Фридрих Незнанский - На Большом Каретном
Человек предполагает, а Бог располагает.
И перед тем как нажать кнопочку звонка, перекрестилась мысленно, догадываясь, как встретит ее Турецкий. Насчет дочери она не волновалась особо, с ней было все проще и в то же время сложнее. Она уже вступила в тот распрекрасный возраст, когда человек начинает осознавать себя личностью, у него появляются свои собственные, как у взрослого человека, проблемы, и он начинает отпочковываться понемногу от родителей. Но это дочь. А вот что касаемо дорогого муженька...
За дверью послышались до боли знакомые шаги Турецкого, она невольно перекрестилась еще раз... и была страшно удивлена и поражена, когда муж принял из ее рук сумочку, помог раздеться и, кажется, даже чмокнул ее в щечку. Как в былые годы. Впрочем, именно это могло ей и показаться.
Подготовившаяся к совершенно иной встрече, она вдруг растерялась и, не зная что сказать, промямлила негромко:
– Прости, Саша, но... Не могла раньше, не получалось. Честное слово. Я тебе все расскажу.
– Да ладно тебе, без проблем, – хмыкнул Турецкий, подавая ей тапочки, – об одном только прошу: звони в следующий раз, когда будешь задерживаться.
– Да я бы позвонила, но...
– Ладно, проехали, – буркнул Турецкий, направляясь в кухню. – Ужинать будешь? Или только чай?
Ирина Генриховна покосилась на мужа, не зная, как себя вести. Как вроде бы ничего и не было промеж ними или все-таки?.. Вот и пойми теперь мужиков.
– Так все-таки? – напомнил о себе Турецкий, открывая дверцу холодильника.
– Чай и... и что-нибудь поесть.
Она опустилась на краешек «уголка» и уперлась глазами в затылок мужа, который в этот момент доставал из холодильника холодную телятину и еще что-то к ней. И отчего-то вдруг настолько тоскливо стало на душе, что даже всплакнуть захотелось. Невольно подумала о том, что, пожалуй, прав был ее Турецкий, когда пытался доказать ей, что не женское это дело – ловить бандюков да убийц, и, может быть, действительно бросить свою затею к чертовой матери, пока не зашло слишком далеко. Но в этот момент Турецкий захлопнул-таки дверцу холодильника, и она глубоко вздохнула, пытаясь сбросить с себя нахлынувшее.
– Посидишь со мной? – негромко попросила она.
– Естественно. И даже чайку с тобой попью.
И снова она бросила на мужа вопросительный взгляд. Давненько не помнила его таким покладистым и уступчивым.
– А вы что, разве не ужинали? – наконец-то вспомнила она про дочь.
– Отчего же, ужинали, – пожал плечами Турецкий. – Однако чайку с тобой попить – это уже в кайф.
Она едва не поперхнулась от этих его слов.
– Послушай, Турецкий, я, конечно, все могу понять, но когда тебе сначала одно, а потом другое – это уже, прости меня, ни в какие ворота не лезет.
– Ладно, не бери в голову, – миролюбиво произнес Турецкий, выставляя на стол хлебницу. – Думаю, у нас еще будет время поговорить.
– И все-таки?
Он пожал плечами и совершенно по-мальчишески шмыгнул носом.
– Да как тебе сказать?.. Может, я позицию свою пересмотрел?
– Кто? Ты?!
– А почему бы и нет?
– Да потому, что этого не может быть только потому, что не может быть.
Он вздохнул и развел руками:
– Вот здесь-то и проявляется твое узко направленное музыкальное образование.
– Чего-чего?
– Говорю, узко направленное музыкальное образование, совершенно непригодное для диалектического восприятия происходящего вокруг нас.
Какое-то время она молчала, наконец произнесла негромко:
– Ты что, решил поиздеваться надо мной или?..
– Упаси бог! – взмахнул руками Турецкий. – Просто я хотел сказать, что диалектика – это...
– Ну про диалектику, положим, и я кое-что знаю. – В голосе Ирины Генриховны появились жесткие нотки. – Ты лучше скажи, чего от меня добиваешься?
– Ничего, – признался Турецкий, сгоняя со своего лица ухмылку. – Просто я хотел сказать тебе, что у меня сегодня было время, чтобы понять и осознать свою неправоту и... и попросить тебя простить меня за вчерашнее.
Ирина Генриховна тупо смотрела на мужа. В мозгах крутилась какая-то закрученная мешанина, и теперь уже она окончательно ничего не понимала. И в то же время к горлу подкатывал предательский комок.
– Сегодня я звонил на Петровку, Яковлеву, – между тем продолжал Турецкий.
– Зачем? – невольно вспыхнула Ирина Генриховна, будто этим своим признанием муж обидел или, что еще хуже, унизил ее самолюбие.
