Пер Валё - Полиция, полиция, картофельное пюре!
Цакриссон упал ничком на мраморный пол и выстрелил, но промазал. Ларссон крепко прижался к стене. Бруберг бросился в сторону от двери вестибюля, около которой находился полицейский. Очевидно, в доме был черный ход. Цакриссон выстрелил снова и снова промахнулся. Человек с чемоданом был всего в трех метрах от Гюнвальда Ларссона.
Цакриссон выстрелил три раза подряд и промазал. «Чему, черт возьми, их только учат в школе полицейских?» — в отчаянии думал Ларссон. Пули свистели, отскакивая от каменных стен. Одна из них попала в каблук ботинка Ларссона и навсегда испортила первоклассную итальянскую работу.
— Прекратить огонь, — зарычал он.
Цакриссон нажал на курок еще раз, но пистолет дал осечку. Очевидно, он забыл вставить обойму.
Гюнвальд Ларссон сделал три быстрых шага вперед и изо всех сил ударил Хампуса Бруберга в челюсть. Что-то хрустнуло под кулаком, и Бруберг сел, вытянув ноги.
По ступенькам спускался привратник, ругаясь и тяжело пыхтя.
— Что тут такое? — ошарашено прохрипел он.
Над вестибюлем висел голубой туман. Резко пахло порохом.
Цакриссон поднялся со смущенным видом.
— Куда ты целился? — злорадно спросил Гюнвальд Ларссон.
— В ноги.
— В мои?
Гюнвальд Ларссон поднял оружие, выпавшее из руки Бруберга. Это действительно был стартовый пистолет.
На улице возле дома собралась шумная толпа.
— Вы с ума сошли, — сказал привратник. — Это же директор Бруберг.
— Заткни глотку, — сказал Ларссон и заставил сидящего человека подняться на ноги.
— Возьми чемодан, — сказал он Цакриссону. — Если сумеешь. Крепко держа Бруберга за правую руку, он вывел его из подъезда. Левую руку Бруберг держал у подбородка. Между пальцами сочилась кровь. Не оглядываясь, Ларссон прокладывал дорогу к своей машине среди шумящей толпы. Цакриссон с чемоданом тащился сзади.
Гюнвальд Ларссон толкнул Бруберга на заднее сиденье и сел рядом.
— Доберешься до полицейского управления? — спросил он Цакриссона.
Тот кивнул с пришибленным видом и уселся за руль.
— Что тут происходит? — спросил почтенного вида господин в сером костюме и в берете.
— Кино снимаем, — ответил Гюнвальд Ларссон и захлопнул дверцу.
XVII
Хампус Бруберг не произнес до сих пор ни слова и потому, что не хотел, и потому, что не мог. У него было выбито два зуба и сломана нижняя челюсть.
В половине десятого вечера Ларссон и Колльберг все еще стояли, наклонившись над ним, и задавали бессмысленные вопросы:
— Кто застрелил Виктора Пальмгрена?
— Почему вы пытались бежать?
— Вы наняли убийцу?
— Расскажите, что вы знаете.
— Кто стрелял?
— Почему вы не отвечаете?
— Ваша игра проиграна, так что говорите.
Время от времени Бруберг качал головой, а когда речь заходила об убийстве Пальмгрена, его искривленное лицо искажалось еще более и на нем появлялось что-то, долженствующее изображать сардоническую усмешку.
В начале допроса они из чистой формальности спросили его, не хочет ли он позвонить своему адвокату, но и тогда арестованный только покачал головой.
— Вы хотели убрать Пальмгрена, чтобы сбежать с деньгами, да?
— Где находится человек, стрелявший в Пальмгрена?
— Кто еще участвовал в заговоре?
— Отвечайте же, черт вас дери!
— Если вы скажете, кто совершил убийство, возможно, это облегчит вашу участь.
— С вашей стороны было бы умнее помочь нам.
Колльберг иногда пытался задавать более нейтральные вопросы.
— Когда вы родились? Где?
А Гюнвальд Ларссон по давней привычке действовал по принципу, что нужно начинать сначала.
— Начнем сначала. Когда вы решили убрать Виктора Пальмгрена с дороги?
Гримаса. Покачивание головой.
Колльбергу казалось, что губы Бруберга складываются в слово «идиот». На мгновение он подумал, что это недалеко от истины.
— Если вы не хотите говорить, пишите.
— Вот ручка.
— Нас интересует только убийство. Остальным занимаются другие.
— Понимаете ли вы, что вас подозревают в заговоре?
— В участии в преднамеренном убийстве?
— Признаётесь вы или нет?
— Было бы лучше для всех, если бы вы признались теперь. Немедленно.
— Начнем сначала: когда вы решили убить Пальмгрена?
— Говорите же!
— Вы знаете, у нас достаточно доказательств для вашего ареста. Вы уже задержаны.
В этом можно было не сомневаться. В чемодане лежали акции и другие ценные бумаги на сумму около полумиллиона крон, насколько можно было оценить на первый взгляд. Делом обоих было расследовать убийства, а не экономические преступления, но все же они кое-что знали о контрабанде валюты и акций.
