Джулиан Саймон - Игра в безумие
Р.S. Дженнифер я сказала. Ее это не удивило».
Поль был ошеломлен, как всякий, кто думает о чем-то так часто, что убежден — этого никогда не случится. Элис никогда не шутила, но он упорно убеждал себя, что это шутка и что сама она наверняка где-то штудирует учебник бриджа — пожалуй, в комнате Дженнифер? Отправился туда. Потом кинулся в спальню, взглянул на опустевший туалетный столик, потом, как будто все еще не веря, распахнул дверцы шкафа. Платья забрала, но не все. И перестелила постель. Стала бы она это делать, не думая возвращаться? Что, если спрятала куда-то одежду, чтобы уколоть его побольнее? Может, чемоданы в подвале?
Кинулся туда. Чемоданов не было.
Билли Патерсон, увлекшись напряженным сюжетом, перевернул страницу. Тут вдруг услышал какой-то шум, и мимо промчалась «кортина» Вэйна, с визгам резины свернувшая влево. Чертыхаясь, он завел мотор, что удалось только со второй попытки, развернулся и рванулся за Вэйном по Барджес-роуд. «Кортина», опередившая его на полкилометра, снова свернула налево.
Патерсон взглянул на часы. Без четверти девять, уже начинало темнеть. Ухватив руль одной рукой, схватил микрофон, связался с полицейским участком и доложил о происходящем. В результате он потерял время и, свернув на Кэри-авеню, спугался, не обнаружив «кортину». Притормозив на перекрестке, огляделся по сторонам. «Кортина» исчезла. Кэри-авеню одним концом выходила на Лондон-роуд, другим — на Мэшхолт Плейс. Машин было много, «кортины» — ни следа.
Вызвал участок.
— Патерсон. Я его потерял.
Дежуривший сержант Пинк возмутился:
— Что? Ты же стоял перед его домом.
— Он вылетел как ошпаренный. Пока я развернулся…
— Смотри, чтобы ты не вылетел, как ошпаренный, когда шеф узнает. Дай мне его номер. Давай прочеши окрестности, будь на связи да не спи за рулем.
«Пятница, — подумал Патерсон, — так я и знал».
Свернув комикс, уже хотел выбросить его в форточку. Но потом сунул в карман дождевика и поехал на Лондон-роуд.
Табачный ларек был закрыт, как и остальные магазины на Стейшен-роуд. Машин было мало. Темнело. Салли сказала:
— Не приедет.
— Еще только девять. Не нервничай, малыш. Если Абель Гилузо явится, нас-то двое.
— Письмо с тобой?
— Разумеется, — взмахнула большой матерчатой сумкой. — Мы его покажем, я скажу: вы Абель Гилузо, а я Памела Сексбомба и желаю вознестись к высотам наслаждения… Ну, у тебя уже были такие сексуальные приключения?
— Ничего я не знаю о сексуальных приключениях. Что-то у меня мороз по коже.
— Ты еще не видела моего чудо-защитника. Я имею в виду не презерватив. — Покопавшись в сумке, достала полицейский свисток. — Только свистну в него, Абеля как ветром сдует.
— Эта улица какая-то странная.
— Ну, воробыш, не трусь. Нормальная улица, такая нормальная, аж тошно.
Двое парней, присвистнув, перешли через улицу. Проезжавший автомобиль затормозил было, но тут же прибавил ходу.
Ребятам было лет по шестнадцать. Под густыми нечесаными космами — невзрачные прыщавые физиономии. Один из них начал:
— Ну, так что?
Другой подхватил:
— Если вы что-то ищите, мы к вашим услугам.
Салли к вульгарному приставанию не привыкла. Обиженно отвернулась. Памела спокойно сказала:
— Очень жаль, ребята, но мы ищем не вас.
— А у него есть что-то получше, чем у меня? — Положил руку Памеле на плечо. — Пойдем, я тебе покажу.
— Минутку. — Достала из сумки свисток. — Стоит свистнуть?
Парни недовольно отшатнулись.
— Ненормальная, — буркнул один. И они потащились дальше.
— Уже поздно. Я пошла домой. Пошли, Памела, поужинаем.
— Не думаю, что один из них мог быть Абелем. А ты?
— Не знаю, и мне все равно. Мне это не нравится. Пошли к нам, переночуешь.
— Подождем еще пять минут. Тебя не интересует, как он выглядит? Боишься, он горбун или заика? Нет желания порезвиться с горбуном? Это может оказаться интересным.
Вообще-то Салли нравилось в Памеле почти все — непринужденность, сексуальная раскованность, прямодушие, легкий взгляд на жизнь, — но иногда та ее утомляла, вот как сейчас. Отвернувшись, она ушла.
