Андрей Кивинов - Полное блюдце секретов
– В доме-то, кстати, бордель устроили, знаешь?
– Еще б не знать. Добавили мне работенки. Элитный клуб, мать его.
– А в плане предусматривалось, что дом пойдет под увеселительное заведение?
– Понятия не имею. Как раз это меня не очень-то интересовало. Вряд ли, думаю. Сейчас многие организации и фирмы скупают бывшую жилую площадь в центре города. Слушай, у тебя что, информация есть по этому убийству?
– Нет, ничего нет. У нас на «земле» Мотылевского грохнули, слыхал, наверное. По поводу этого дома он имел запутки с другой группировкой. Вернее, доходы от вновь испеченного предприятия не поделили.
– Во, уже началось. Деятели. Конечно, доходное местечко. Я туда ходил знакомиться.
Все же моя «земля». У них там даже проститутки для гостиницы официально в штате.
Прям отель пятизвездочный. Не удивлюсь, если наркоту можно купить у портье.
Рассадник триппера и бандитизма. Ну, ладно, у меня там люди вызваны; если у тебя все, я пошел. Собственно, я больше ничего и не знаю. Мы тогда покрутились с месяцок плотно, были сигналы, но все не то оказалось. Ну, а чем дальше, тем глуше. Новые «мокрухи», новые разбои. Более перспективные дела. Короче, «глухарь».
– Данные сына есть?
– В деле должны быть. Либо в прокуратуре. Брякни в убойную.
– По осмотру не помнишь? Следы, пальцы?
– Пальцев полным-полно было, все заляпано, ребятки не шибко тихарились. И обувка тьма. Толку-то? На кого примерять?
– Ты мне не подскажешь адрес паспортной службы?
– Ты думаешь, это из-за дома? Сомневаюсь. Какой смысл? Это налет, перешедший в убийство. Кураж в пьяном угаре.
– Да, возможно…
– На, если хочешь, сходи, поговори. Паспортный там же на Рябиновой, через дом.
Белкин кивнул и протянул руку Морозову. Он не стал излагать свои мысли и версии. Он видит этого человека впервые и не дает гарантии, что он тут же не побежит с докладом в бордель, который только что страстно обличал. Никому не верь. А если и не побежит, какой ему интерес до чужой «мокрухи»? Это Вовчика интерес. Вроде как в картах. Игра на интерес. С очень нехилой ставочкой. А показывать свои карты при таких ставочках просто глупо. Вот и не будем. Кругом одни шулера. Никому не верь. Никому…
***«Королев Игорь Валериевич, 1967 года рождения, уроженец Ленинграда, выписан в 1988 году в связи с осуждением. Место работы – средняя школа номер…»
Белкин повернулся к паспортистке.
– А почему он выписан в 1988 году? Он ведь в 1987 сел?
– Полгода прошло – и выписали. В соответствии с законом.
– Понятно. Вы, случайно, не в курсе расселения двадцать пятого дома по Рябиновой?
Там два года назад произошло убийство семьи.
– Я слышала эту историю. Кажется, их ограбили. А вас что конкретно интересует?
– Дом действительно должен был идти на расселение? И как потом получилось, что он перекочевал в нежилой фонд?
– О, это не к нам. Идите в исполком, в КУГИ. Мы только пропиской-выпиской занимаемся. Но, если честно, мы тогда действительно удивились. Дом еще вполне был пригоден для жилья, жалоб от квартиросъемщиков не поступало. На нашем участке есть дома в гораздо более плачевном состоянии, но их не расселяют. Начальству, впрочем, виднее.
Белкин достал из архива следующую карточку. Переписал данные соседей Королевых.
В одной квартире жила семья из трех человек, во второй одинокий мужик. Мужик был прописан с шестьдесят первого года, то есть наверняка хорошо знал Королевых. Вовчик посмотрел на часы с календариком. До названного Шалимовым срока оставалось восемь дней. Можно еще подсуетиться. А то ведь правда перестреляют друг друга без разбора.
Петрович как-то сказал, что порой истину не видно, потому что она лежит на самом видном месте. К чему это, Вовчик? Как к чему? Вполне возможно, Шалимов и его компания ищут причину слишком глубоко. А мы поищем ее на поверхности.
Белкин захлопнул блокнотик и вновь обратился к паспортистке:
– Позвонить можно?
Глава 10
– Присаживайтесь, Константин Сергеевич. Вынуждены еще раз потревожить вас. Кое-что не связывается.
– Да, пожалуйста.
Женщина в прокурорской форме раскрыла папку и извлекла документы. Она была симпатична, но униформа портит любую внешность. Данную мысль Костик вслух решил не высказывать. Будем официально вежливы.
– Я беседовала вчера с потерпевшим. Кстати, знаете сколько ему лет? Семнадцать. А вы взрослый человек и к тому же сотрудник милиции. Нашли, с кем связываться.
