Патриция Корнуэлл - Вскрытие показало…
Зашумел мотор, замигали огоньки на панели приборов. Марино ловко вывел машину с переполненной автостоянки у моего офиса. Я не говорила с ним с понедельника, когда он столь неожиданно исчез из конференц-зала. Была уже среда. Несколько минут назад Марино весьма меня заинтриговал, появившись в приемной и сообщив, что хочет со мной «прокатиться».
Как выяснилось, «прокатиться» означало сделать круг почета по местам убийств. Марино, очевидно, хотел, чтобы я представила себе географию преступлений. Возразить я не могла — идея была хорошая. Но от Марино я подобного не ожидала. С каких, интересно, пор он со мной советуется — ему что, больше не с кем?
— Я должен вам кое-что рассказать, — произнес Марино, отрегулировав боковое зеркало.
— Конечно. Как я полагаю, если бы я не согласилась с вами «прокатиться», вы бы не нашли времени рассказать мне это «кое-что»?
— Полагайте, как хотите.
Я терпеливо ждала, пока сержант спрячет зажигалку. Он тянул время, устраиваясь поудобнее в водительском кресле.
— Возможно, вам будет интересно узнать, — дозрел наконец Марино, — что мы вчера проверили Петерсена на детекторе лжи, и этот паршивец прошел тест. Что не снимает с него подозрений. Для психопата, который врет, как дышит, пройти такой тест — проще простого. А Петерсен к тому же актер. Может, у него ладони не вспотеют, даже если он объявит себя распятым Христом. Может, и тогда у него пульс будет ровнее, чем у нас с вами во время воскресной службы.
— Ну, вы и хватили, — возразила я. — Обмануть детектор лжи очень трудно, почти невозможно — хоть психопату, хоть кому.
— Однако некоторым умельцам это удавалось. Вот почему суд не считает доказательством результаты таких тестов.
— Нет, я, конечно, не утверждаю, что детектор лжи — истина в последней инстанции.
— Вся беда в том, — продолжал Марино, — что у нас нет более или менее подходящего основания арестовать Петерсена или хотя бы взять с него подписку о невыезде. Но он у меня под наблюдением. Нас главным образом интересует, чем Петерсен занимается по ночам. Может, он катается по городу, планы на будущее составляет.
— Так Петерсен не уехал в Шарлотсвилл?
Марино вытряхнул пепельницу в окно.
— Нет, он торчит в Ричмонде — типа слишком подавлен, чтоб учиться. Переехал — снял квартиру на Фримонт-авеню: якобы не может находиться в доме после всего, что случилось. Думаю, дом он продаст. Не то чтобы ему нужны были деньги… — Марино резко повернулся ко мне, и я на секунду увидела собственное искаженное отражение в его зеркальных черных очках. — Выяснилось, что миссис Петерсен была застрахована на кругленькую сумму. Безутешный вдовец получит двести штук. Сможет писать свои пьески и не жужжать.
Я молчала.
— Мы, скорее всего, закроем глаза на тот случай с Петерсеном, когда его привлекли за изнасилование — а произошло это на следующий год после окончания школы.
— Вы выяснили, как было дело? — Я могла бы и не спрашивать — Марино не любил попусту трепаться.
— Оказалось, что Петерсен летом играл в любительском театре в Новом Орлеане и свалял дурака, связавшись с одной поклонницей своего таланта. Я говорил с полицейским, который вел это дело. Он мне поведал, что Петерсен был ведущим актером в труппе, а девчонка его домогалась, ходила на все спектакли с его участием, записки писала… В один прекрасный день она подкараулила Петерсена за кулисами. Кончилось тем, что они пошли в бар во Французском квартале. В четыре утра она звонит в полицию, бьется в истерике и утверждает, что Петерсен ее изнасиловал. А тому и крыть нечем — экспертиза подтверждает половой акт, в сперме не обнаруживается антигенов.
— Дело дошло до суда?
— С нашим большим жюри дойдет оно, как же! Петерсен признал, что переспал с ней у нее в квартире. Но утверждал, что все произошло по обоюдному согласию, что она сама этого хотела. Девчонка была сильно избита, даже на шее нашли следы, точно ее душили. Только никто не смог доказать, что синяки свежие и что понаставил их именно Петерсен, и именно когда насиловал ее. Большое жюри в случаях с типчиками вроде Петерсена особенно не копается. Он, дескать, играет в театре, а девушка сама пришла. А у Петерсена, между прочим, ее письма до сих пор в комоде хранятся. Видно, девчонка его здорово зацепила. Петерсен был очень убедителен, когда свидетельствовал: да, дескать, у девушки были синяки, их оставил ее парень, с которым она на днях поссорилась и с которым вообще собиралась порвать. Никто не обвиняет Петерсена. Девчонка была неразборчива в связях, прыгала на всех, кто в штанах, и в итоге выставила себя в самом неприглядном свете. Короче, опозорилась.
