Фридрих Незнанский - Восточный проект
А в самом деле, откуда мог знать про такие семейные интриги Горбенко? Но пока Сидор изображал или действительно удивлялся информации, Грязнов налил еще по рюмочке — просто под «гарную розмову».
В данный момент Грязнов сознательно перевел стрелку разговора на бытовую тему, исключив всякую политику. О последней говорить с Сидором еще, казалось ему, было рано, тот мог «уйти в молчанку», политические игры вполне могли быть ему острым ножом у горла. Политику обычно в провинции как-то недолюбливают. Но если все же в политических играх Горбенко имел какой-то свой собственный интерес, что, кстати, не исключено, тогда тем более рано. А вопрос, к которому подходил Вячеслав Иванович, был чрезвычайно важным, и Сидор должен, по идее, оценить уровень доверительности.
— Скажи мне, Сидор Остапович, только как на духу, ты поймешь сейчас, почему я так говорю, и если что, твою откровенность во зло не использую, обещаю. И при любом раскладе вопрос должен остаться между нами. Твой ОМОН или какие-то другие твои же хлопцы в деле не участвовали? Не шмонали обломки самолета?
— А у тебя что, есть такое подозрение?
— Тут, Сидор, не подозрение, тут упрямый факт. И факт нехороший. А я б не хотел тебя подставлять.
— Так ты, Вячеслав, из-за этого и приехал? — разочарованно протянул Горбенко и хитро прищурился. — А я-то думал, добрые старые дела вспомнил, к другу потянуло…
Лукавил Горбенко, никогда они с Грязновым друзьями не были, знакомые — это еще куда ни шло. Да и общих дел тоже как-то не припоминал Вячеслав Иванович. И зачем-то с ответом тянул. Но раз вопрос ставится в такой плоскости, можно подбавить перчику.
— Свидетелей много — раз. Засветились очень скверно — два. Манера работы — слишком наглая. Насколько я тебя знаю, ты бы так не сработал.
— Ну так вот тебе и ответ, — ухмыльнулся довольный Горбенко, что ему не пришлось формулировать что-то и как бы оправдываться.
— А чьи, не знаешь? Это я у тебя спрашиваю по-товарищески, а не как у руководителя оперативно-следственной бригады. Тебя ведь и подставить могли, сработать, даже не ставя тебя в известность. Например, через твою голову с военными договориться. А этих у вас тут, я знаю, хватает — пограничный край-то. Но с ними у нас, если это их работа, другой разговор будет, если что, Москва свое слово скажет. Только что-то у меня странное ощущение, будто военные здесь тоже ни при чем. Тогда кто? — в раздумье стал прикидывать Грязнов, сосредоточенно в то же время наливая из бутылки в рюмки. — Чайку плесни еще. — Он подвинул свою чашку к Сидору.
— Так остыл уже… Может, сказать — подогреть?
— Да не стоит… Не в гостях, чай, а накоротке… И ты, выходит, не знаешь, кто у тебя под носом действует?.. — печально покачал головой Грязнов.
— Ну, уж так уж, совсем-то… — словно огорчился Горбенко. Он поднялся, подошел к телефонному аппарату. — Полина, чаек совсем остыл, сделай, пожалуйста… — И молчал до тех пор, пока секретарша не забрала, а вскоре не возвратилась с кипящим чайником. Вот тут он перестал расхаживать по кабинету, сел, крякнув, на стул, будто на что-то решился, а это решение далось ему нелегко.
— Я ведь человек простой, ты же знаешь, — не глядя на собеседника, заметил Грязнов. — Мне подробности и на хрен не нужны, мне иной раз одного намека достаточно. Чтоб своих не подвести и чужих суметь взять за жопу.
— Дак то-то и оно, что, выходит, не совсем чужие.
— Ишь ты! Уж не про Митрофанова ли ты? — «догадался» Грязнов.
— Ну вот, видишь, и ничего тебе, оказывается, подсказывать не надо, сам все просекаешь. А пытаешь! Ох и хитер ты, Вячеслав! Ну, умен!
— Не хитер, Сидор, живу давно. А умный у нас — ты. Я — простой. — И добавил без паузы: — А транспорт, стало быть, они у вояк одолжили. Ты ж бы знал, если б давал… Поди, сам генерал и ездил. Это где у них, напомни?
Горбенко пожал плечами:
— Та где всегда, местный «пентагон» — на проспекте Пояркова, а автобаза — в Крайновке, это верст с двадцать в сторону аэропорта. Они никуда не переезжали.
А вот это, понял Вячеслав Иванович, сказал Горбенко для того, чтобы дать понять гостю, что тот вполне мог и сам знать, где располагается воинская часть и различные ее подсобные службы. Следовательно, и в подсказке не было нужды. Ох как ловко обставлял свое алиби Горбенко — ничего ведь толком не сказал, разве что подтвердил некоторые догадки собеседника. Так тот бы и сам дотумкал, чай, не дурак какой.
