Иэн Рэнкин - Черная книга
— Вообще-то, сэр, моя работа закончилась пять минут назад, — уточнил Ребус, кинув взгляд на настенные часы.
Ангус Гибсон рассмеялся и подошел к большому шкафу. Когда дверцы открылись, Ребус увидел три пивных крана и целый набор сверкающих стаканов емкостью в пинту и полпинты.
— Темное сегодня очень удалось, — сказал он.
— Темное пойдет. Но только половинку.
— Значит, половинку темного.
На самом деле Ребус осилил еще и половинку светлого. Но, выезжая из чугунных ворот пивоварни, он чувствовал на языке вкус темного. Гибсоновского темного. Гибсоны, отец и сын, были личностями темными, тут сомнений не оставалось. Нужно заглянуть под поверхность, чтобы увидеть это, но это так. Для внешнего мира Ангус Гибсон, может быть, и изменился, но Ребус видел, что Ангус с трудом себя контролирует. Ребус даже подумал, что Гибсон, возможно, принимает какие-то успокоительные средства. Некоторое время Гибсон провел в частной лечебнице — попросту говоря, в психиатрической клинике. По крайней мере, до Ребуса доходили такие слухи. Он решил, что будет полезно покопаться в этом из чистого любопытства. В особенности интересовала его одна маленькая деталь, о которой сам Ангус ему и сказал. Он не только знал, что кухня отеля «Сентрал» гаже некуда, но и видел ее.
Джону Ребусу это показалось очень любопытным.
Он вернулся на Сент-Леонардс и с облегчением обнаружил, что там нет ни Лодердейла, ни Сорнячка. Он забыл навестить Холмса, а потому позвонил в больницу. Он знал, как это делается в больнице: они могли подкатить таксофон к кровати больного.
— Брайан?
— Привет. У меня только что была Нелл. — Голос его звучал радостно. Ребус надеялся, что Брайан не давит на жалость.
— Как она?
— Все в порядке. У вас есть какой-нибудь прогресс?
Ребус окинул мысленным взором прошедшие сутки. Много работы.
— Нет, — сказал он. — Прогресса нет.
Он решил не говорить Холмсу, что Эдди Ринган пропал, — Брайан может разволноваться, и его состояние ухудшится.
— Вы собираетесь бросить это?
— На меня много чего навалили, Брайан, но нет, бросать я не собираюсь.
— Спасибо.
У Ребуса чуть не сорвалось с языка, что это теперь не только из-за Брайана, но и из-за его, Ребуса, брата. Но он вместо этого пожелал Холмсу выздоравливать и пообещал вскоре навестить.
— Тогда постарайтесь очень скоро — меня выписывают завтра-послезавтра.
— Это хорошо.
— Не знаю… тут одна сестричка…
— Ладно, пошел вон! — Ребус вспомнил медсестру, которая перевязывала ему голову и с которой он хорошо подружился. С этого и начались неприятности с Пейшенс. — Ты там осторожнее, — наказал он и повесил трубку.
Следующий звонок был в местную газету. Он поговорил там кое с кем несколько минут, после чего попытался позвонить Шивон Кларк на Горги-роуд. Но там телефон не отвечал. Рабочий день у Дугари явно закончился, а с этим прекратилось и наблюдение. Что ж, инспектору Ребусу тоже пора домой. Выходя, он услышал приближавшийся хвастливый голос Алистера Флауэра, который невозможно было спутать ни с одним другим. Ребус нырнул в какой-то кабинет, дождался, когда пройдет Флауэр со своими подчиненными. Говорили они не о нем, что его удивило. Ему было почти не стыдно за то, что он спрятался. Каждый хороший солдат знает, когда ему лучше прятаться.
17
Майкл был дома, не спал и довольно похоже изображал из себя теленаркомана. Он держал пульт дистанционного управления так, словно это был кардиостимулятор, и не отрывал глаз от экрана. Ребус даже забеспокоился насчет дозировки. Но в пузырьке вроде бы оставалось довольно много таблеток.
Он вышел из дому и купил рыбу с картошкой навынос. Еда была не самая изысканная, но ехать далеко Ребусу не хотелось. Он вспомнил маленькую закусочную в своем родном квартале: тамошний повар периодически поплевывал на сковороду с маслом и так проверял, насколько она прогрелась. Майкл улыбнулся воспоминаниям брата, но глаз от телевизора не отвел. Не спеша он съел картошку, счистил кляр с рыбы и сначала съел его, а потом принялся за жирное белое рыбье мясо.
— Ничего картошечка, — похвалил Ребус, наливая им обоим «айрн-брю».
Он ждал звонка от Пейшенс, которая обещала назвать время и место встречи. Но звонили только студентам.
После пятого или шестого звонка Ребус снял трубку и сказал:
— Эдинбургская справочная служба.
— Это я, — сказала Шивон Кларк.
— А, привет.
— Не притворяйтесь, что вы мне рады.
— Чем могу помочь, Кларк?