— В таких случаях практически невозможно что-либо доказать, — мягко заметила я.
— Да уж, свечку-то никто не держал, — произнес Марино и вдруг добавил будничным тоном, совершенно меня ошарашив: — Может, это просто совпадение. Позавчера вечером мне позвонил Бентон и сказал, что произошла попытка взлома главного компьютера в Квантико. Некто пытался найти информацию о последних убийствах в Ричмонде.
— Где-где это случилось?
— В Уолхэме, штат Массачусетс, — ответил Марино, бросив на меня быстрый взгляд. — Два года назад — Петерсен как раз учился в Гарварде на последнем курсе, а Гарвард находится в двадцати милях к востоку от Уолхэма, — в течение апреля и мая в собственных квартирах были задушены две женщины. Обе были одиноки и жили на первом этаже. Обеих нашли связанными ремнями и электрическими проводами. Маньяк проникал в квартиры через незапертые окна. В обоих случаях убийства происходили в выходные. Короче, сценарии — что уолхэмские, что наши — как под копирку.
— А когда Петерсен окончил университет и переехал в Ричмонд, убийства в Уолхэме прекратились?
— Вообще-то нет. Летом того же года было совершено еще одно убийство, и точно не Петерсеном — он уже жил в Ричмонде, его жена начала работать в больнице. Но в этом последнем случае картина преступления была несколько иной. Убили молодую девушку, причем милях в пятнадцати от Уолхэма. Она жила не одна, а со своим парнем — тот просто на время уехал. Полиция подозревала, что в этом случае убийца просто начитался желтых газет и решил сделать все, как по сценарию. Труп нашли только через неделю. Он успел разложиться, так что ни о каких образцах спермы не могло быть и речи. Убийцу вычислить не удалось.
— А в первых двух случаях взяли образцы спермы?
— Да. Сперма принадлежала человеку, у которого нет антигенов, — с расстановкой произнес Марино, глядя прямо перед собой.
Мы помолчали. Я пыталась напомнить себе, что в стране миллионы мужчин, у которых в сперме нет антигенов, что каждый год чуть ли не во всех крупных городах происходят убийства на сексуальной почве, и тем не менее параллели были слишком очевидны.
Мы свернули на узкую, в два ряда усаженную деревьями улицу одного из новых районов. Все дома были одинаковые — одноэтажные, приземистые, своим видом они наводили на мысли о ранчо Дикого Запада, а плотностью застройки и второсортными отделочными материалами — на дешевизну жилья в этой части города. Повсюду виднелись объявления «Продается» с адресами и телефонами риелторских компаний, некоторые дома еще не достроили. Газоны в основном успели засеять травкой и оживить низенькими кустиками барбариса и садовыми деревцами.
В двух кварталах от нас находился небольшой серый дом, в котором меньше чем два месяца назад была задушена Бренда Степп. Дом не продали и не сдали в аренду — кому захочется жить там, где совершилось жестокое убийство? У соседних домов висели таблички «Продается».
Мы припарковались напротив места преступления и сидели тихо, открыв окна. Я отметила про себя, что на улице всего несколько фонарей. По ночам тут, наверное, хоть глаз выколи, и если преступник оделся в темное и был достаточно осторожен, неудивительно, что его никто не заметил.
— Убийца проник в дом через кухонное окно — оно выходит во двор, — нарушил молчание Марино. — Бренда Степп пришла домой где-то в девять — полдесятого. В гостиной мы обнаружили пакет с продуктами. Самое позднее время, которое было зафиксировано на чеке из магазина, — восемь часов пятьдесят минут. Бренда вернулась домой, приготовила ужин. В тот вечер было тепло, и она решила проветрить кухню — логично, если учесть, что она жарила говяжьи котлеты с луком.
Я кивнула, вспомнив, что нашли у Бренды в желудке.
— После котлет с луком замучаешься проветривать. Запашок стоит еще тот, по крайней мере, у меня дома. В мусорном ведре под раковиной мы нашли упаковку от готового фарша, пакет из-под соуса для спагетти, луковую шелуху, да еще в раковине отмокала жирная сковородка. — Марино помолчал, потом глубокомысленно добавил: — Так вот жаришь себе котлеты с луком и не знаешь, чем это чревато. Ведь если бы Бренда разогрела готовую запеканку с тунцом или съела бутерброд, ей, глядишь, и не пришлось бы открывать окно.
