Виктор Пронин - Банда 4
Это для него было важным, именно это внушал ему китаец — прежде чем браться за что-то всерьез, прежде чем вступать в самую безобидную или смертельную схватку, надо привести себя в состояние уверенности и чистоты.
Только тогда ты сможешь победить, потому что на твоей стороне будут высшие силы. А они всегда рядом, всегда вокруг тебя, как неуловимый запах мощи и справедливости. И твоя задача убедить себя, убедить высшие силы, что ты достоин их помощи. А для этого нужно быть свободным от злобы, зависти, ненависти. И взгляд твой, и поступки, и цель должны быть светлыми. Лишь тогда ты можешь бросать вызов и принимать бой, только в этом случае ты победишь, и победа твоя будет угодна Богу, угодна людям.
Авдрей давно бы позвонил Наде по телефону, который дала ему Света, но одно обстоятельство озадачивало его и настораживало — Надя работала в «Фокусе», а Пафнутьев, как дикий зверь, вцепился именно в «Фокус». Но с Андреем случилось то, что обычно и происходит в таких случаях — чем больше разумных и убедительных предостережений приходило ему в голову, тем тверже он убеждался в том, что рано или поздно все-таки позвонит.
«Сказать Пафнутьеву?» — мелькнула опасливая мыслишка.
«Скажу. Чуть попозже. В конце концов я звоню ей не по служебной обязанности, а по личному делу».
«„Фокус“ — опасная контора?»
«Ни фига, ребята... Я тоже опасный».
«Могу сломать Пафнутьеву игру?»
«Не сломаю. Меня интересует только эта женщина, а не ее тайны, в чем бы они не заключались».
Андрей мог часами вести такие разговоры, то убеждая себя, то, наоборот, запрещая себе даже думать о чем-то подобном. Но, в конце концов, чувство сообщности, верности в общем деле взяло верх, и Андрей отправился к Пафнутьеву.
Тот встретил его сдержанно, без обычных возгласов и размахивания руками.
— Привет, — сказал Пафнутьев, едва взглянув, кто вошел в кабинет.Присаживайся. Есть дело? Андрей понял, что помешал, что сейчас не до него.
— Да. Небольшое.
— Слушаю.
— Павел Николаевич, вы помните ту женщину? Ее портрет мы нашли...
— Помню.
— Она работает в «Фокусе».
— Хорошо работает? — спросил Пафнутьев, думая о чем-то своем. — Где она работает? — он словно проснулся, впервые проявив интерес к разговору. — Где она работает? — в третий раз он почти выкрикнул свой вопрос.
— "Фокус". Фирма так называется.
— Кем?
— Не знаю.
— А что ты знаешь? — раздраженно спросил Пафнутьев.
— Я знаю только то, — медленно, негромко, ставя начальство на место, заговорил Андрей, — я знаю только то, — повторил он, глядя на Пафнутьева исподлобья, — что мне нужно с ней встретиться.
— Зачем?
— Весна, Павел Николаевич. Как вы говорите, душа выбрасывает зеленые побеги, — Андрей усмехнулся.
— Если душа выбрасывает зеленые побеги, значит, будут цветочки?
— Но это будут только цветочки.
— А ягодки?
— А ягодки потом.
— Понял, — кивнул Пафнутьев. — Ты с ней познакомился?
— Собираюсь.
— Так... Нужна поддержка?
— Нет.
— А чего ты хочешь от меня? В чем моя задача?
— Я хочу, чтобы вы знали... Я буду на нее выходить.
— Зачем?
— Весна.
— Ах, да! — Пафнутьев потер ладонями щеки. — Я и забыл. Да-да, конечно.
Душа выбрасывает все, что ей мешает после зимних холодов. Значит так, Андрюша, давай определимся... Ты знаешь, что вокруг нас уже куча трупов? Два амбала из «Фокуса», старик, теперь этот бедолага Самохин...
— А он тут при чем?
— Значит, все-таки при чем. Иначе бы жил и попивал водочку. Прошло уже достаточно дней, но ни один папаша, ни одна мамаша о пропавшем ребенке не обеспокоились. Тишина. Ни одного звонка. В роддоме у меня есть верный человечек... И она, этот человечек, доложила, что и там спокойно. Скандала нет.
Скажи, пожалуйста, как это может быть, чтобы пропал ребенок, а пострадавших-потерпевших, обворованных-ограбленных не оказалось? Это же не граната, не автомат Калашникова, не атомная бомба, чтобы вот так пропадать...
Как это можно объяснить?
— Очень просто, — Андрей передернул плечами, будто и в самом деле вопрос был простым. — Родители уехали на Черное море, ребенка поручили няньке, а та по бестолковости своей и слабоумию проворонила... И теперь сама прячется, не зная, что делать.
— Хороший ответ, — кивнул Пафнутьев. — Убедительный. Но есть одна закавыка, которая сразу отметает такую вероятность.
— Возраст ребенка?