— Я хотела извиниться за сегодняшнее утро.
— Ну, это не только твоя вина.
— Нужно было сразу сказать мальчишкам, кто мы такие. Я все время думаю об этом. О том, как мне следовало поступить.
— Ну, больше не будешь.
— Не буду, сэр. — Она помолчала. — Я слышала, вас вызвали на ковер.
— К старшему инспектору то есть? — Ребус улыбнулся. — Ну, это скорее прикаминный коврик, а не старый добрый уилтон. Что с окном?
— Заложили досками. Стекло к утру заменят.
— Было что-нибудь интересное?
— Самое интересное вы сами видели. К вечеру вернулся Петри.
— Ну и как он?
— Голова в бинтах… Просто Человек-слон[39].
Ребус понимал, что если кто и проговорился об утреннем происшествии (а кто-то определенно проговорился), то это Петри. К этому человеку-слону у Ребуса сочувствия не было.
— Ладно, до завтра.
— До завтра, сэр. Доброй ночи.
— О чем речь? — спросил Майкл.
— Да ни о чем.
— Именно такого ответа я от тебя и ждал. «Айрн-брю» у нас еще есть?
Ребус передал ему бутылку.
Когда к десяти часам Пейшенс так и не позвонила, он сдался и принялся смотреть телевизор, подумывая, не снять ли с телефона трубку. Следующий звонок раздался через десять минут. Он услышал жуткий фоновый шум — звонили из паба или с вечеринки.
— Сделай потише, Мики.
Майкл отключил звук, и политик, вещавший в новостях, онемел.
— Слушаю?
— Это вы, мистер Ребус?
— Я.
— Говорит Чик Мьюир.
Чик был одним из информаторов Ребуса.
— Что случилось, Чик?
Песня закончилась, и Ребус услышал в трубке аплодисменты, смех, свист.
— Тот парень, которого вы хотели увидеть, сидит шагах в двадцати от меня с тройной порцией виски.
— Спасибо, Чик. Сейчас буду.
— Постойте, вы же не знаете, где я.
— Не говори глупостей, Чик. Я знаю, где ты.
Ребус повесил трубку и посмотрел на Мики, который вроде бы уснул за время его разговора. Ребус выключил телевизор и пошел за курткой.
Он знал, что Чик Мьюир звонил из «Бауэри», работающего допоздна дешевого паба в конце Истер-роуд. Еще год назад паб назывался «Финнеган», но новый владелец в порыве вдохновения изменил название, потому что, по его словам, хотел бы видеть в своем заведении побольше молодых лоботрясов.
И лоботрясы потянулись к нему, некоторые были бы вполне на месте в компании настоящих парней из Бауэри[40]. Еще среди его клиентов были студенты и запойные пьяницы, частично это объяснялось местонахождением паба, а частично ночной лицензией. Никогда никаких неприятностей там не случалось. Ну, во всяком случае, серьезных. Половина выпивох в «Бауэри» боялась другой половины, которая была занята тем, что наводила страх на первую половину. И, кроме того, ходили слухи, что круглосуточную «страховку» — конечно, не бесплатную — предоставил Большой Джер.
Чик Мьюир частенько выпивал там, ловко уклоняясь от участия в самом, по его мнению, немузыкальном караоке во всем Эдинбурге. Эдди Ринган умер бы на месте, услышав, как многократно в страшных корчах и муках гибнут «Охотничья собака» и «Сердце из дерева»[41]. Фальшивя, мыча и хрипя, певцы ухитрялись трансформировать какое-нибудь простое словечко, скажем «плач», в многосложного бессмысленного урода. «Пэ-эла-а-уч» — приблизительно такие звуки услышал Ребус, открыв двойные двери и остановившись, чтобы дать глазам привыкнуть к туману сигаретного дыма.
Когда «Плач в часовне»[42] пришел к своему плачевному концу, Ребус почувствовал, как чьи-то пальцы сжали его руку.
— Ага, добрались!
— Привет, Чик. Тебе что взять?
— Двойной «Граус» будет то, что надо, хотя шут его знает, что у них в бутылках из-под «Грауса». — Чик Мьюир ухмыльнулся, показывая два ряда зубов из тускловатого золота. Он был на полтора фута ниже Ребуса и казался в этой толпе маленьким мальчиком, заблудившимся в лесу. — Ну а если и не «Граус», — сказал он, — то все равно двойной.
В его словах была своя логика. И Ребус протолкнулся к стойке и выкрикнул заказ. Со всех сторон раздавались аплодисменты — на сцену поднялся любимый исполнитель. Ребус взглянул вдоль стойки бара и увидел Дика Торренса, который выглядел не пьянее и не трезвее, чем во время их последней встречи. Когда Ребус расплачивался за выпивку (ждать, когда принесут счет, он не любил — его здесь хорошо знали), Торренс увидел его, кивнул и помахал рукой. Ребус показал, что он выпьет и вернется, а Торренс кивнул еще раз.