На углу оглянулась. Опершись о киоск, Памела прикуривала. Они обменялись воздушными поцелуями.
Через пять минут автомобиль, который вспугнули парни, выехал из-за угла, снова притормозил и остановился. Памела подошла ближе.
— Мистер Гилузо?
— Вы, конечно, Памела. — Нагнувшись, тот распахнул дверцу. Памела села, машина тронулась.
— Я представляла вас совершенно иначе.
Мужчина искоса взглянул на нее.
— И я вас тоже. По крайней мере, пока.
— Странно, вы не горбун.
— Горбун?
— Да это так, просто шутка. — И тут, почувствовав, что сзади кто-то есть, оглянулась. — У нас компания? Куда едем?
— Почему вы не пришли одна?
Снова повернувшись к водителю, не заметила вату, которую кто-то сзади плотно прижал ей к лицу.
Глава XX
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
Суббота, 23 июля.
Почему человек бывает разочарован, когда исполняется его желание, почему это его совсем не радует? Я искал ответа у Мэтра, но не нашел. Но, конечно, он тоже знал разочарования, радости, обращенные в прах, лучше, чем кто-либо из живущих на этом свете.
Памела… Я перечитал все то, что написал о ней лишь два дня назад. «Она понимает высокие материи, умеет подняться над суетой, жаждет общности душ…» и тому подобное. Все не то, не то. Она оказалась воплощенной ограниченностью, обычной современной пустышкой.
Слушаю часть ленты, которую мы записали. Пленками занимается Бонни. Она просто купается в этом. Не могу сказать, что и я наслаждаюсь, но отдаю ей должное. В известном смысле ограниченность Памелы нас оправдывает.
Мы все приготовили. Привязали ее как надо. Приведу только часть ленты, всего там гораздо больше.
Дракула: — Ты должна понять, Памела, с нами ты начнешь совершенно новое существование. Вступишь в иной мир, которого ты раньше не знала.
Памела: — Да кончайте вы эту ерунду. Если хочется извращенного секса — давайте.
Бонни: — Видишь? Дай мне, я…
Дракула: — Нет, Бонни.
Памела: — Что это? Что вы собрались со мной делать?
Дракула: — Памела, я хочу, чтобы ты поняла…
Памела: — Я не лесбиянка, но ничего, можно попробовать.
Дракула: — Послушай. Наслаждение, которого хотим мы с Бонни, — не сексуальное, хотя в нем может быть и секс. Это божественное наслаждение. Попытайся это понять. Можешь представить, что, подвергшись мукам, ты способна вознестись в иные сферы бытия, в сферы высшего намерения? Можешь ты представить возвышенную радость, когда сон становится реальностью? Помнишь, я в письме об этом спрашивал.
Памела: — Помню.
Дракула: — Скажи мне, в чем главная, самая прекрасная мечта?
Памела: — Откуда я знаю… Чтобы могла пойти на осенний показ мод Ива Сен-Лорана и могла заказать любое платье, которое захочу. Переспать на яхте с мужчиной, который окажется миллионером и подарит мне потом эту яхту.
Дракула: — И это все?
Памела: — Я бы лучше соображала, если бы вы развязали меня.
Дракула: — И ничего больше, ничего выше?
Памела: — Не знаю, что вы хотите от меня услышать.
Дракула: — Дело не в том, что мы хотим от тебя услышать, а в том, что ты хочешь сказать. Я тебе кое-что открою. Я — граф Дракула. А она — Бонни Паркер.
Памела: — Вы ненормальные. (Вопль.) Что она делает, пусть оставит меня в покое! О-о-о!
Бонни: — Бонни любит кровь, понятно? Кровь ее волнует. Я поцелую ее, эту ужасную рану.
Памела: — Убирайся. Пожалуйста, пусть она меня не трогает.
Дракула: — Оставь ее.
Бонни: — Тогда зачем мы здесь?
Дракула: — Нет, нет. Памела, ты не понимаешь, что означает болевой предел? Его испытывают атлеты, и те, кто в состоянии его преодолеть, приходят в мир, где боль не существует. Разве это только представление, что можно одолеть боль? Ведь атлеты превращают это представление в действительность. Вот и мы пытается сделать то же. Когда боль становится наслаждением и наслаждение — болью? Принимай это все как игру, а себя представляй игроком.
Памела: — О Господи Боже, спаси меня! (Шум; со связанными ногами она пыталась добраться к дверям, грохот падения).
Дракула: — Ну, ты уже понимаешь? Я твой господин. Я приказываю, ты должна подчиняться.
Памела: — Только потому, что ты мне связал ноги, мерзавец.
Дракула: — Детали не важны, важен сам факт. Тебе достаточно представить себя рабыней…
Бонни: — Ну хватит. Давай что-то делать.