Андрей Стрельников - Посмертный бенефис
Я отхлебнул кофе, через стекло витрины взглянул на улицу. Опять серебристая «Королла» с двумя южноамериканцами. Это по мою душу. Случайно в Алгарве по пять раз в день не встречаются. Кто же они такие? Скорее всего — люди Гринфилда. Профессионализма у них — ноль. Какие-то бандиты-латинос. Гринфилд, конечно, мечтает от меня избавиться. Вот и прислал черт знает кого. Хорошо, разберемся.
Захожу в туалет, снимаю парик, очки, раздеваюсь, складываю все это в пакет. Тщательно растрепываю свою не очень тус-тую шевелюру. Остаюсь в белой рубашке и шортах. Не по сезону, но для туриста сойдет. Выхожу из кафе, прохожу метров двадцать, нагибаюсь, бросаю взгляд в боковое зеркало припаркованной машины. Мои пастухи не шевелятся. Ладно, посмотрим, что будет дальше…
Захожу в «Россио».
— Привет, Тейшейра!
— Привет. — Тейшейра отвечает, не глядя в мою сторону. — Что будем пить?
— Я, вообще-то, не пью.
Тейшейра оторвался от газеты, и лицо его начало жить отдельной жизнью. Простые, чтобы не сказать — примитивные, эмоции уступали место более сложным; наконец, зафиксировалась довольно устойчивая гримаса, отражающая целую гамму чувств. Превалирует радость, смешанная со страхом.
— Святая Дева Мария! Кого я вижу!
— Стоп, Тейшейра, стоп! Я очень рад тебя видеть, но поговорим обо всем вечером. Мне срочно нужна машина. Часа на два-три.
— Вот ключи. Вечером жду. Я тебя не видел, да?
— Точно, приятель. Ты меня не видел.
Разворачиваюсь, пристраиваюсь в двадцати метрах позади «Короллы». Там только водитель. Второй выбегает из кафе, что-то кричит первому, жестикулируя так, что развеивает мои последние сомнения в гениальности Дарвина. Еду за ними до самого офиса «Ситаса».
Побежали, касатики, докладывать. Жаль, нельзя послушать, о чем они там с Гринфилдом беседуют.
Вышли, поехали в сторону Виламоуры. Надеваю парик, очки, переодеваюсь, иду к Гринфилду.
— Мистер Гринфилд, уберите от меня этих обезьян. Хотя бы до тех пор, пока не закончится их эволюция.
Замешательство. Он явно обескуражен моим появлением, но быстро берет себя в руки.
— Хорошо, Алекс. Я просто опасался за вашу жизнь.
— И от кого вы меня защищали?
— От Фицсиммонса. Надеюсь, через полчаса будет уже не от кого.
— Что?! Ты, ублюдок, ты отправил их к Кирку? — Полные ужаса глаза Гринфилда. И я понимаю, что кричу по-русски. Плевать! Хватит с меня этого цирка! — Молись своим придурковатым богам чтобы я успел!
Бью его в челюсть так, как не бил, кажется, никогда и никого. Проваляется минимум полчаса. Что это за бумажка на столе? Билет. В Афины. Вряд ли он ему понадобится. Да и не до этого сейчас. Бегу к машине. Выжимаю полный газ, стартую с диким свистом. В висках молотом стучит одна мысль: не успею, не успею, не успею…
30 ноября 1996 года. Алгарве, Португалия
«…Вчера вечером, около 20 часов, на одной из яхт в бухте Виламоуры бригада криминальной полиции обнаружила душераздирающую картину. Восемь трупов! Владелец яхты — единственный, кто остался в живых, — в критическом состоянии доставлен в госпиталь Фару. На момент подписания этого номера в печать врачи вели борьбу за его жизнь. Полиция воздерживается пока от каких-либо комментариев. Все, что нам удастся узнать в дальнейшем, — в наших следующих номерах…»
(«Regiao Sul», 30.11.96)4 декабря 1996 года. Москва
«…Севилья — Сармату.
Сармат! Развязка наступила неожиданно. 29.11. в 19.40 в полицию позвонил человек, представившийся Энтони Гринфилдом, тем самым, на которого от Вас пришла ориентировка. Сообщил он следующее:
Двое убийц, нанятых руководством медельинского картеля, планируют ликвидацию известного банкира Кирка Фицсиммонса, Убийство намечено на 20.00, сегодня, на яхте Фицсиммонса. Руководит всей операцией один из адвокатов Союза Южноамериканских картелей Алекс Герра, который, кроме того, пытался в течение длительного времени шантажировать м-ра Гринфилда его общими делами с покойным Кириллом Божко.
Приехав на место, полиция обнаружила жуткую картину, На палубе — трупы капитана яхты и двух матросов, с контрольными выстрелами в голову. В кают-компании — трупы телохранителей Фицсиммонса, также с контрольными выстрелами в голову.
Фицсиммонс — в своей каюте, с четырьмя пулевыми ранениями, но живой. Очевидно, убийц что-то отвлекло. В одной из гостевых кают — изрешеченный пулями труп, некоего д-ра Мишеля Лебефа, марсельского врача с весьма сомнительной репутацией.