– Не волнуйся, – успокоил ее Турецкий, догадавшись, чем вызван этот всплеск, – ничего личного. Просто ты, видимо, забыла, где я работаю, а я ведь тоже получаю оперативные сводки по Москве и области. И когда прочитал про убийство на Большом Каретном...
Он замолчал, наполнил водой «Тефаль» и только после этого произнес:
– Ты пойми, Ирка, я ведь тоже не дурак, и, когда сопоставил это ночное убийство с тем, что слышал от тебя, а главное – с твоей убежденностью в том, что Толчев не был тем ревнивцем, который смог бы сначала жену свою порешить, а потом и себе, любимому, пулю в висок пустить, я уже не мог не позвонить Яковлеву.
Окончательно сраженная этим признанием, она молча смотрела на мужа.
– И... и что?
– Да, в общем-то, пока ничего, – пожал плечами Турецкий. – Поговорили, он вкратце обрисовал мне ситуацию, и я... я не мог не признать твою правоту.
Турецкий замолчал, и в кухне зависла гробовая тишина. Ирина Генриховна все еще не могла поверить услышанному, думая, не издевается ли над ней Турецкий, а сам Александр Борисович... То, что творилось в его душе, трудно было передать словами.
– Правоту... В чем правоту?
Судя по тому, как отреагировал на этот вопрос Турецкий, он не был для него неожиданным.
– Надеюсь, ты и сама догадываешься.
– И все-таки? – настаивала она.
Tyрецкий сделал такой жест: мол, если вы настаиваете, мадам... Он даже в этот момент продолжал оставаться прежним Турецким.
– Ну, во-первых, как я уже говорил, ты оказалась совершенно права в своей убежденности относительно нашего фотокора, а во-вторых...
Ирина Генриховна уже догадывалась, что именно кроется за скромным «во-вторых», вернее, сама страстно желала, чтобы он, ее Саша, произнес вслух эти слова, оттого, видимо, и не могла уже сдерживать себя:
– Ну же! Чего замолчал? Что «во-вторых»?
Турецкий покосился на жену:
– Видишь ли, я много думал об этом и уже почти уверен, что абы к кому подобная убежденность не придет. Это может быть или полный дурак, или Богом отмеченный психолог. К первому варианту я тебя, естественно, не отношу, так что... – Он замолчал было и вдруг словно в воду ледяную прыгнул: – Видимо, действительно тебе на роду было начертано быть психологом.
Она верила и не верила услышанному.
Угасающая, казалось бы, жизнь набирала новый качественный виток, и она была счастлива.
Они уже заканчивали пить чай, как вдруг Турецкий, молча слушавший довольно запутанный рассказ Ирины Генриховны, которая то и дело возвращалась к трагедии полумесячной давности, произнес негромко:
– Хочешь моего совета? Как профессионала.
– Господи, да о чем ты говоришь!
– В таком случае займитесь разработкой не только любовных связей этой стервочки, но и чисто профессиональной деятельностью Толчева.
Ирина Генриховна непонимающе-удивленно уставилась на мужа, будто ждала с его стороны какого-нибудь подвоха. Сам ведь сказал: профессионал, а в «Глории» что же, необразованные дилетанты работают?
– А при чем здесь работа Толчева? – спросила она, и в ее голосе опять зазвучали настороженные нотки.
– Да ты не возмущайся, – успокоил ее Турецкий. – Я и сам не знаю, при чем здесь его работа, но... Понимаешь, уж слишком много в его гибели запутанного и непонятного, чтобы останавливаться на одной лишь версии.
Он выцедил из чашечки остатки чая, осторожно, словно боялся разбить хрупкий китайский фарфор, поставил ее на стол, покосился на жену, которая, видимо, еще не отошла от вчерашней перебранки и, хотела она того или нет, каждое его двусмысленно сказанное слово воспринимала как очередную подначку ее некомпетентности.
– Хочешь еще один совет?
– Ну!
– Никогда не бери за основу лишь одну версию. Тем более ту, которая лежит на поверхности.
И опять он учил ее жить. Причем говорил такие прописные истины, что даже стыдно за себя стало.
– Ты имеешь в виду конкретное дело или... или вообще? – вспыхнула Ирина Генриховна.
– Да как тебе сказать, – пошел на попятную Турецкий, уже сообразив, что разговаривает с женой, как декан факультета с первокурсником. – И в частности, и вообще.
Он замолчал и негромко добавил, бросив на жену просительный взгляд:
– И еще... Ириша. Не воспринимай мои слова как нечто обидное для себя лично. Я ведь действительно далеко не последний следователь в прокуратуре и мог бы кое-что подсказать тебе в плане расследования. Тем более, что я и «Глория»...