Виктор Пронин - Банда 7
— Хорошие решетки?
— Железные. Узорчатые. Художественная ковка. Бешеные деньги. Спецзаказ.
— Почему ты решил, что это спецзаказ?
— Потому что все решетки подогнаны под оконные проемы с точностью до миллиметра. И еще потому, что сами мастера мне об этом рассказали. Так что, если тебе понадобится нечто подобное, смело обращайся ко мне. Только помни — это тысячи. — Худолей помолчал и, чтобы у Пафнутьева не оставалось никаких иллюзий, добавил: — Долларов.
— Усек, — кивнул Пафнутьев. — Вы поговорили?
— Она не открыла дверь.
— Ты был достаточно настойчив?
— Соседи сказали, что ремонт в квартире продолжался год. — Худолей попросту не услышал вопроса Пафнутьева. — Все, что завозилось в квартиру, перечислять не буду, хотя знаю, что именно завозилось и в каком количестве.
— Очень круто?
— Пахомова прикупила еще и соседнюю квартиру. Тоже трехкомнатную.
— Неужели это все она? — усомнился Пафнутьев.
— Я тоже усомнился. И вышел на человека, который стоит за ее спиной. Кошмарная личность.
— Говори скорее, мне страшно, — без улыбки произнес Пафнутьев.
— Сысцов.
— Пропой нам, священник, псалом боевой! — громко и внятно пропел Пафнутьев. Слова, видимо, совпали с его состоянием в этот миг, и он повторил: — Пропой нам, священник, псалом боевой!
— Не понял? — озадаченно протянул Худолей.
— Песня такая есть. Или псалом. Когда-нибудь я пропою тебе его полностью. Он придаст тебе силы и укрепит ослабший дух.
— Спиши слова.
— Чуть попозже. У меня все время, все время было ощущение, что перед нами глыба. И Шаланда жаловался на то же. Шаланда жаловался — представляешь? Уточняю — за Пахомовой Сысцов?
— Да.
— Они в контакте?
— Да.
— Встречаются?
— Гораздо чаще, чем это требуется для мужчины и женщины в их возрасте.
— Значит, они не мужчина и женщина?
— Партнеры, — твердо сказал Худолей. — Они партнеры, Паша. И давно. Чем занимаются, когда решат важные свои дела, когда подпишут бумаги и поделят деньги... сказать трудно, но оба еще в детородном возрасте.
— У них будут дети?
— Пока они занимаются чужими детьми. Двое из них в твоей папке.
— Пропой нам, священник, псалом боевой, — чуть слышно пробормотал Пафнутьев, но в голосе его послышался рокот приближающейся грозы. — Звоню Шаланде.
— Звони Шаланде, — пожал плечами Худолей.
Пафнутьев тут же набрал номер и долго ждал, пока там, на том конце провода, в большом, просторном кабинете начальника городской милиции поднимут трубку.
— Шаланда, — наконец раздался голос из трубки.
— Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя привозил, и все биндюжники вставали, когда в пивнушку он входил! Хорошие слова, а, Жора? Прекрасные слова! От них веет молодостью, тревогой, даже опасностью. Ветер, я чувствую ветер в лицо, когда произношу эти слова.
— Слушаю тебя, Паша.
— Появилась дичь, Жора. Ты помнишь шелест, сухой, жесткий, резкий шелест голубиных крыльев при взлете?
— Продолжай, Паша.
— Этот шелест, Жора, не затихает в моих ушах вот уже час.
— У тебя в кабинете Худолей? — проницательно спросил Шаланда. — Я угадал?
— Ты просто попал в десятку.
— Я такой, Паша. Так что там с шелестом? Кто прошелестел над твоей головой?
— Сысцов.
В трубке наступило молчание. Пафнутьев знал, что связь не оборвалась, он слышал жаркое дыхание Шаланды и не торопил его.
— Так, — наконец произнес Шаланда. И опять замолчал.
— Недавно, Жора, ты мне что-то говорил о глыбе, в которую уперся и которая не дает тебе прохода.
— Говорил.
— Это ощущение не исчезло?
— Укрепилось. Скажи... Ты на него вышел?
— На полпути.
— Он засветился?
— Я же сказал... Пока только шелест. Но я слышу его очень внятно. Сухой такой, жесткий шелест.
— Не такой он уж и сухой, — проворчал Шаланда. — Мне кажется, он перестал быть сухим.
— Каким же он стал?
— Мокрым. Чтобы тебе, Паша, уж совсем стала понятной моя глубокая мысль, я употреблю другое слово — мокруха. Усек? По твоему молчанию догадываюсь, что усек. Это говорит о твоей неувядаемости. Ты что-то пел про кефаль? Это не кефаль, Паша. Это что-то совершенно другое. Может, даже пиранья. Ты меня слышишь?
— Очень хорошо слышу, Жора. Очень хорошо. Я никогда не слышал тебя так внятно.
— Одна просьба... Он мой. Понял? Требуй у меня за него что хочешь. Понимаешь, о чем я говорю?
— Ты на него вышел?
— У тебя, Паша, шелест. А у меня... свет. Блики фар и подфарников. Отражения на воде и в асфальте. Огоньки в глазах и «стволах». Такие дела, Паша.