Потерпевший утверждает, что вы первые пристали к нему и его друзьям. Вставили в пистолет сигарету и наводили на потерпевшего, говоря, что сейчас дадите ему прикурить.
Такой факт имел место?
Костик ухмыльнулся.
– Имел. Знаете, как здорово смотрелось. А еще я хотел заставить их снять штаны и целовать друг друга в задницу. Извиняюсь за откровенность. Совсем глупый стал – что думаю, то и говорю.
– Может, вы не верите мне? Прочтите сами его объяснение.
– Да ладно, как можно вам не верить?
– Так вы согласны с его показаниями?
– Не-а.
– Хорошо. Вы в прошлый раз утверждали, что действовали строго по закону о милиции, в той его части, что касается применения оружия. То есть представились, вытащили пистолет, произвели выстрел вверх, предупредили, что будете стрелять на поражение и только после этого, убедившись, что иного выхода у вас нет, выстрелили в потерпевшего.
После каждого перечисления Казанова утвердительно кивал головой.
– Каким же образом одна пуля выбила окно на третьем этаже близлежащего дома и попала в портрет хозяина, висевший на стене?
– Хозяин висел на стене?
– Не паясничайте. Портрет.
Казанцев был неприятно удивлен. Допижонился. Когда он стрелял, вроде никакого дома не было. А может, он не заметил его от волнения?
– Отрешетить могло. У нас случай, знаете, какой был? Задерживали на квартире вымогателей. Участковый пистолет достал и пальнул вверх для предупреждения. Пуля отрекошетила, и ему же в макушку шлепнула. Хорошо, что башка оказалась деревянной, поэтому он отделался синяком.
– Вы понимаете, Казанцев, что речь идет о возбуждении уголовного дела против вас?
– Конечно. Я так не хочу на зону, просто не представляете.
– Вы туда попадете.
– Можно водички попить? Пересохло.
– Пейте.
Казанцев опрокинул графин, не наливая воду в стакан.
– Я готов.
– Далее. Со слов потерпевшего и свидетелей вы не представлялись сотрудником милиции, не предъявляли своего служебного удостоверения.
– Какая неожиданность! Надо же! По-моему, я предъявил не только удостоверение, но и справку, что оно настоящее. Вместе с удостоверением я показал вкладыш, разрешающий посещение паспортных столов, бумажку, что прошел медицинский осмотр, и, кажется, выписку из протокола соревнований по стрельбе, где мной было занято почетное четвертое место.
– Если вы не прекратите паясничать, я доложу вашему руководству.
– Все, молчу. Ни в коем случае не докладывайте. У начальника обострится язва.
– Я не могу проводить между вами и потерпевшим очную ставку, потому что дело еще не возбуждено. Вы это прекрасно знаете. Но в материале имеются явные противоречия.
В ваших с ним показаниях. То есть очная ставка необходима. Я не вижу иного выхода при той позиции, что вы заняли.
– Нормальненько. Если я сейчас расскажу, что шел вечером пьяный, пристал к невинным подросткам, угрожал им пистолетом, после чего пальнул в одного, – никаких разногласий не будет. Зато точно будет уголовное дело. Если же я останусь на своих первоначальных показаниях, то появятся разногласия, и тоже необходимо будет возбудить дело. Я мысль слабо улавливаю, что мне сейчас говорить?
– Все вы улавливаете. И все прекрасно понимаете. Знаете, кстати, кто родственники у потерпевшего?
– Лучше не говорите, опять придется прятаться под стол.
– Они могут дойти до Смольного.
– О, вы мне напомнили еще одну забавную историю, не относящуюся к нашей теме. Но я вам все-таки расскажу. Очень хочется, аж распирает. Мой знакомый друг, дипломат, недавно побывал в Париже. Город такой. Сидит он как-то в ресторане, обедает, и вдруг соседний столик занимают русские, вернее, российские туристы. Как это сейчас принято говорить, «новые русские». Хотя по возрасту они были далеко не так новы. В общем, старые «новые русские».
Чисто по коммунистической привычке они достают пузырь водки, заказывают по порции закуски и начинают угощаться. Как вы, может, знаете, во всем мире не принято в рестораны и кафе приносить свое. И не надо даже таблички «Приносить и распивать запрещается». Мужичкам же побоку, глушат себе спокойно горькую.
Подходит официант и культурно так намекает, что, товарищи русские туристы, у нас так не делается. Будьте любезны убрать. И знаете, как они отреагировали? Один вскочил, схватил бед ного официанта за отвороты ливреи и стал кричать примерно следующее: «Я тебя, буржуй, научу уважать русских! Вот я вернусь домой, дойду до Смольного, и там с тобой разберутся!». Представляете? Французскому официанту, который по-русски понимает всего два слова – Горбачев и перестройка. А прикиньте, если б понимал все остальное? Сцена, достойная пера Задорнова.