Во внутреннем кармане пиджака Бруберга они нашли билет до Женевы через Копенгаген и Франкфурт. Билет на имя мистера Роджера Франка, инженера.
— Ну так как?
— Самое лучшее для вас облегчить свою совесть.
Наконец Бруберг взял шариковую ручку и написал на блокноте:
«Приведите сюда врача».
Колльберг отвел Ларссона в сторону и тихо сказал:
— Это самое лучшее, что мы можем сделать. Нельзя же продолжать вот так час за часом.
Гюнвальд Ларссон нахмурился:
— Возможно, ты прав. И есть ли какие-либо доказательства того, что он подстроил это убийство? Я думаю, скорее наоборот.
— Вот именно, — задумчиво проговорил Колльберг. — Вот именно.
Оба они устали, и им очень хотелось уйти домой. Но в заключение они задали еще несколько вопросов:
— Кто стрелял в Пальмгрена?
— Мы знаем, что стреляли не вы, но вы знаете имя стрелявшего. Кто он?
— Где он?
— Когда и где вы родились? — спросил Гюнвальд Ларссон, уже не понимая, о чем говорит.
Наконец, потеряв всякую надежду, они вызвали дежурного полицейского врача и, передав Бруберга на попечение дежурным, сели в свои машины и отправились — Колльберг к жене, которая уже уснула, а Ларссон — сожалеть о своей испорченной одежде. Прежде чем лечь, Колльберг попытался позвонить Мартину Беку, но безуспешно. Гюнвальд Ларссон не собирался звонить ни Мартину Беку, ни кому-либо еще.
В тот день Колльберг, правда, принимал участие и в более удачном допросе.
Как только он и Оса Турелль привели Хелену Ханссон в холодную негостеприимную комнату в полиции нравов, она совершенно упала духом, и показания полились из нее столь же обильно, сколь и проливаемые при этом слезы. Им пришлось включить магнитофон, чтобы записать все, что она говорила.
Да, она была «девушкой по вызову». Да, к ней часто обращался Хампус Бруберг. Он передал ей чемодан и билет на самолет. Она должна была лететь в Цюрих и оставить в гостинице чемодан на хранение. Он должен был прибыть на следующий день из Женевы и взять чемодан. Ей было обещано за труды десять тысяч крон, если все пройдет удачно. Что в чемодане — она не знает. Хампус Бруберг сказал, что им нельзя рисковать и лететь одним самолетом. Да, при появлении полицейских она попыталась связаться с Брубергом, который жил в отеле Карлтон под именем Франка, но не застала его.
Гонорар за выполнение поручения в Мальмё составил не тысячу, а полторы тысячи крон.
Она сообщила номера телефонов девушек, к сообществу которых принадлежала. Да, она живет проституцией, но, во-первых, не одна она такая, а, во-вторых, она никогда ничем другим не занималась.
В связи с убийством она решительно ничего не знает. Во всяком случае, не больше того, о чем уже рассказывала.
Колльберг был склонен поверить ей в этом, как и во всем остальном.
XVIII
В Мальмё Паульссон старался вовсю.
В первые дни — в субботу и воскресенье — он сосредоточил свое внимание на служащих отеля, он хотел, так сказать, взять в кольцо того, кого искал. По опыту он знал, что поручение выполняется легче, если знаешь, кого ищешь.
Он завтракал, обедал и ужинал в ресторане отеля, а в остальное время пребывал в холле. Вскоре он убедился, что бессмысленно сидеть в ресторане, навострив уши и спрятавшись за газету. Большинство посетителей говорили на непонятных ему иностранных языках, а если официанты и обсуждали события, происшедшие в среду, то делали это отнюдь не поблизости от его стола.
Паульссон решил играть роль любопытного посетителя, узнавшего об убийстве из газет. Он подозвал кельнера — вялого молодого человека с баками, в белоснежной куртке, и попытался завести разговор о драме с выстрелом, но кельнер отвечал односложно и равнодушно, поглядывая все время в окно. Видел ли он убийцу? Да. Это был длинноволосый тип? Не-е-т. Он действительно не был длинноволос и кое-как одет? Может быть, не подстрижен. Точно не видел. Во всяком случае, он был в пиджаке.
Кельнер притворился, что ему нужно идти на кухню, и удалился.
Паульссон размышлял. Человеку, обычно носящему длинные волосы и бороду, одевающемуся в джинсы и мешковатую куртку, ничего не стоит переодеться. Стоит только постричься, побриться, надеть костюм — и никто его не узнает. Загвоздка в таком переодевании заключалась в том, что человеку понадобится время, чтобы принять свой прежний вид. Поэтому его легко было бы найти. Паульссон был доволен этим выводом. Но, с другой стороны, многие левые социалисты выглядели как обычные люди. Наблюдая за демонстрациями в Стокгольме, од не раз в этом убеждался, и это его раздражало. Легко распознать молодых людей, одетых в синие комбинезоны с портретами Мао на груди, даже когда те ходят группами. Но работа затруднялась тем, что некоторые из них брились, стриглись, одевались в приличные костюмы, а листовки и брошюры носили в красивых портфелях. Конечно, ради этого не стоило самому прибегать к антигигиеническим крайностям в одежде, но все же это раздражало.