— Может, совместим?
— Что? — не понял Шаланда.
— Свет и шелест. Так и операцию назовем — «Свет и шелест». Красиво?
— Красиво, — согласился Шаланда. Но Пафнутьев понял, что Шаланда согласился только с одним — слова действительно звучали красиво. Больше ни с чем Шаланда не согласился. — Ты познакомился с разделом объявлений в городской газете?
— Не успел, — признался Пафнутьев.
— Теряешь время.
— Исправлюсь, Жора.
— Упущенное время догнать невозможно, — умудренно произнес Шаланда. — Это еще никому не удавалось.
— Прекрасные слова! Я чувствую, что ты где-то их вычитал.
— Есть такая книга... «В мире мудрых мыслей».
— Это твоя настольная книга?
— Паша... — Шаланда помолчал, давая понять, что он понял издевку и оценил ее должным образом. — Паша, в Уголовном кодексе, который лежит на моем столе, мудрых мыслей ничуть не меньше. Они засветились, Паша. Они принимают меры. Они исчезают.
— Насовсем?
— Надеются вернуться, но чуть попозже, как выражается один мой знакомый. Ты знаешь, о ком я говорю?
— Ты говоришь обо мне, Жора.
— Что будем делать?
— Я займусь девочками...
— Что? — оскорбленно воскликнул Шаланда.
— Девочками, говорю, займусь. Вплотную. Теми, разумеется, которые еще живы. А что касается Сысцова... Сам знаешь — наблюдения, подслушивание, подглядывание. И так далее.
— Как-то ты, Паша, выражаешься... Рискованно...
— Но ты ведь меня понял, да?
— И понял, и согласился, — проворчал Шаланда.
— Пахомову помнишь?
— Она незабываема.
— Сысцов работает с Пахомовой. Они в одной связке.
— Это точно? — с сомнением спросил Шаланда — таких сведений у него, видимо, еще не было.
— Жо-о-ора, — укоризненно протянул Пафнутьев. — Обижаешь.
— Да ладно, — отмахнулся Шаланда. — Откуплюсь.
— Поскольку эти сведения добыл Худолей, то перед ним тебе и откупаться. И еще... Ты говорил, что твои клиенты время от времени исчезают... Ты знаешь, куда они исчезают?
— Работаем, — чуть сконфуженно ответил Шаланда.
— Италия, — коротко произнес Пафнутьев.
— Опять эта Италия, — недовольно проворчал Шаланда.
— Северная Италия. Граница с Францией. Безвизовая граница.
— Франция — это хорошо, — ответил Шаланда. — Какой-то он многостаночник, этот Сысцов... Ты ведь бывал у него на даче?
— Приходилось.
— Может, снова навестишь старого приятеля?
— Чуть попозже.
— Тоже правильно, — согласился Шаланда. — Поспешность хороша только при ловле блох. А мы, похоже, вышли на более крупную живность.
— Да, что-то вроде тараканов.
— Они живучие, эти тараканы, — серьезно заметил Шаланда. — Всеядные. И еще запомни, Паша, по ночам в основном действуют. Ведут ночной образ жизни. Не переносят солнечного света, свежего воздуха. Любой сквозняк — для них смерть, мучительная и неизбежная. Очень опасные твари.
— Авось, — беззаботно ответил Пафнутьев. — Где наша не пропадала. Авось, — повторил он, но на этот раз в коротком словечке уже не было беззаботности, на этот раз прозвучала отдаленная, но приближающаяся угроза.
— Что Худолей? — спросил Шаланда после некоторого колебания. — Переживает?
— Работает.
— Успешно?
— Ты получил Сысцова? Считай, что Худолею уже задолжал.
— А Юшкова?
— Ищем.
— Ох, чует мое сердце, ох, чует мое старое, истерзанное сердце, — запричитал было Шаланда, но Пафнутьев его перебил.
— Не надо, — сказал он.
— Хорошо, не буду. Ты же сам сказал — ждем третьего.
— Будет третий. Если Худолей пообещал — будет.
— Ты бы сходил к Пахомовой, — неуверенно проговорил Шаланда. — Все-таки старые знакомые, не откажет в беседе. Знаешь, на какие шиши она живет? Туристическое агентство. «Роксана» называется. Организует чартерные рейсы в Италию. Страна такая есть, Италия называется.
— Это прекрасно!
— Паша. — Шаланда помолчал, подбирая слова, которые были спокойны, но в то же время достаточно осуждающие. — Паша, ты так часто радуешься по недоступным для меня поводам, что у меня начинают появляться мысли — не пора ли тебе в отпуск.
— Пора, Жора, давно пора. Пока сердце просит.
— Знаешь, мое тоже, — признался Шаланда. — Пока, Паша. Созвонимся.
Пафнутьев положил трубку и, подперев ладонями подбородок, надолго замер, уставившись в стену, выкрашенную зеленоватой масляной краской. Та глыба, о которой недавно говорил Шаланда, громадина, уходящая вширь и вглубь, теперь предстала перед ним в более скромных размерах, с довольно четкими очертаниями. Более того, оказалось, что у нее есть слабые места, другими словами, с ней можно работать.