И самое примечательное. На пороге каюты Фицсиммонса — трупы двух латиноамериканцев, без видимых следов насильственной смерти. Рядом — два револьвера с отпечатками их пальцев. Кроме того, один из них сжимал в кулаке парик — длинные черные волосы, схваченные сзади в хвостик.
Криминалисты определили, что все пули были выпущены из двух найденных револьверов. Очевидно все, кто находился на яхте, включая охрану, были застигнуты врасплох и не успели воспользоваться оружием.
Самые же интересные результаты мы получили при вскрытии трупов предполагаемых киллеров. Оба они умерли от внезапной закупорки сердечных клапанов, у обоих с левой стороны груди — едва заметные гематомы. Фантастика!
Д-р Герра рассчитался в своем отеле и съехал в 20.30 — интересное совпадение, не находите? И главное: он был коротко острижен, без своего обычного хвостика!
М-р Гринфилд — как сквозь землю провалился; надеюсь, что ненадолго.
Кирку Фицсиммонсу сделана операция по удалению пуль. Он по-прежнему находится в коматозном состоянии. Врачи говорят, что он скорее всего выживет, но останется инвалидом — позвоночник перебит в двух местах.
Ориентировки на м-ра Гринфилда и д-ра Герру отправлены по сети Интернета во все подразделения Интерпола и ФБР. Надеемся на быстрое их задержание.
Идальго 4.12.96».Дед дважды перечитал факс, криво усмехнулся. Выпил традиционный стакан боржоми, подошел к зеркалу и придирчиво осмотрел тонкую щеточку усов. Провел ладонью по седому короткому ежику.
— Не молчи, — обратился он к стоящему у окна Сармату. — Поделись со стариком своими умными мыслями.
Тот нехотя задернул занавеску, тяжело опустился в стоящее неподалеку кресло.
— Плохо, генерал. Крови — море, а Божко опять ушел. Почему Хантер все предпочитает делать в одиночку?
— Вот-вот, — кивнул Дед. — Ответ именно на этот вопрос я и хотел от тебя услышать. Видимо, напрасно.
Сармат склонил голову набок и начал неторопливо рассуждать вслух.
— Странностей в его поведении хватает и без этого. Поначалу они казались вполне объяснимыми. Божко его раскрыл, поэтому, пока тот жив и на свободе, Хантер нигде не мог чувствовать себя в безопасности. Этим объясняется и его калифорнийская партизанщина, и маскарад с бразильским плейбоем. Но теперь… — Сармат развел руками. — Доказательства пластической операции он нам передал. Интерпол уже работает. Казалось бы, ложись на дно и жди, когда полиция подметет всю честную компанию. А потом — живи себе дальше! Что-то здесь не так. С какой стати он поперся на яхту какого-то миллиардера?
— Тепло, Сармат, тепло, — одобрительно кивнул Дед. — Не горячо, но тепло. Подумай вот о чем. Если он сумел прожить неузнанным несколько месяцев под одной крышей с Божко, что заставило его вторично раскрыться? А он в этой мясорубке раскрылся — я убежден. Почему он передал мне документы столь странным образом? Мог бы позвонить… Встретились бы, посоветовались…
— Не хотел раскрываться до ареста Божко, — предположил Сармат.
— Чушь. Он не стал бы тогда гримироваться под меня. И нашел бы другой способ для передачи документов, — убежденно заявил Дед. — Этим жестом он дал понять, что имеет в деде свой интерес и никакого задания не выполняет. Там что-то личное, Сармат. И это личное связано не с Божко. Может быть, месть. Может, что-то другое. Хантер — сложный человек.
— А сейчас он загнал себя в ситуацию, из которой нет выхода, — подхватил Сармат. — Божко он спугнул. У того осталось два пути: или — опять менять внешность, что, на мой взгляд, нереально; или — прятаться на берегу озера Титикака, что для деятельной натуры Божко неприемлемо. Божко озлобился, и никакие изменения внешности Хантеру не помогут — тот никого к себе не подпустит. Значит… — Сармат осекся и в растерянности посмотрел на Деда.
— Н-да, — тяжело вздохнул генерал. — Хантер его просто убьет. И я не стану его останавливать, даже если бы мог.
5 января 1997 года. Афины, Греция
Вы когда-нибудь встречали Новый год на шикарной — пусть и забытой хозяевами — вилле в фешенебельном квартале Афин? Что, завидуете? Ну-ну… А если я скажу, что встречать его пришлось в суровом одиночестве, сидя на надувном матрасе, грустно глядя на сиротливую пару консервных банок и бутылку какой-то газированной греческой бурды, пить которую могут только сами потрепанные жизнью потомки гордых некогда эллинов? Что это вы так поскучнели? Дома лучше? Согласен… А если нет его, дома? Тогда как? Если за простенькое право иметь свой дом — да и свою жизнь! — приходится черт знает чем заниматься, и встреча Нового года на заброшенной вилле — еще не самое худшее?! В самом деле, при всей своей запущенности, вилла — не склеп…
