Збигнев Сафьян - Грабители
– Я не верю ему, – сказал майор. – Не верю ни одному его слову…
Кортель молчал.
Майор имел повод для плохого настроения. Следствие после того, как был взят Окольский, словно бы топталось на месте. Прокурор уже допрашивал Пущака и установил, что существуют досадные пробелы в материалах, доставленных милицией. Решено было проверить, узнает ли ревнивая жена Пущака в Золотой Ане ту девушку, с которой ее муж ездил на Зубковскую. Привели несколько девушек, сотрудниц милиции, и Золотую Аню. Янина Пущак осматривала их всех молча, ходила вдоль шеренги девушек в мини, ставила их спиной, разглядывала в профиль. Больше всего времени у нее отняла Золотая Аня… На вопрос: «Которая из них?» – отвечала: «Никто. Нет, ту я узнала бы наверняка, – сказала Янина. – У нее тоже были золотистые волосы, но другая походка и кривые йоги. Уверена – кривые ноги».
Майор отпустил ее домой, уже едва владея собой. Он смотрел на Кортеля так, будто инспектор один был ответствен за затянувшееся следствие. А может, и на самом деле был?
– Я принял твою версию, – сказал майор. – Ничего не подтвердилось. Нет ни одного доказательства против Пущака.
– Я никогда не утверждал, что именно Пущак был на Валу Медзешинском.
– А кто же тогда?
– Узнаю, – заявил Кортель, – скоро узнаю… Шеф нехотя пожал плечами.
– Становишься таинственным? Предупреждаю, что у нас мало времени. Что ты затеваешь?
– Я хочу привести Окольского на виллу Ладыней. Может, там, на месте, вспомнит…
– Если, конечно, существует что-то такое, что он должен припомнить… Дальше?
– Допрошу Рыдзевского и жену Ладыня.
– Ты давно должен был это сделать, – с упреком бросил майор.
Кортель встал, полагая, что разговор окончен.
– Нет, нет, подожди, – сказал майор, он выглядел несколько озабоченным. – Ты разговаривал с Видавской?
– Нет. – Кортель встал посреди комнаты; солнце клонилось к заходу, и косые лучи его ударили инспектору в глаза.
– Я хотел сообщить тебе о решении прокурора. Он не применит санкцию; если следствие не подтвердит ничего сверх того, что уже установлено, ее дело, вероятнее всего, будет прекращено. Ты знаешь, что в июле объявляют амнистию?
– Знаю. Спасибо. – Он направился к дверям.
– Ты собираешься встречаться с ней? – спросил майор.
– Да. – Кортель встал на пороге. – И если она захочет, то станет моей женой.
Майор подошел к креслу, он был удивлен.
– Ты все взвесил?
– Да.
– Я думаю, что тебя ожидает еще не один разговор на эту тему.
– Знаю.
А действительно ли он все взвесил? И думал ли он серьезно об этом? Кортель вернулся к себе домой, когда уже стемнело. Он выпил кофе. Открыл окно. В комнату потянуло туманом и выхлопными газами. Внизу автомобили включили фары… Он подумал, что хорошо было бы уехать из Варшавы, например, к морю… Или поехать в Старгард и еще раз побеседовать с магистром Вальдемаром Репкой. Он снял трубку и набрал номер.
– Бася?
– Да, – услышал он. – Это ты? Зачем звонишь?
– Я хочу тебя видеть.
– Правда? Долго раздумывал, долго… Ты считаешь, что я заслужила такое доверие?
– Я хочу тебя видеть, – повторил он.
– Я еще не знаю, есть ли у меня желание встретиться с тобой, – ответила она. – Если когда-нибудь захочешь прийти сказать, что я права, приходи. – И повесила трубку.
XV
На следующий день шел дождь. Воздух был прохладный и резкий. Кортель широко открыл окно своего кабинета и посмотрел на часы. Скоро должен прийти Рыдзевский. Времени для разговора с ним было мало: Кортель предупредил жену Ладыня, что придет к ней на виллу.
Он собирался начать день с посещения виллы рано утром, перед выходом на работу, но ему позвонил Беганьский.
– Посылаю за тобой машину, приезжай. Шефу твоему я уже позвонил, – радостно сообщил он.
Наверное, что-то произошло важное, если Беганьский официально пригласил его в Главную комендатуру.
Беганьский сидел у себя в кабинете, большой, добродушный, в расстегнутом мундире.
– У меня для тебя опять кое-что интересное, – загадочно сказал он. – А вообще, старина, ты плохо выглядишь. Не нравишься ты мне.
– Трудно.
– Ты слишком впечатлительный, да и ведешь себя так, словно ты один на свете. Даже поболтать не забежишь.
– Ты можешь мне помочь?
– Может, и могу. Кого теперь подозреваешь в убийстве на Каневской?
– Не прикидывайся дураком.
