Александр Звягинцев - Прокурор идет ва-банк
— А я и так знаю! — засмеялась с детской непосредственностью девушка. — Липатова. Его небось Валера парит?
— Не Липатова, — возмутился Борзов, — а одного из руководителей партии.
И тут же в проеме двери появился Липатов, раскрасневшийся и довольный, приглаживая остатки волос.
— Мастерски твой Валера меня… попарил! — засмеялся он. — Владеет вопросом, молодец!
— Он у меня на все руки мастер, — довольно усмехнулся Борзов. — Спортсмен, борец, призер первенства Европы, но… все в прошлом.
— На какой он у тебя должности? — спросил, о чем-то думая, Липатов.
— Сейчас спортпрофилакторием у нас заведует, — заволновался Борзов. — Можем повысить, человек верный!
Липатов задумался.
— Верный, говоришь? — спросил он, прищурив глаз. — Верные нам нужны… Кругом демагоги, критиканы! «Правду» — и ту в заблуждение ввели… Слыхал, какую я отповедь дал ее собкорам после двадцать шестого съезда?
— Конечно, слыхал! — произнес Борзов, почтительно стоя с момента появления Липатова.
— Забыли писаки, — злорадно проповедовал Липатов, — что представляют не газету в области, а область в газете… Хорош у тебя Валера! — перескочил он неожиданно на другую тему. — В зятья не тянет?
— В кого? — опешил Борзов. — В зятья?
— В зятья, в зятья! — раздраженно повторил Липатов. — Ты глухой стал на старости лет?
— Да Ритка вбила в голову — за дипломата! — виновато оправдывался Борзов.
Липатов обиженно пожевал губами и сухо спросил:
— Мы где обедать будем?
Обернутый в купальную простыню Липатов больше походил на римского патриция, чем Борзов, но все же оба были ряженые.
— На веранде! — произнес Борзов, осторожно беря Липатова под локоть.
Они вышли на веранду, где длинный стол был заставлен тарелками с великолепной закуской и горячительным на любой вкус.
Валера, тоже обернутый в простыню, чувствовал себя не в своей тарелке. Но, тем не менее, ловко разрезал арбуз в форме цветка.
Неподалеку от веранды на специально оборудованном месте, выложенном темным кирпичом, посреди темно-зеленой лужайки горел костер, на котором двое из обслуги жарили тушу косули.
Липатов сел за стол. Возле него сразу же засуетился Валера.
— Что будете пить, Егор Сергеевич? — услужливо спросил Борзов.
— Пока при власти, пьем только коньяк, — многозначительно ответил Липатов.
Выпив, не закусывая, рюмку коньяка, он брезгливо сказал:
— Что это она за глупость себе в башку вбила? У нас тоже жить можно, если ум есть. Передай от меня, чтобы дурь из головы выбросила. Знаю я этих дипломатов!.. Все Западу в рот глядят! Доглядятся!.. Тамару подтяни! Одни цацки и тряпки на уме. Ответственным работникам надо жить с оглядкой на народ… Учу вас, учу… Как об стенку горох!
К ним подошла официантка.
— Когда прикажите подавать горячее? — неожиданно прервала их разговор, подошедшая официантка. И обжигая жарким взглядом Липатова, добавила: — Косуля готова!
— Пусть еще поджарят, до корочки, как я люблю! — велел ей Липатов, не обращая никакого внимания на ее призывы.
Официантка, покачивая бедрами, пошла к поварам, жарившим косулю, чтобы довести до их сведения приказание патрона.
Липатов вместе с Борзовым проводили ее долгим взглядом, один с предвкушением послеобеденного «отдыха фавна», другой с легким сожалением, что молодость больше не привлекает, потому что не возбуждает. Прав был поэт, когда говорил, что крепчает нравственность, когда дряхлеет плоть.
— Значит, о чем мы договорились? — подняв кверху брови, спросил Липатов.
— Обо всем! — угодливо произнес Борзов, напуганный сухим тоном Липатова.
Довольный Липатов продиктовал условия договора Борзову:
— Ритку выдадим за борца! Борцы надежнее!.. А Тамару, пожалуй, пришли ко мне. Я сам ее проинструктирую.
— Как скажете, Егор Сергеевич! — покорно согнул шею Борзов.
И налил себе полную рюмку коньяка. Липатов посмотрел на Валеру и, словно вспомнив что-то, спросил:
— А на медведя — один на один — слабо будет?
Борзов замер и покосился на Липатова.
Но Валера остался невозмутим, ни один мускул на его лице не дрогнул. И спокойно ответил:
— Можно попробовать.
— Я слышал, — переменил тему Липатов, — что тебе очень нравится дочь Петра Григорьевича?
От такой прямолинейности Валера вздрогнул, как боевой конь при звуке полковой трубы.
— Петр Григорьевич прекрасно знает о моем отношении к его дочери… О ней можно только мечтать.
