Максим Есаулов - Попытка к бегству
Ледогоров опустил руку с зажженной зажигалкой.
— Ты-то чего?
— Не мое это. Не получается. Я все как-то по-другому себе представлял. Как в кино.
— Место-то есть.
— Что?
— Куда пойдешь, спрашиваю?
— Не знаю. Может, на завод. Я же инженер по образованию.
Ледогоров, наконец, прикурил.
— Рапорт уже написал?
— Только что.
Оба помолчали. Мальцев полез в карман.
— Я еще чего зашел. Какой-то мальчик кавказский тебе бумажку принес. Он ее под дверь подсунул, а ветром обратно в коридор выдуло. Я подобрал, чтобы не пропала.
Он шагнул и положил на стол сложенный вчетверо тетрадный листок.
— Спасибо. Удачи.
— Тебе тоже.
Когда Мальцев вышел, Ледогоров развернул записку. На расчерченной в клеточку бумаге карандашом размашисто была написана, одна короткая фраза. «У сестры Жереха». Тенгиз очень любил своего сына.
Ледогоров долго курил, глядя в окно. Затем матернулся, щелчком выбил окурок в форточку и зашвырнул обратно в сейф только что вынутые оттуда дела.
* * *
— Лысый! Не отдашь бабки — пером попишу!
— А… в… не хо?
Мальчишкам было лет по десять. Они стояли, полукругом охватывая двоих, громко обещавших друг другу страшные кары. В руке одного блестел выкидной ножик китайского производства.
— Убери железо!..
— Ща тебе кишки выпущу!
Их высокие голоса отражались от стен и затихали в ущелье огромного серого колодца, мрачной ямой темнеющего под ослепительным июльским небом. Большинство окон были начисто лишены стекол, в других их заменяли разнообразные фанерки. На стенах еще можно было разглядеть черные гаревые подтеки — следы давнего пожара.
— Да я тебя!
Ледогоров свистнул.
— Стоять всем!
Его сразу узнали.
— Атас, менты!
Топот ног растворился в недрах соседних дворов. Дом носил название «Сопка» и возвышался несколькими корпусами возле самого рынка. Одно крыло считалось расселенным. В других располагались дикие многоуровневые, тридцатикомнатные коммуналки. Здесь можно было найти что угодно и кого угодно. Только если знать, где и как искать. Дом жил своей жизнью. Отличной от жизни города, государства и всей остальной планеты. Жизнью со своими законами и порядками, своими обитателями, которых Ледогоров знал достаточно неплохо.
Лестница скрипела от каждого шага. Она была узкой и деревянной. Когда-то это был черный ход с нормальными каменными ступенями, но после пожара было решено установить временные деревянные пролеты. Нет ничего более постоянного, чем временные меры и уже мало кто помнил лестницу другой. Жизнь дома делилась, как и жизнь страны — до пожара и после.
Ледогоров поднялся до последнего этажа. Квартира с экзотическим номером 666 была на площадке одна. Вообще-то она числилась шестьдесят девятой, но «девятка» давно опрокинулась, а сумасшедший художник-сатанист из угловой комнаты приколотил к редко запирающейся двери еще одну «шестерку». Коридор был пуст и освещен блеклым светом из окошечек под потолком. Его длинная кишка терялась во мраке за поворотом. Из крайней двери выплыла высокая старуха в белом махровом халате и с полотенцем на Голове.
— Здравствуйте, — степенно кивнула она.
— Здравствуйте, — кивнул Ледогоров и пошел по коридору.
Комната мелкого наркодилера Жени Жерехова находилась в самой середине и носила номер пятнадцать. Напротив в одной из двух тридцатиметровых кухонь пили водку, жарили рыбу, резались в домино, обсуждали сериалы и обменивались новостями. Никто не обращал на Ледогорова никакого внимания. Идет человек — значит, надо ему. Он послушал под дверью. Кто-то шебуршился внутри. Тихо-тихо.
— Подслушивать нехорошо.
Аккуратно одетый мальчишка лет шести строго смотрел на него.
— Мне можно, — Ледогоров достал пистолет. — Я сыщик. Подслушивать и подглядывать — моя работа.
— Аркаша! Отойди! Не мешай!
Русоволосая женщина в пестром платье подхватила мальчика. Пистолет в руке Ледогорова не вызвал у нее никакой реакции. Здесь привыкли не лезть в чужие дела.
Ледогоров постучал стволом в дверь. Он помнил, что сестра Жереха, наркоманка и проститутка, не живет здесь уже года полтора, но рисковать не хотелось. Ответом была тишина. Он потянул ручку. Она подалась. За спиной прошли две женщины с тазами белья.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
Дверь тихо пошла внутрь. Ледогоров осторожно заглянул и уже не таясь, вошел. Все пространство пустой комнаты было засыпано штукатуркой. Сквозь дыру в потолке виднелись перекрытия крыши и чердачное окошко с голубым квадратиком неба. Шуршали от ветерка свисающие лоскуты обоев.