– Смотри, старина, не влипни в какую-нибудь историю… Не забудь, что Ладынь и Рыдзевский известные специалисты.
– Это меня не касается.
– Ясно. – Беганьский улыбнулся. – Ты знаешь, ко мне постоянно возвращается дело про те экспрессы… Вроде милицейского ваньки-встаньки. Сплошные гипотезы и странные показания. Нашелся некто третий, кто опознал того типа.
– Кто же?
– Ты слышал о Езеке Часовом Мастере?
– Конечно, слышал. Да ведь ему под семьдесят!
– Да. Так вот, он клялся, что завязал, а два дня назад его снова накрыла районка в Радоме. Взлом в ювелирном и кража часов. Профессиональная работа. Но кто-то засыпал его. Он говорит, что у него не было выхода: наличные деньги все кончились, а остаток жизни он может провести и в тюрьме, потому что на спокойную старость никогда не рассчитывал.
И пошел рассказывать, как это он всегда делает. Байки разные, анекдоты… Иногда немного правды… И между прочим сказал, что узнал того человека, зарезанного поездом, – узнал его по фотографии в газете. Мне об этом доложили, и я поехал допросить его. «Пан майор, – сказал он, – я знаком с ним уже три года, клянусь богом. Весной он всегда приезжал в Варшаву, говорил, что должен увидеть пчел в Ботаническом саду. Такой был поэт! Приглашал меня всегда пообедать и любил слушать, как я рассказываю, у него всегда были оригинальные планы… Говорил, что, приезжая в Варшаву, он делает один налет, и этого ему хватает на все двенадцать месяцев… В этом году он приехал раньше обычного, я даже удивился. Он планировал налет в районе Жолибожа». И ты знаешь, где? – спросил Беганьский.
– Где?
– На виллу по улице Каневской. Езек Часовой Мастер назвал даже его имя: Ероним Мругал. Клянется вроде той женщины из Колобжега, что видел его паспорт.
– Чепуха, – сказал Кортель. – Все это фантазия Езека. Нельзя брать всерьез ни показания Езека Часового Мастера, ни этой из Колобжега.
– А тебя не настораживает такое совпадение: вилла на Каневской?
– Это случайность. Или подсознательный бред Езека. Вспомни, что этот человек погиб второго апреля, а Болек, Циклон и Желтый Тадек совершили кражу на вилле двадцать седьмого мая. Тут нет никакой связи.
– Пожалуй, да. Пожалуй, ты прав. Пора кончать с этим… Но, видишь ли, старина, меня постоянно что-то беспокоит в этом деле… Не могу сказать что…
– Меня тоже беспокоило, – сказал Кортель.
– А сейчас?
– Кажется, уже нет… Всегда найдется какое-нибудь не совсем разгаданное дело, ты его откладываешь, а оно снова возвращается к тебе, ты снова откладываешь…
– А я все же хотел бы узнать, кем же на самом деле был этот человек. Нам уже известны три его лица. Спроси у Циклона и Желтого Тадека, не встречали ли где они этого типа.
– Спрошу, – уверил Кортель и забыл об этом, когда вернулся в свою комендатуру.
Он допрашивал Циклона, но совсем по другому поводу. Если верить Окольскому, Циклон, а не Желтый Тадек вошел в кабинет вторым. В сущности, это было маловажно, но Кортель хотел еще раз проверить, что помнит Циклон – Мичинский. Циклон производил впечатление самоуверенного человека: он уже догадался, что ему отвечать за ограбление и вооруженное сопротивление, и только, но не за убийство. Но вопросы инспектора его обеспокоили.
– Я ведь уже все сказал!
– Правильно, Циклон. Повторишь еще раз. Что ты увидел, когда вошел в кабинет?
– Болека… лампу на столе… и девушку…
– Видел ли ты опрокинутый стул посреди комнаты?
– Не помню…
– А что лежало на столе?
– Клянусь богом, я не смотрел на стол.
– А на пол?
Циклон задумался.
– Я посмотрел на пол… взглянул и дал тягу… Тадек крикнул Болеку: «Наследил, фрайер!»
– Так кто был первым: ты или Тадек?
– Тадек.
– А Болек утверждает, что это был ты.
– У него, наверное, помешательство…
– Хорошо, вернемся к полу: что ты там увидел?
– Девушку.
– Вспомни, может, еще что-то? Не дури, если ты видел какой-то предмет и скажешь правду, то для тебя же лучше.
– Статуэтку видел, пан капитан.
– Статуэтку? – переспросил Кортель. – Почему до сих пор молчал?
– А меня никто о ней не спрашивал…
«Серьезное упущение в следствии, – подумал Кортель. – Циклона допрашивали я и Соболь – и не задать такого вопроса!»
– Как выглядела статуэтка?
– Я очень-то к ней не присматривался, вроде из бронзы… Изображает какого-то типа, похож на нашего ксендза, на голове у него что-то… И грудь голая…
