Виктор Пронин - Банда 7
И Пафнутьев, сбросив с себя скованность, которая, куда деваться, все-таки овладела им, когда увидел он эти потрясающие хоромы, сделал вывод простой и очевидный — отреклась Пахомова от Величковского, не задумываясь отреклась.
А это уже была зацепка, вроде маленького такого, тоненького рыболовного крючочка, который тем не менее мог оказаться очень надежным. Только не надо спешить, не надо делать резких движений, надо вести себя так, чтобы рыбка какое-то время даже и не почувствовала, что уже на крючке, чтобы она свободно плавала в прозрачной воде, шевеля роскошными своими вуалеобразными плавниками.
Пройдет какое-то время, и она ощутит некоторую неловкость, что-то ей будет мешать плавать, как прежде, наслаждаясь обильной пищей и чистыми струями вод, которые обтекают ее тельце, посверкивающее в солнечных лучах...
— Простите, Лариса Анатольевна... А если я попрошу еще одну чашечку чаю?
— Да сколько угодно! — воскликнула Пахомова даже радостно — она решила, что ее выпад Пафнутьев проглотил почти покорно.
Повинуясь какому-то неприметному знаку, из кухни опять вышла девушка с темными волосами и темными глазами. И опять на небольшом подносике стояла чашка чая, блюдечко с печеньем и сверкающая, видимо, натертая жестким полотенцем ложечка. Но не ложечку разглядывал Пафнутьев, не чашку и не кружевной передник девушки, он рассматривал ее лицо, все больше убеждаясь, что наверняка ее видел. После многих лет всматривания в человеческие лица, в лица самые разные, в разных состояниях не мог он, просто не мог не вспомнить, где и когда видел эту скромную, смущающуюся красавицу — ее портрет лежал у него в кармане. Правда, на портрете она была не столь целомудренна, но то, что это была именно та девушка, портрет которой совсем недавно вручил ему плиточный мастер из Пятихаток, в этом Пафнутьев уже не сомневался.
— Простите, — остановил Пафнутьев девушку, — мы с вами нигде не встречались?
— Не знаю, — смешалась та. — Кажется, нет. Я никогда раньше вас не видела.
— А я почти уверен, что встречались, — растерянно проговорил Пафнутьев. — И откуда во мне такая уверенность? Ума не приложу... С вами такое бывает? — обратился он к Пахомовой.
— Павел Николаевич, признавайтесь... Вы хотите с ней познакомиться?
— А почему бы и нет? — Пафнутьев поднялся из кресла, протянул руку. — Паша, — сказал Пафнутьев. — Меня зовут Паша. А вас?
— Оля.
— А фамилия?
— Семенчук.
— Очень приятно. Ведь вы не местная, Оля?
— Павел Николаевич! — нервно вмешалась Пахомова. — Вы к кому пришли? Ко мне или к Оле?
— Но вы сами предложили мне с ней познакомиться, — удивился Пафнутьев. — А потом... Кто знает, к кому я пришел, кто знает... Может быть, вы, Лариса Анатольевна, просто повод? Шучу! — поспешно добавил Пафнутьев, заметив, как быстро стало меняться лицо Пахомовой — от радушной и снисходительной улыбки к настороженности.
Не отвечая, Пахомова резко поднялась, подошла к стенке, откинула дверцу и вернулась с початой бутылкой текилы.
— Присоединитесь? — спросила она у Пафнутьева.
— Текила-то... Золотая?
— Только золотая, Павел Николаевич. Не отказывайтесь, когда еще придется попробовать золотой текилы.
— И не думаю отказываться, — Пафнутьев пожал округлыми плечами, будто ему задали настолько легкий вопрос, что и отвечать не было надобности. — Только это... Я бы хотел посетить одну комнатку... Руки сполоснуть, то-се... Текила все-таки требует к себе уважительного отношения.
— О! Я смотрю, вы кое-что знаете о текиле?
— По долгу службы, Лариса Анатольевна, только по долгу службы. А в жизни приходится перебиваться кое-чем попроще.
— Прямо и первая дверь налево, — Пахомова легким движением руки показала Пафнутьеву, куда ему нужно идти. А он, едва войдя в сверкающее кафелем помещение, ужаснулся — даже потолок, даже потолок был сделан зеркальным! «Какой кошмар!» — подумал Пафнутьев, запирая дверь.
Оглянувшись по сторонам и еще раз убедившись, что он здесь один, Пафнутьев достал из кармана конверт, вынул из него снимки и медленно, один за другим перебрал их в жестком свете пахомовской туалетной.
Точно!
Он не ошибся.
