мне понравился. Это настоящий боец, — добавила она уверенно.
— А чем же он вам понравился? — поинтересовалась я.
— Ну, как вам сказать, в нем достоинство есть. Плюнул в него когда Шкурдюк, я посмотрела ему в лицо и обмерла — сколько в нем было боли, стыда, гнева, силы! Господи ты ж боже ж мой, подумала я, убьет он сейчас эту скотину! И дрался когда он с ними, не было в нем страха и злости — он их бил, как карал за низость…
— Но они его посадили в тюрьму за это… — напомнила я.
— Э! Мужик, не сидевший в тюрьме, мало про жизнь знает… Хотя, конечно, не повезло ему.
— А вы не хотите ему помочь?
