Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий

– И концы в воду, – закончил Пожарский. – Ну а вы с чистой совестью по своей части отрапортовали: в конфликтах не замечена, угроз не поступало…

– Так и было.

Помолчали. Потом слово вновь взяла Анна:

– Ясно. Дайте адрес Сорокина.

После того как ребята ушли, опера долгое время молчали. Остапчук снова сердито зарылся в бумаги. Акимов, плюнув на обещание, данное Вере, закурил одну, потом вторую сигарету. Думали они об одном, говорить не было никакой охоты. Лишь с полчаса спустя Иван Саныч не выдержал:

– Нет, ты глянь на них. Пришли уму-разуму учить… мы-то чем виноваты? Все сделали, как положено, всю информацию предоставили, ничего не утаили.

Сергей вздохнул:

– Ой ли? Допустим, про ревизию, претензии напрасные и о ссоре с директором они и без нас узнали. А будем говорить с тем же Машкиным?

– Что с Машкиным? – взъелся Саныч. – Исключая то, что кина тогда не было в клубе, на него ничего нет.

– Протоколы заседания можно глянуть.

– А он как сочувствующий!

– Саныч…

– Прочего не припоминаю, – решительно оборвал Остапчук и попытался вновь углубиться в изучение бумаг. Сергей не позволил:

– Я припоминаю. С год назад, пребывая в обострении, писал на нее анонимки, как раз по поводу продуктов: расходует не по нормам, формирует «остатки». Вот эту-то анонимку, если покопаться в архивах, мы и найдем.

– Так то ж Мироныч, к тому ж в обострении. Вон бабы судачили, что он Тамаре проходу не давал с любезностями. Да и Ткач-письмоносица жаловалась: заказные письма ей замучилась таскать, а он еще и встречал, уточнял: принесла ли? И что сказала, и как посмотрела, и прочее всякое. Больной человек.

– Больной, но мы-то вроде здоровые, должны были бы…

Остапчук, потеряв терпение, оборвал:

– Так садись и пиши на Петровку покаянное письмо – и посмотри, что тебе ответят, главное, чтобы цензурно. Полетишь в форточку вслед за Сорокиным. Ты что до меня донести хочешь, что Мироныч из любви да ревности Тамару пристроил в петлю?

– Бывали случаи…

– Это у тебя из романов? Тогда чего ж не сразу Николаича назначить душегубом? Куда логичнее: и личные отношения, и ссора, и случилось все у него на квартире, а не у Машкина, и в предполагаемое время смерти где-то пропадал, а где – говорить отказывается. Ну?

Сергей промолчал.

– Все, хватит выдумывать дела на пятую точку, и без того завал.

И снова принялся шебаршиться, ругаясь вполголоса: «Где же эта, черт ее подери…»

– Что потерял, Саныч? – участливо спросил Акимов.

– Да фото это, генеральшиного кольца.

– На кой тебе?

– У меня такое впечатление, что гайку эту я уже видел. И даже там, где ей совершенно не место.

Акимов решил: пусть его копошится дальше. К тому же в своем негодовании старший товарищ прав. Надо делами заниматься, текучку разгребать, а не выдумывать новую. Желающих подкинуть неотложных заданий и без него, товарища и. о., хватает.

Район у них не центральный, уровень благосостояния не таков, чтобы привлечь крупную рыбу, серьезных любителей чужого добра. Скупок нет. Есть толкучка – этим-то и объясняется навал мелочи сверху. Все эти «опросить», «провести беседы», «усилить агентурную работу», «заострить внимание» и, главное, «доложить о результатах» отнимают уйму времени. Там, в главке, никому дела нет до того, что людей мало, а каждый рапорт, перед тем как предоставить, надо бы обмозговать, составить и написать.

Санычу же орудовать пером – нож острый в сердце. Акимов вздохнул и, проявляя великодушие, забрал у товарища половину стопки бумаг.

Где-то в центре бушуют африканские страсти – налеты, растраты, грабежи и прочее, – и до окраин доходят отголоски, мутные волны, как от брошенных камней.

«Генеральша уволила домработницу, не заплатив жалованья, – та снесла в скупку кольцо, наверняка трофейное, поскольку якобы тараканьей, прусской то есть, принцессы. Кто-то взял на гоп-стоп скупщика. Налицо круговорот ворованного в природе, а нам отдувайся, изволь усвоить и отрапортовать. В своем собственном доме прибраться некогда».