Красавица, изображенная на фотографии, только что подавала ему чай. Всмотревшись в снимок, Пафнутьев увидел на бедре женщины, гораздо выше колена, средних размеров родинку. Она была расположена на внутренней стороне бедра, и увидеть ее случайно, даже на пляже, непросто. Наверное, эта родинка помогала соблазнять людей простодушных и доверчивых, их руки сами собой тянулись к этой родинке, чтобы убедиться в ее истинности. А там уж как получится, там уж по издревле заведенному порядку...
Сунув конверт со снимками в карман, Пафнутьев не торопился выходить из туалетной. Это бывало с ним довольно редко — он ощутил неуверенность, попросту не знал, как сейчас поступить. Да, он мог доказать хозяйке, что он действительно знает эту красавицу, для этого достаточно упомянуть о родинке.
Хорошо, докажет. И что?
Каков будет результат?
Обе бросятся к нему со слезами на глазах рассказывать о подробностях появления двух трупов?
Пафнутьев наверняка знал, как поступит Пахомова — она попросту хлопнет у него на глазах еще один стаканчик текилы. И переместится в параллельный мир, где будет недоступна, неуязвима и насмешлива.
А горничная исчезнет. И тоже сделается недоступной.
Пафнутьев решил не торопиться. Тайна работает до тех пор, пока остается тайной. Пока о ней знают один, два, три человека. Тайна, которая у всех на устах, превращается в анекдот. Не более того. Главное он сделал — убедился в том, что между Величковским, Пахомовой, бандой голых девиц и двумя трупами существует жесткая связь. Чем бы ни угощала его Пахомова, какие бы слова ни произносила, как бы ни был прекрасен передник на животике — все это мишура. Значение имеет пропажа Светы, пропажа, от которой непоколебимый Худолей содрогнулся настолько, что готов на ее освобождение бросить авиацию, артиллерию, танки и смести этот поганый город, где бесследно пропадают любимые девушки.
«А что еще, что еще? — спросил себя Пафнутьев и вдруг вспомнил: — Сысцов».
Не забыть о Сысцове.
Когда он снова опустился в кресло, на столе стояли початая бутылка золотой текилы, два хрустальных стаканчика, хороших таких стаканчика, граммов на сто, не меньше. Раньше их стопариками называли, но то были стаканчики классической граненой формы, освященные народной любовью, к ним привыкали еще со школьной скамьи... А эти, хрустальные...
Ладно, оборвал свое ворчание Пафнутьев, сойдут и хрустальные — он вдруг почувствовал, что ему просто хочется выпить. Да, ребята, так бывает — иногда просто необходимо сбросить с себя какое-то вязкое наваждение, освободиться от ложных впечатлений, суждений, выводов — короче, хочется выпить, чтобы отрезветь.
Тут же рядом на столике стояли две тарелочки. На одной лежали тонко нарезанные кружочки лимона, на другой так же тонко нарезанная колбаса, хорошая колбаса, отметил Пафнутьев.
— Так что, по глоточку, Павел Николаевич? — спросила Пахомова, свинчивая пробку.
— С удовольствием! — подхватил Пафнутьев легко и беззаботно, как это может произнести человек, который выполнил тяжелую работу, выполнил хорошо, добросовестно и теперь может позволить себе расслабиться, поговорить о пустяках.
Пахомова наливала текилу медленно, ожидая, что Пафнутьев остановит ее, скажет, что он на работе, что ему нельзя, но ошиблась. Пафнутьев с интересом наблюдал, как наполняется его стаканчик золотистым напитком, и совсем не собирался останавливать Пахомову, хватать ее за руку, в ужасе округлять глаза.
Пахомова увидела в этом добрый знак — так ведут себя люди, которые не замышляют ничего плохого. Пафнутьев и в самом деле не замышлял, он просто интересовался.
По долгу службы.
— Со свиданьицем? — Пафнутьев поднял свой стаканчик.
— За встречу!
Выпили одновременно и до дна.
И это обоим понравилось.
Тем более что текила оказалась хорошей водкой, хмельной. Да-да, ребята, не все водки бывают хмельными. Одни сразу бьют по голове, как мешок с сырой травой, давят недоброй какой-то угнетенностью, от других зверский аппетит, есть такие, которые попросту вгоняют в непробиваемую тоску, и рука невольно шарит в поисках чего-то колющего, режущего, рубящего...
А текила дала хмель. Быстрый, воздушный какой-то, от которого хочется произносить нечто шаловливое, и Пафнутьев не смог устоять перед этим соблазном.
— Сысцов тоже бывает за этим столиком? — спросил он.
— Сысцов?
— Да, Иван Иванович, наш общий друг! Бывший комсомолец, спортсмен, да и просто представительный мужчина... А? — Пафнутьев весело глянул на Пахомову.
— Бывает, — сказала она холодновато. — А какой приятный разговор был, Павел Николаевич, — Пахомова горестно щелкнула язычком.
— Вам неприятно о нем говорить?
