Алексис Лекей - Дама пик
До сих пор она себе в этом не признавалась. Дура ты, дура, прошептала она, бедная дура, ты, похоже, влюбляешься в своего шефа.
В дверь позвонили. Пришла небось соседка, жуткая зануда, которая вечно одалживала у нее то макароны, то соль, то молоко, будто сама не может сходить в супермаркет, до которого и двухсот метров не наберется.
Она решила не реагировать. Соседка позвонила снова.
– Блин, машина, – прошептала Жаннетта. – Она знает, что я дома.
Жаннетта поленилась поставить машину в гараж. И ко всему прочему, начала разговаривать сама с собой.
Смирившись, Жаннетта выбралась из ванны, накинула старый халат бывшего мужа и пошла открывать, оставляя мокрые следы на плиточном полу.
На пороге стоял Мартен.
Жаннетта разозлилась на себя. Обычно она красилась только слегка, но несчастная капля туши наверняка потекла по щекам, а лицо, должно быть, напоминает красивый блестящий красный панцирь краба, только что вынутого из кастрюли. Не говоря уж о том, как она выглядит в этом жутком халате, который следовало давным-давно выбросить… А когда она в последний раз брила ноги?
– Я могу войти? – поинтересовался Мартен.
Она отчаянно пыталась придумать уважительную причину, чтобы воспротивиться, но мозг бастовал.
– Мне жаль, что я тебя побеспокоил, – произнес он таким тоном, что сразу стало ясно: ничего ему не жаль, – но нам нужно поговорить.
– Если не возражаешь, я сначала оденусь.
Мартен небрежно кивнул, а Жаннетта тут же бросилась в ванную.
Протерла запотевшее зеркало и с трудом сдержала вопль. Все гораздо хуже, чем она себе представляла. Веки окантованы черным – дочка называла это ведьмиными глазами, – а за время, прошедшее с возвращения домой, на подбородке предательски выскочил прыщ. Блестящий пурпур щек постепенно бледнел, но из-за этого прыщ сиял еще нахальнее.
Она натянула трусики, джинсы и майку, проигнорировав лифчик (за ним нужно было идти через весь дом в спальню), быстренько проверила, не слишком ли торчат соски под тонкой тканью, и стерла потеки туши с век и щек.
Когда она вернулась в гостиную, Мартен стоял и задумчиво вертел в руках стеклянный куб с фотографиями Жаннетты, ее дочки и бывшего.
Жаннетта отобрала куб и поставила на место, на этажерку.
– Выпьешь что-нибудь? – предложила она.
– Нет, спасибо.
Он извлек из кармана пальто продолговатый пакет в подарочной упаковке:
– Твоей дочке.
Ярость тут же утихла. Подарок для малышки заставил Жаннетту сдаться.
– Это кукла, – уточнил Мартен.
– Спасибо. Зоэ нет. Передам, когда вернется.
– Ты никуда не собиралась, надеюсь?
Почему это не пришло мне в голову? Отличный повод не пустить его в дом, подумала Жаннетта. Только теперь слишком поздно.
– Ладно, тем лучше. Потому что я должен тебе кое-что рассказать, и это займет время. Но мне кажется, было бы неосторожно ни с кем не поделиться.
Он положил на стол ключ, найденный в кабинете Лоретты.
– Никогда не знаешь, что может случиться.
Вечер пятницы
Франсис уехал в командировку в Бельгию. Сейчас он спал в брюссельском отеле.
Она снова встретилась с Царем-Вороном в квартире на улице Фреголи. В дверь она звонила с бьющимся сердцем, вздрагивая от страха и нетерпения. С самой первой их встречи она боялась этого момента. Когда он открыл, она живо ощутила свою беззащитность под холодным взглядом черных глаз. Она хотела было взбунтоваться против такого непривычного чувства, а потом решила не напрягаться и посмотреть, чем все кончится.
Когда он обнял ее, она покачнулась, но сумела все же себя проконтролировать, и только позже, вопреки всем ее усилиям, последние преграды рухнули. Откуда-то издалека доносились ее собственные крики и плач, а потом все исчезло. Она очнулась и увидела, что в комнате одна, с раздвинутыми ногами, вся в поту. Понемногу приходя в себя, она слышала, как он ходит за стенкой, принимает душ, звонит кому-то по телефону.
Она что, заболела эпилепсией? Это был истерический припадок? Возможно ли, чтобы… Даже сама идея показалась ей отвратительной, непереносимой, но она и выжила-то только благодаря тому, что научилась переносить непереносимое. Возможно ли, чтобы в ее восприятии он был новым воплощением отца? Возможно ли, чтобы ее неодолимо притягивал этот мужчина, причем лишь потому, что он напоминал ей мерзкого мучителя, осквернившего ее тело и разрушившего душу?