Сергей, вздыхая, принялся за работу.

Вот опять булькнуло – и пошли круги: сообщают, что участились эпизоды ограбления в различных районах Москвы с угрозой пистолетом (о как! не шутки…). Жертвы – одинокие женщины, грабитель орудует один. Приметы скудные, можно сказать, никакие – среднего роста, в черной полумаске. И все-таки отличительная черта имеется: на пальцах правой руки – наколка «Марк». Имя не особо распространенное.

4

Кстати, о Марках.

С легкой руки Сорокина комсомольский патруль взял на себя немало черной работы. Не без перегибов, но справлялись, расшугивая мелочь и шпану. Каждый рейд Лебедев со товарищи подтаскивали к себе на проработку хулиганье и пьяниц, оставляя старшим товарищам самых отчаянных. На улицах района на самом деле стало тише.

Насели на Веру Вячеславовну, и складское помещение с отдельным входом отвели под штаб. В нем Лебедев и развернулся согласно своему активному нраву.

Воспитательная работа была поставлена на поток и спорилась: в коридоре находились задержанные, кто скандаля с «часовыми», кто отсыпаясь в ожидании воспитательных бесед, прямо тут, на скамейках. Иные, не приходя в сознание, продолжали веселиться, хотя и не так бурно.

Шалуны попадались самые разнообразные, у патрульных даже сформировался для каждого явления собственный жаргон. Были подозрения, что это канунниковские штучки (языкастый он, шалопай), но доказать было нельзя. Словечки сами собой вживались в лексикон, и искоренить их оказывалось уже невозможно.

Вот, к примеру, по другую сторону стола торчит вылитый «боровик» – пухлый, красный, очкастый гражданин, качает права неожиданно тонким вздорным голосом:

– Что за беззаконие! Я буду жаловаться! Кто вам дал такое право? Я незаменимый работник, счетовод-бухгалтер с завода «Калибр»!..

И прочее в том же духе.

Яшка, донельзя довольный собой, ухмыляясь, подкладывает на стол рапорт: «… у станции вел себя непристойно, сходил до ветру прямо с платформы, оскорбляя нецензурно дам, делающих ему замечания».

Лебедев, собирая губы в гузку, чтобы не расхохотаться, начал обсуждение:

– Прорабатывать столь пьяного счетовода смысла нет, как полагаете?

Товарищи, которые, изучив рапорт, стали красными, как помидоры, солидно поддержали: да, мол, пожалуй, не стоит, пусть идет восвояси.

– Но на «Калибр» депешу составить надо, – напомнила Марина Колбасова, которой удалось развеселиться менее других.

– Поручим товарищу Канунникову? – сохраняя строгий вид, предложил Марк.

– Сами справимся, – по возможности нейтрально отозвалась девушка.

От красочных описаний подвигов товарища счетовода отказались, на «Калибр» отправилось сухое письмо: такого-то числа на улице такой-то «задержан ваш работник из отдела бухгалтерии Корсаков Владислав Борисович, который, будучи в нетрезвом виде, вел себя непристойно и оскорблял прохожих словами и делами. Комиссия оперативного комсомольского отряда N-ского райкома ВЛКСМ считает поведение тов. Корсакова В. Б. хулиганским и недостойным советского гражданина. Предлагаем администрации принять меры и сообщить нам об их исполнении».

Иной раз попадались и посерьезнее, в новой терминологии «щуки». Например, угонщики.

Из центра в отделение милиции пришла очередная указивка: усилить внимание на участке личного мототранспорта, поскольку участились угоны мотоциклов, принадлежащих гражданам.

Казалось бы, к чему это тут, в районе? Числилось всего-то три мотоцикла, к тому же в таком состоянии, что позариться на них мог разве сборщик металлолома. Однако как только пришло указание и об этом проведал Лебедев, он тотчас решил провернуть хитроумную операцию с элементами провокации. И примчался к сбору патруля на видавшем виды, но еще в прекрасном состоянии мотоцикле «цундап».

– Устроим засаду, – пояснял Марк, спешиваясь. – Против такой красоты ни один угонщик не устоит!