Елена Топильская - Героев не убивают
— Да нет, просто тебя я знаю, а с ним не сталкивалась никогда.
— Понятно. Ну, что могу сказать: опер он хороший. Непревзойденный агентурист. Интеллектуал.
— Даже так?
— Ну а как же. В застойные годы университет курировал. Между прочим, юрфак.
— О-о! А как же он к вам попал? Специфика-то другая…
— Ну, с тех пор воды утекло много, кое-что изменилось. Царицын еще хороший вариант, а то нам таких насовали в отдел…
— А чисто по-человечески? Как тебе с ним работается?
— Нормально. Все нормально. — При этом Крушенков не смотрел на меня, а стал вдруг чересчур внимательно следить за дорогой. Я решила больше не приставать к нему с Царицыным.
Много раз я убеждалась, что Крушенков патологически не способен за глаза обсуждать других людей. Если речь идет о лицах, к которым он хорошо относится, любые укусы он в корне пресекает заявлением: «Попрошу о моих друзьях ничего плохого не говорить», или «Этот человек — мой личный друг, и я не хочу слушать про него гадости». Если же обсуждаются неприятные ему особы, он просто избегает разговора.
Мы довольно быстро доехали до нужной улицы, нашли нужный дом в глубине микрорайона и поднялись на четвертый этаж. На звонок нам открыла сухонькая старушка.
— Вам Андрюшу? — спросила она, и мы, переглянувшись, молчаливо решили не показывать удостоверения.
— Вчера заперся у себя, пьет, наверное, — доверчиво продолжала она. — Или спит. Он, когда так долго не выходит, обязательно спит. Бедный парень, — вздохнула она. — А вы с работы?
Мы неопределенно покачали головами, но старушка, видимо, уже для себя решила, что мы хорошие.
— А он один выпивал? — спросила я.
— Вы знаете, я не видела, как он пришел. Но даже если он не один был, они себя очень тихо вели. К нему такие приличные ребята ходят, очень тихо себя ведут. У него все друзья такие интеллигентные, всегда здороваются, обувь снимают…
Сергей попросил разрешения постучать в комнату к Скачкову и долго стучал. А старушка в это время рассказывала нам, какой Андрюшенька хороший сосед, какой он талантливый, на телевидении работает, какой заботливый, всегда ей приносит картошку и хлеб, когда она попросит, и за лекарствами ходил, когда она приболела. А жена у него была ленивая и стервозная; правильно он ее выгнал, она его не понимала… Я поймала насмешливый взгляд Крушенкова, конечно, может, жена и стервозная, только слабо верится в то, что это он ее выгнал, скорее наоборот — раз такой завидный парень до сих пор прозябает в коммуналке, навещаемый только собутыльниками.
— Скажите, пожалуйста, — обратился Сергей к старушке, умаявшись стучать, — а у вас. ключей от его комнаты нету?
Старушка покачала головой.
— Нет, у него замок хитрый.
— А как вы считаете, ничего с ним не случилось?
— Да ну что вы, Андрюша часто пьет, потом проспится — и молодцом, — заверила нас Андрюшина соседка. — А что, передать что-то надо? Вы оставьте, я передам.
Мы переглянулись.
— Мы к вечеру зайдем, — взяла я на себя инициативу.
— Конечно, конечно, — закивала соседка. — А я Андрюше скажу, что вы придете.
Спускаясь по лестнице, мы с Крушенковым порадовались за Скачкова: повезло ему с соседкой. Надо же, запойный, еще и друзей водит алкоголизироваться, а старушка так к нему относится. Хотя если они не буянят и действительно снимают обувь, то старушке тоже повезло с соседом.
— Какие планы? — спросил Крушенков, когда мы оказались на улице.
Я пожала плечами. В прокуратуру возвращаться смысла не было. Если бы я сейчас успела допросить Скачкова, я могла бы после допроса заскочить на работу, бросить там протокол и успеть в театр.
— Сережа, давай попробуем открыть комнату Скачкова. Может, он уже проспался?
— Нас в суд не потащат за нарушение неприкосновенности жилища?
— Рискнем?
— Уговорила. Только давай ради приличия кофейку выпьем, чтобы не сразу возвращаться. Тут за углом есть одна кофейня.
— А ты откуда знаешь? Ты тут уже бывал?
— Ox, Маша, где я только не бывал…
Кофейня оказалась на удивление приличной, особенно для такого Богом забытого района, да еще бармен явно обрадовался появлению Крушенкова и обслужил нас по высшему разряду.
— А в кофейни вокруг Литейного вы, наверное, не ходите? — спросила я, допивая свою чашку. — Вас там всех знают как облупленных. Раньше, пока главк не переехал, зайти нельзя было ни в одно злачное место в окрестности — обязательно наткнешься на опера, беседующего с агентом.