Царь-Ворон снова вернулся к ней. Он мощно двигался, напрягшиеся руки дрожали от усилия. Лицо, багровое от прилившей крови, нависло над ней, капли пота переливались в морщинах лба. На этот раз она не испытала вообще ничего, даже отвращения, и это принесло ей огромное облегчение. Она почувствовала, что извержение спермы приближается, издала соответствующие моменту стоны и сильно сжала его бедрами. Он кончил с воплем, брызжа слюной, вены на висках вздулись так, что казалось, вот-вот лопнут.
Он рывком оторвался от нее, перекатился на бок и снова направился в ванную. Он не пользовался презервативами, но сразу после соития тщательно мылся, что, как известно, абсолютно бесполезно в случае болезней, передающихся половым путем. Что это? Ритуал очищения? Когда он вернулся, она уже оделась.
– Мне хотелось бы, чтобы вы ненадолго остались, – сказал он.
– Ну и потенция! Третий раз подряд!
– Я не это имел в виду, – возразил он, – по крайней мере, не прямо сейчас. Мне хотелось поговорить с вами.
Произнести монолог, мысленно уточнила она, присаживаясь на край кровати.
– И о чем мы будем говорить? – спросила она сознательно провоцирующим тоном.
Он выглядел растерянным. Да он слабак, подумала Магдалена, наполняясь презрением. Он не такой, как мой отец. Его сила искусственного происхождения. Без своих помощников, своей виагры, без восторженной аудитории – он ничто. Она погладила его руку, потом член. Он сел рядом.
– Хотел бы я встретиться с такой женщиной, как вы, когда был молод, – произнес он. – Я бы женился на вас, и мы бы многого достигли вместе.
– Вы и без меня много чего достигли, – возразила она.
– Нет, по сути, я не сделал ничего такого, что заслуживало бы упоминания в книге истории. Что ж, по крайней мере, я умею трезво себя оценивать, и это, возможно, мое единственное достоинство.
Маленький сеанс самобичевания, подумала она. Он смешон и не отдает себе в этом отчета. Он полностью утратил чувство меры, но явно что-то задумал. К чему он клонит?
– Иногда мне хотелось бы понимать устремления молодежи. Талантливых, полных энтузиазма парней, как ваш супруг и другие…
Так ты для этого трахаешь их жен, мысленно прокомментировала она. Что за подлое лицемерие.
– У вас есть сын, – отреагировала она вслух.
– У меня есть сын, – повторил он. – Но он не интересуется политикой.
– А чем он занимается?
– Он представитель по особым поручениям нашей партии в Сенате. Синекура. Да хватит о нем. Вы выдающаяся женщина. Ваша точка зрения мне интересна. Как вы отнесетесь к предложению составить для меня записку о среднем поколении партии, о том, как они относятся к новым тенденциям?..
– И к вам?
Он улыбнулся:
– Не только, хотя это тоже важно.
– И как далеко я могу зайти, чтобы узнать, что они думают о вас и вашей политике? – поинтересовалась она, отодвигаясь и глядя ему прямо в глаза.
– Вы слишком умны для того, чтобы обозначать вам какие-либо границы, – ответил Царь-Ворон, гладя ее губы указательным пальцем.
– И я должна буду писать вам отчеты каждую неделю, два раза в неделю?..
– А почему бы не каждый день?
Царь-Ворон продолжил ласку, заменив палец членом. Он предлагает мне шпионить за его ближайшими сотрудниками. Старый грязный параноик. Он никогда не теряет самообладания. Все же он очень похож на ее отца. Скольким женщинам председатель уже делал подобное предложение? Что бы сказал Франсис, передай я ему слова обожаемого шефа и расскажи о том, при каких обстоятельствах тот их произнес. Как бы он поступил? Он наивен, доверчив, влюблен, но достаточно умен. Как можно добраться до такого высокого поста и при этом остаться столь далеким от бесчестности, свойственной роду человеческому?
Она даже не могла себе представить, какую реакцию спровоцировало бы такое масштабное предательство. Растерянность? Смертоубийственную ярость? Или безумие, направленное на саморазрушение? Магдалена вздрогнула. Что угодно, только не самоубийство, поскольку это единственный шаг, который нельзя поправить, и он уничтожит ее навсегда. Но не раньше, чем мужчина, чей член она сейчас усердно сосала, заплатит самую высокую цену.
