Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

Зелла грациозно поднялась с пола и улыбнулась.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – обратилась она к Рохану, – но по правилам насилие любого рода влечет за собой немедленное исключение из Игры? – Ее взгляд опустился на ключ, который до сих пор был у Эйвери. – И если у исключенного игрока есть ключ, он должен его сдать, не так ли?

В глазах Рохана что-то мелькнуло – не гнев, что-то другое. Он повернулся к Эйвери с фирменной лукавой улыбкой на губах.

– Да, так и есть, – ответил он на вопрос Зеллы.

Глава 78

Грэйсон

Расшифровка дневника Шеффилда Грэйсона заняла всю ночь. Чем дольше Грэйсон работал, тем быстрее продвигался, переписывая текст в свой собственный блокнот в кожаном переплете – такой же, как у его отца. Грэйсон проигнорировал это сходство. Сейчас для него существовали только меняющийся код и его расшифровка.

Вначале Шеффилд Грэйсон использовал этот блокнот в качестве неофициальной бухгалтерской книги, записывая, куда ушли деньги, которые он присвоил в компании. Там не указывались номеров счетов, но даты и местонахождение банка – это уже были следы.

И ФБР охотно ими воспользовалось бы.

Но по мере того как Грэйсон продвигался в своей работе, а даты вверху страниц показывали, что проходят месяцы и годы, тон и содержание записей Шеффилда Грэйсона менялись. Из фиксации противоправных транзакций они превратились в нечто, больше похожее на… исповедь.

Именно это слово то и дело приходило на ум Грэйсону, пока он расшифровывал то, что написал его отец, – вот только это не совсем правильно. Слово «исповедь» подразумевало что-то вроде раскаяния или необходимости облегчить душу. Шеффилд Грэйсон не испытывал ни того, ни другого.

Он был зол.

Похороны Коры состоялись сегодня. Это время траура. Я должен стать опорой для Акации. Без ее матери, которая постоянно вмешивалась в нашу жизнь и держала меня под угрозой разоблачения, мы должны остаться вдвоем, муж и жена, против всего мира. Не тут-то было! Троубридж позаботился об этом. На поминках он остался с Акацией наедине и рассказал моей жене то, о чем ему не следовало знать и уж тем более говорить.

У нее появилось очень много вопросов.

Грэйсон не позволял себе останавливаться на расшифрованном, не задерживался ни на одной записи, о чем бы там ни говорилось. Но даже когда он сосредоточился исключительно на превращении цифр в буквы, а букв – в слова, на поиске точного местоположения значимого текста на каждой странице, его мозг все равно обрабатывал каждое написанное им слово.

Общая картина в его сознании становилась все яснее и яснее.

Кора оставила все Акации и девочкам. В этом нет ничего удивительного. В виде трастовых фондов. В чем тоже нет ничего удивительного. Акация, слава богу, сама себе доверенное лицо, но Кора назначила Троубриджа доверенным лицом девочек. Ублюдок уже просит показать финансовые отчеты. Я добьюсь продажи компании, прежде чем позволю этому жалкому подобию мужчины задавать мне вопросы.

На следующих нескольких страницах подробно описывалась продажа компании и усилия Шеффилда Грэйсона по обеспечению того, чтобы покупатель принял финансовые отчеты, которые ему были предоставлены, за чистую монету. Но после этого тон его записей снова изменился.

Акация продолжает спрашивать о «моем сыне». Как будто это ее дело – или мое, если уж на то пошло. Как будто семья Хоторнов и так уже недостаточно отняла у меня. Акация слишком мягкосердечна, чтобы понять. Она не прислушается к голосу разума – ни касательно мальчика, ни касательно траста.

И затем, через две страницы, была еще одна запись, короткая.

Тобиас Хоторн наконец умер.

Прошло несколько недель, и записи возобновились уже после того, как Эйвери была объявлена наследницей.

Этот коварный ублюдок оставил свои деньги девчонке ненамного старше близнецов. Говорят, совершенно посторонней, но ходят слухи, что она дочь Хоторна.

Грэйсон чувствовал, как на этих страницах закипает гнев. Записи стали более частыми. Некоторые были о Колине, пожаре, доказательствах, которые собрал Шеффилд Грэйсон, которые указывали на поджог и которые полиция проигнорировала. Другие записи посвящены Эйвери и навязчивым теориям Шеффилда Грэйсона о том, кем она была для Старика и для семьи Хоторнов.