— Да, около «Чернышевской» еще повесили рекламу мобильной связи:
«Позвони своему агенту». Выходишь из метро и думаешь — правильно, нужно срочно позвонить агенту…
— Уголовный розыск все в «Колобок» ходил, а вы куда?
Крушенков усмехнулся.
— А есть одна забегаловка напротив, называется «Элефант»…
— Да, в чувстве юмора хозяевам не откажешь. Но вы там, наверное, с женами встречаетесь?
Минут через сорок мы снова звонили в квартиру Скачкова.
— Не проснулся? — спросили мы старушку, которая была все так же доброжелательна. Она сокрушенно покачала головой.
— Как ваше имя-отчество? — поинтересовался Крушенков.
— Вера Гавриловна, — ответила старушка, и пока мы соображали, как бы обставить поделикатнее планируемый взлом двери свидетеля, Вера Гавриловна оказала неоценимую помощь следствию. Она умоляюще сложила руки и проговорила:
— Ребятки, что-то я волнуюсь. Никогда он так долго не спал. А ну как ему с сердцем плохо, а? Давайте дверь сломаем.
— Говорите, ему может с сердцем плохо стать? — тут же закрепил успех Крушенков.
Старушка энергично закивала головой и буквально заставила Сергея ломать дверь, снабдив всеми необходимыми инструментами. Но еще до того, как замок, крякнув, поддался умелым рукам Крушенкова, я вдруг поняла, что нас ждет там, в комнате журналиста Скачкова. Надо звать понятых и осматривать комнату, потому что Скачков мертв.
Глава 12
Конечно, мы с Сергеем не стали сами осматривать труп. Вызвали местную милицию, убойщики окинули взглядом аскетическую обстановку, скудную закуску на столе и всего одну рюмку рядом с тремя бутылками из-под водки и намекнули, что здесь работа в лучшем случае для участкового. Я Христом-Богом попросила вызвать следователя прокуратуры, судебного медика, криминалиста и составить нормальный протокол осмотра.
— С какой это стати? — хмуро спросил сотрудник убойного отдела.
— Понимаете, он у нас важный свидетель. Мало ли что…
— Давайте так, — убойщик решил не лезть в бутылку, а хотя бы для вида поискать разумный компромисс, — вызовем доктора; если доктор скажет, что тут что-то не так — оформляем, а если скажет, что клиент просто перепил — тогда не обессудьте.
Я с надеждой стала ждать прибытия дежурного медика, моля Бога, чтобы приехал кто-нибудь из хороших знакомых, а пока попыталась объяснить местному оперу серьезность ситуации.
— А вы вообще кто? — поинтересовался опер, мечтая пресечь мою активность.
— Я следователь. Мы приехали его допрашивать…
— Вы из другого района. И вообще свидетель — труп нашли. Вот и сидите тихо.
Даже крушенковское удостоверение на него впечатления не произвело. Он был непреклонен. При этом он и участковый не прекращали шляться по комнате и лапать все, что попадалось под руку. Я с трудом сдерживалась, представляя возможную реакцию на мои замечания. Так я хоть могу наблюдать за обстановкой, а если меня попросят отсюда под предлогом того, что я из другого района, здесь — никто и вообще свидетель, а на самом деле, чтобы пасть не раскрывала, — процесс станет неуправляемым.
Наконец-то возвестили о прибытии дежурного медика. Когда в дверях возникла пухлая фигура Бори Панова, я не смогла удержаться от ликования. Отведя Борю в сторону, я вкратце обрисовала ему ситуацию.
— И чего ты от меня хочешь? — скептически вопросил дежурный медик. — Чтобы я заявил, что твой жмурик прошит автоматной очередью?
— Боря, заяви, что хочешь; мне нужно, чтобы составили нормальный протокол. А если ты скажешь, что здесь алкогольная интоксикация, и убудешь, то на этот труп все плюнут, оставят участкового писать в меру его разумения, и привет.
— А ты что, думаешь, что здесь не все чисто? Что здесь не алкогольная интоксикация?
— Боренька, может, и алкогольная. Меня интересует, с кем он пил и что.
Надо, чтобы пальцы тут взяли и бутылочки упаковали, как следует…
— А ты, конечно, считаешь, что ты одна во всем городе способна работать?
— Ну, местные-то по данному трупу работать не жаждут.
— Ладно, пойдем глянем, а то на нас уже косятся. — Панов повлек меня к трупу.
Надо отдать Панову должное, над трупом он повозился по полной программе. Пока он производил свои малоприятные манипуляции, я отошла к окну, стараясь не смотреть в его сторону. Одно дело выезжать на трупы незнакомых тебе людей, которые действительно можно воспринимать как материал. А вот труп человека, с которым ты не так давно разговаривал, — дело совсем другое. Ты помнишь, как он улыбался, как дергал головой, — а за твоей спиной судебный медик колет ему в глаза пилокарпин и выясняет степень выраженности трупного окоченения, уж не говорю про измерение ректальной температуры…