— Совершенно правильно. Девочке неделя-полторы... И какая же мать согласится отдать своего дорогого ребенка, как сказал классик... Дальше ты знаешь. Значит, так... Встречайся, общайся, но при этом помни, что некий Бевзлин, который к «Фокусу» имеет некоторое отношение...
— Я знаю.
— Да? Так вот, Бевзлин является спонсором роддома.
— Поставляет беременных женщин?
— Он поставляет тряпье! — резко сказал Пафнутьев. — Тряпья нет в роддоме.
Нет ваты, пеленок, клеенок, пипеток... Ну, и так далее. И он взял на себя труд всем этим роддом обеспечить. А кроме того, помогает с ремонтом — стекла вставить, крышу починить, трубы водопроводные заменить... Сечешь?
— Да, Самохин жил на его деньги.
— Совершенно верно. А когда он попытался продать ребенка, ему голову в тиски засунули и раздавили, как орех.
— Я знаю одну типографию, — сказал Андрей, — где по ночам наладили выпуск детективов, помимо законного тиража... А в одном цехе по ночам собирали холодильники... Помните дело — на водочном заводе тоже организовали ночные смены? Но роддом — это не то место, где по ночам можно выпускать детишек сверх нормы, я правильно понимаю?
— Но там нет скандала, — задумчиво проговорил Пафнутьев. — Хотя, знаешь...он помолчал. — Есть странный такой мистический закон... К примеру, совершено преступление. Допустим, убийство. Допрашивают свидетелей. Все они видели, как в дом входил почтальон, но клянутся, что никто не входил. Все свидетели видели дворника, подметающего дорожки, но потом заверяют, что во дворе никого не было... Есть профессии или, скажем, положения, когда человека никто в упор не видит. Он становится невидимкой для окружающих, хотя сам ничего для этого не предпринимает. Невидим киоскер, хотя он наверняка все замечает из своего окошечка, регулировщик в центре перекрестка, мороженица со своим мерзлым сундуком... Есть такой фактор... Назови его психологическим, криминальным, дурацким... Но он существует. И работает, — Пафнутьев продолжал бормотать, не заботясь о том, понимает ли его Андрей, согласен ли с ним. Это не имело значения, поскольку Пафнутьев разговаривал с самим собой. — Согласен? — неожиданно обратился он к Андрею.
— Конечно, — улыбнулся тот.
— Ладно, замнем, — смутился Пафнутьев. — Твои планы?
— Выхожу на эту женщину.
— Будешь стоять у подъезда и высматривать, поджидать, бежать навстречу?
— Нет, позвоню ей.
— Есть телефон?
— Да.
— Молодец, — Пафнутьев взял аппарат и сдвинул его на край стола. — Звони!
— Отсюда?
— А почему нет? Позвони, назначь встречу, повидайся. Это лучше, чем пытаться дозвониться из сиплых, хриплых, алчных уличных автоматов. Обберут, как липку, и слова сказать не дадут. Звони! Ты же не будешь говорить о чувствах?
Если хочешь, я выйду?
Андрей помолчал, прикидывая слова, которые он собирался произнести, посмотрел на Пафнутьева, на телефон и, усмехнувшись, подсел к столу.
— Ну, что ж, может быть, так и в самом деле лучше... В крайнем случае подскажете, как обращаться с прекрасным полом, а, Павел Николаевич?
— Это я могу, можешь на меня положиться. Я такие слова знаю, такие слова, что сердце девичье тает, как мороженое на сочинском пляже! Дай Бог вот только вспомнить... Редко употреблять приходится. Другие слова на кончике языка пляшут, но они, боюсь, тебе не подойдут.
Андрей взглянул на Пафнутьева, требуя тишины, и тот послушно умолк, раскрыл какую-то папку и, вроде бы, ушел в нее с головой. Можешь, дескать, говорить, сколько угодно. Но не мог, не мог старый пройдоха Пафнутьев оставить разговор Андрея с криминальной красавицей без внимания — уж слишком зацепил его этот «Фокус», чтобы упустить малейшую возможность узнать о нем хоть что-нибудь.
Андрей положил на стол бумажку с номером и медленно набрал все цифры, одну за другой.
Трубку долго не поднимали, из микрофончика слышался лишь какой-то разноголосый писк, гудки, наконец все стихло, и прозвучал женский голос. Андрею он показался спокойным, даже холодноватым.
— Слушаю вас... Говорите.
— Надя? — замешкавшись, произнес Андрей.
— Д... да... А кто это?
— Андрей. Вряд ли вы меня помните, но мы встречались как-то... Достаточно давно... Я бы хотел вас видеть.
— Зачем?
— Это не телефонный разговор... Можно сказать, по личному делу.
— А какие у нас могут быть личные дела?
— Я должен сообщить вам нечто важное.
— В чем суть вашего сообщения? — голос женщины оставался таким же сдержанным, разве что в нем появилась нетерпеливость, было такое впечатление, будто она каждую секунду может просто положить трубку.