Теории о предположительно умершем дяде Грэйсона, Тоби Хоторне.

Грэйсон смог точно определить момент, когда Шеффилд Грэйсон решил установить слежку за Эйвери, начал шпионить за ней. Мужчина был убежден, что она приведет его к Тоби.

И поскольку он уже мертв, что ж, вряд ли они смогут обвинить меня в его убийстве, не так ли?

Грэйсон не позволил себе остановиться, даже когда расшифровал слово «убийство». Перед ним разыгрывалась почти шекспировская драма: свергнутый король, лишенный власти из-за махинаций покойной тещи; подрастающий наследник, запутавшийся в отношениях с заклятым врагом короля. Семья, у которой руки в крови. Долг, который будет выплачен.

Грэйсон приближался к последним страницам дневника. Но тут он записал дату, которая заставила его оторвать взгляд от страницы и закрыть глаза.

«Интервью. Мое и Эйвери». Грэйсон помнил каждый вопрос, который им задавали. Он помнил, как повернулась к нему Эйвери, как он позволил себе посмотреть на нее, по-настоящему посмотреть, чтобы показать миру, что семья Хоторнов приняла избранного Тобиасом Хоторна наследника.

Но больше всего Грэйсону запомнился момент, когда они потеряли контроль над ситуацией, и то, как он вернул этот контроль обратно.

Притянул ее к себе.

Прижался губами к ее губам.

На одно чертово мгновение он перестал бороться с собой. Он поцеловал ее так, словно целовать ее – это то, для чего он рожден, как будто это неизбежно, как будто они были вместе. И вскоре после этого все взорвалось.

Так было всегда: с Эмили, с Эйвери, с Иви.

Почему не ты? Грэйсон заставил себя открыть глаза. Он посмотрел на записанную дату, затем взял карточку Шеффилда Грэйсона, сопоставил ее отметки с отметками на странице, которую расшифровывал, установил колесико шифрования на соответствующее число, основываясь на квитанции о снятии денег с этой датой. А затем он расшифровал, прочитал и записал.

Шеффилд Грэйсон смотрел интервью. Это он подстроил, чтобы их обвинили в том, что они якобы скрывают, что дядя Грэйсона Тоби все еще жив. Шеффилд Грэйсон верил, что Эйвери дочь Тоби. Он хотел подтверждения, но его не последовало, потому что Грэйсон взял дело в свои руки.

Тот поцелуй.

Ярость отца Грэйсона, вызванная этим поцелуем, ощущалась даже сейчас.

«Дочь Тоби Хоторна не может целовать моего сына!»

Грэйсон откинул голову назад, ему не стало больно глотать. «Он назвал меня своим сыном». Никаких кавычек. Никакого отстранения. Ничего, кроме одержимости и ярости.

– Грэй! – тихо позвал Ксандр.

Грэйсон покачал головой. Он не собирался говорить об этом – не о чем. Грэйсон вернулся к работе, чтобы завершить ее. В дневнике осталось ровно три записи. Грэйсон просматривал их со скрупулезной точностью и беспощадной скоростью. После интервью Шеффилд Грэйсон вернулся к отстраненному стилю, свойственному его предыдущим записям.

Первая из трех записей документировала платеж в криптовалюте «специалисту». Вторая включала информацию об оплате склада в Техасе. В третьей просто был список: «Хлороформ. Стяжки. Катализатор. Пистолет».

Эта запись была последней.

Грэйсон перестал писать. Он положил ручку и закрыл блокноты.

– Думаю, лучше не спрашивать, в порядке ли ты, – тихо сказал Нэш.

– Я съел все «Орео», – серьезно объявил Ксандр. – Вот, Грэй, возьми немного пирога!

Грэйсон ухватился за возможность отвлечься, предложенную его младшим братом.

– Ты заехал за пирогом?

– Когда я не заезжал за пирогом? – философски ответил Ксандр.

Тиски в груди Грэйсона ослабли. Немного. Недостаточно. Но, по крайней мере, он уже мог дышать – и думать. Не о том, что Шеффилд Грэйсон все-таки назвал его сыном. Не о той роли, которую сыграл тот поцелуй во всем, что последовало потом: бомба, похищение Эйвери, смерть Шеффилда Грэйсона.