— В нашей стране, Валера, — назидательно проговорил Липатов, — все мечты сбываются, все дороги открыты перед молодыми.
Борзов решил подсуетиться:
— Без опытной руки великого поводыря, Егор Сергеевич, можно заблудиться! — заявил он, глядя по-собачьи в глаза Липатову. — А ваша рука нами не только мудро управляет, но и ведет в нужном направлении.
— Общался я на днях с Леонидом Ильичом. Говорит, засиделся ты, Егор, в своем обкоме. Пора тебе груз потяжелей на плечи брать. — Липатов прямо посмотрел на Борзова и продолжил: — Готовь, говорит, себе замену — молодого и перспективного, а мы тебе кабинет на Старой площади присмотрим.
— Да стоит ли, Егор Сергеевич, — как-то двусмысленно произнес Борзов. — Жизнь человеку дается один раз, и прожить ее надо у Черного моря.
— Говоришь, у Черного моря… — рассмеявшись, начал Липатов, но, услышав из чащи голос кукушки, стал считать: — Два… семь… двенадцать…
Борзов и Валера молча наблюдали за Липатовым. Когда птица закончила куковать, Липатов взглянул на Борзова и сказал:
— Да… всего пятнадцать… А может, ты и прав… Но я занимаюсь государственными делами, надеюсь на вашу поддержку. Налей, Валера, себе рюмаху…
Валера поспешил выполнить такое приятное приказание.
Тут подоспело и жаркое из косули, настолько мастерски приготовленное, что под него можно было выпить и ведро коньяка. Но пить больше, чем Егор Сергеевич, никто не рискнул.
После «охотничьего привала» Липатов, любовно поддерживаемый Валерой, удалился на покой. Борзов тут же позвонил официантке и вызвал ее к себе. Алевтина, знавшая его уже несколько лет, явилась мгновенно. Однако Борзов перетрудился на охоте. Поэтому, когда он прибыл на конечную станцию, Алевтина еще только отправлялась в путь. Обиженно вздохнув, она недовольно посмотрела на партнера и потянулась. Увидев, что Борзов никак не реагирует, она молча стала одеваться. Надев блузку, девушка еще раз бросила обнадеживающий взгляд на хозяина, но тот, разбросав руки и мирно похрапывая, уже спал сном богатыря.
Разбудил его Валера.
— Петр Григорьевич, Егор Сергеевич вас кличет! — почтительно доложил он.
Борзов, чертыхаясь в душе, все же поспешил побыстрее одеться и отправиться на зов патрона.
Липатов отлично выспался и пребывал в прекрасном расположении духа.
— Петр, хватит прохлаждаться! Отправляйся за Тамарой да проведи с ней работу насчет Валеры. Поговори о свадьбе. И вообще подтяни ее — до меня доходят сигналы, что модничает она, ослабила борьбу с безобразиями в общественном питании.
Борзов молча поклонился и отправился домой.
Когда он вошел в квартиру, супруга вместе с дочерью наряжалась, стоя перед зеркалом.
— Куда это вы, красавицы, намылились? — ехидно спросил Борзов.
— На концерт, дорогой! — совершенно спокойно ответила жена.
Дочь лишь хмуро взглянула на отца, но ответом не удостоила.
— Придется мне с Риткой сходить на твой концерт! — усмехнулся Борзов.
— Случилось что… с головкой? — подозрительно спросила Борзова. — Ты же заснешь через минуту, а Ритке опять краснеть.
— Постараюсь не заснуть! — улыбнулся Борзов. — Я хорошо выспался после обеда.
Тамара Романовна нахмурилась.
— А ну выкладывай!
— Патрон зовет! Прочищать… мозги будет! Мы с ним Ритку пропили. Ясно? Готовь свадьбу!
Тамара Романовна так и застыла с удивленным лицом, а Рита от неожиданности выронила расческу.
— С ума сойти! — воскликнула она радостно. — Без меня меня женили! А он кто? Надеюсь, дипломат?
Но мать мигом уяснила себе, откуда ветер дует, и сказала чуть раздраженно:
— Сдался тебе, Риточка, дипломат! Они через одного импотенты, а в любую заграницу ты сможешь и так поехать, за деньги. И надо, чтоб не ты его, а он тебя любил.
— Хочу дипломата! — заершилась Рита. — Это считается шиком: выйти замуж за дипломата. И почему это они импотенты?
— Работа нервная! — пояснила мать. — Все время в напряге, это какую же память надо иметь, чтобы врать и помнить, что ты соврал в прошлый раз. И зашибают они крепко, а для разных виски и джинов наши русские желудки не приспособлены.
— Врут они не больше, чем партийные работники, — с презрением проговорила дочь. — И к тому же, — более игриво заметила Рита, — меня уже любит один — Валера, вот его я и возьму в любовники.