В общем, разговор сложился удачно: все как бы само собой стало на свои места. И картинка прояснилась. То были люди неизвестные в городе, зато хорошо известные тому, кто ими распоряжался.
Собственно, теперь разговор можно было и заканчивать. Но в бутылке еще оставалась малость, да и чайник пускал парок, просили же, зачем обижать?! Вот и закончили «посиделки» нейтрально, словно забыв, о чем шел здесь разговор. Только уже перед уходом Грязнова Горбенко спросил его:
— А твой-то, Турецкий этот, он шибко недоволен?
— Я думаю, он поймет, что твоя роль здесь была чисто формальной. Действовала главным образом прокуратура и транспортная милиция, а с ней — сам ее шеф! Скорее всего, и Расул тебе ничего не говорил.
— Да видишь, какое дело, Вячеслав, — аккуратно возразил Горбенко, — он-то как раз и доложил, в конце концов. Ну… скажем так, сегодня доложил. А что это совпало по времени с твоим, к примеру, приездом, так кто ж о том мог заранее знать или предполагать, верно?
— Неплохо, во всяком случае. Ну и ты, стало быть?..
— Да вот нынче прямо, что называется, с места в карьер и потребовал все материалы, наконец, представить! Прямо завтра же, не отходя, как говорится…
— Так, может, я к тебе подъеду, вместе и посмотрим? Чего они там себе наработали? Какие проблемы?
— Хорошее предложение, я думаю, можно принять за основу.
Ух ты! На Вячеслава Ивановича от такой серьезности Горбенко прямо так и пахнуло забытыми уже брежневскими интонациями, ну и, соответственно, временами.
— Вот и договорились. Будем считать, что наши с тобой интересы совпали. Случайно — по времени, но далеко не случайно — по существу, ведь так?
— А то! Мы с тобой еще утрем им нос.
— Я тоже так полагаю…
Садясь в машину, Грязнов позволил себе наконец-то расслабиться. Разговор хоть и казался простеньким, незамысловатым, а стоил ему больших нервов. Горбенко — старый и опытный боец, и если бы он сам не чуял шаткости, а то и откровенной опасности для себя лично в расследовании этого дела, он бы не пошел ни на какое сближение. Заартачься он, и пришлось бы всерьез скрещивать пики. А так даже несуществующую дружбу приплел. Неважно, была она или нет, важно, что он отрекается от своей команды, в которую сам вошел либо его умно затащили. Во всяком случае, он сейчас сделал выбор, а это означало, что в армии противника начинается легкая паника. Пока паника, но иногда паникеры стремятся искусственно обострить ситуацию, надеясь этим обострением поправить пошатнувшиеся свои позиции. И в такой момент надо быть предельно внимательным и собранным, провокация — излюбленный метод тех, под кем проваливается почва…
4
Заканчивался только первый день их пребывания в крае, а им уже было чем обменяться.
Увидев на столе у Грязнова бутылку коньяка, под которую тот предполагал после ужина спокойно посидеть вместе с Саней, Анастасия Сергеевна чисто мужским жестом потерла ладони в предвкушении и весело заявила:
— Ну слава богу, с настоящими мужиками черт меня в эту дыру занес! Наливай, Вячеслав, дай душу отвести! Если б вы только знали, мальчики, как мне эти сволочи уже осточертели!
— Слышь, мать? — смеясь, спросил Турецкий, медленно и задумчиво выпускавший сигаретный дым кольцами. — Ты кого так честишь? Покойники вроде перед тобой не виноваты.
— Да эти, Саша, тихие и смиренные, мне их даже жалко. Я про тех, что все время вокруг меня крутились. Уж лучше бы, честное слово, с сексуальными намерениями, что ли! — Настя взглянула на скромно сидящую Галю и вызывающе громко расхохоталась. — Нет, в самом деле! Ох, не приведи господь, ночью встретятся… От одних вопросов устала. «А зачем вам это? А зачем то? А почему вас не устраивают прежние медицинские заключения?» А я им: «А где они, что-то я их не видела!» А они: «Есть, никуда не делись, поискать надо». — «Вот, — говорю, — идите… тудыть-растудыть, и ищите!» — «А почему вы считаете себя умнее других? А на фига рану открывать на голове? Люди старались, гримировали, на гонорар рассчитывали, и что ж теперь, после вас заново его гримировать?» И без конца в том же духе, как специально. И не стесняясь, прямо в лоб спрашивали. А глазки нехорошие, очень обеспокоенные, тяжелые такие… «Будете делать, — говорю, — что я вам прикажу. И марш отсюда!» Добавила, куда. Ух как они!
— Это и должно было случиться, — наставительно заметил Грязнов, — мы это предвидели. Но ты, надеюсь, не оплошала? Обложила их и продолжила свое дело? За тобой же не заржавеет, — с видимым удовольствием констатировал он, — уж мне-то это известно!