— Как обвалилось, то Женя и съехал.
Пожилой мужчина в теплом не по погоде жилете выходил из кухни с чашкой чая.
— Давно?
Ледогоров пнул кусок штукатурки.
— Месяц как?
— Куда, не знаете?
— Нет.
Было ясно, что дед знает, но это не его дело.
— А сестренка его?
— Маша? Она прошлой зимой уехала. Как Ильинична померла.
— Спасибо.
— Не стоит.
Ледогоров выбрался на лестницу и спустился вниз. Казалось, что стены двора застилают небо. Высокие голоса мальчишек неслись из-под соседней арки. Как всегда, здесь пахло сыростью и помойкой. Он подумал, что пора возвращаться к набитому бумагами сейфу и поинтенсивней заняться проблемами трудоустройства, когда сквозь далекий шум улицы его ушей достиг громкий голос магнитофона, выводящий аккорды постепенно уходящей в далекое прошлое песни.
«Я вспоминаю утренний Кабул…»
Ледогоров подумал секунду, щурясь на сверкающее солнце, толкнул дверь ближайшей проходной парадной и вышел на Некрасова. У фасада «Сопки» между магазинами толпились бабушки, предлагающие семечки, цветы, носки, овощи и прочий ходовой товар. Их шеренга тянулась от самого рынка. Вокруг, едва не попадая под колеса ползущих машин, сновали вездесущие местные мальчишки. Что-то гортанно кричали на своем языке разгружающие фургон кавказцы. Толкали друг друга в спину покупатели и простые прохожие. Ледогоров без труда нашел гремящее аккордами окно первого этажа. Оно было распахнуто настеж. Он попросил у крупной загорелой тетки ящик, поставил его «на попа» и заглянул внутрь. В нос сразу же ударил сладкий запах «травки».
Афган был дома. Он лежал на диване и курил. Его большая, обставленная старой мебелью, комната была как всегда тщательно убрана. Только на столе стояла тарелка с невыкину тыми останками вяленой рыбы.
— Хозяин! Пивком угостишь?!
Ледогоров балансировал на ящике. Афган
сел. Он был в своей неизменной футболке с надписью «Vyetnam — to kill or be killed» и полинялых джинсах. Взгляд. ярко-голубых глаз был вполне осмысленным.
— Саня! Здорово! Залезай! — он аккуратно заслюнявил папиросу. — Трава — дрянь. Хорошей уже не достанешь! «Петровское» будешь?
Ледогоров помотал головой.
— Спасибо! Я пошутил. Я в завязке. У меня дело.
Афган поднялся с дивана и подошел. У него было обветренное загорелое лицо с белесой звездочкой осколочного ранения на правой щеке. Ледогоров пожал жесткую руку. Афган жил от продажи рыбы, пойманной им на Ладоге. После удачной рыбалки отдыхал — пил пиво, курил «травку» и слушал старые песни. Он не верил, что все уже забыли ту войну, что ее затмила новая, которая была ближе, ярче и масштабней. Он не верил, что его жизнь сломалась на давно перевернутой всеми страничке истории. Перевернутой и ставшей всем не интересной.
— Чего стряслось?
— Ты Жереха знаешь, с «шестерок»?
— Женьку? — Афган пожал плечами. — Кто ж его, гниду, не знает! Дрянью торгует. Давно пора башню проломить.
Афган был «плановым», то есть только курил анашу, а всех колющихся презирал и торговцев героином считал уродами. Они с Ледогоровым познакомились, когда он влетел на драке с одним из них. С тех пор меж ними воцарились странные отношения, которые нельзя было еще назвать дружбой, но уже большие, чем простое знакомство. В отделе Афгана уважали и закрывали глаза на его маленькую слабость.
— Ищу я его, а точнее его сестру.
Афган присел на подоконник и взял предложенную сигарету.
— Машку я давно не видел, — сказал он задумчиво. — А Жерех где-то в районе шарится.
Ледогоров усмехнулся, тревожно прислушиваясь к хрусту ящика под ногами.
— Это я и сам догадался.
Афган глубоко затянулся.
— Вод гады! Сигарета и та больше забирает! — он выпустил дым. — Жерех… Жерех… Танька-Тыква из «тридцать пятой» у него берет «герыч». Пошли, спросим.
Ледогоров кивнул.
— Только без нервов.
Как умеет «спрашивать» Афган, он уже как-то видел.
— Я же трезвый. Заруливай во двор. — Афган высунулся в окно. — Баба Нюра! Дай морковочку! Ой, спасибо!
Ледогоров вернул ящик, обошел дом со стороны Греческого. Этот двор был на удивление зеленым и симпатичным. На скамейке под деревьями несколько мужиков пили пиво. Щурясь на солнце, появился Афган в тапочках на босу ногу.
