Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме
— А что, возможно, эти два факта и сходятся!
— Те ребята жили в Соллентуне. Поблизости от Трэдгордсвеген, если не ошибаюсь. Там же живет и наш директор бюро. Не может же это быть случайностью!
— Да, пожалуй.
— Ты вчера был в Соллентуне? — спросил Гординг у Бенгтссона.
— Да.
— Видел кого-нибудь из ребят?
— Нет. Ах да, сына директора бюро.
— У тебя есть приметы Сюндмана на тех, кто только что выбежал из дома полиции?
Бенгтссон вздрогнул, схватил листок для заметок и прочел свою запись. Потом резким движением бросил листок на стол, почесал ухо и сказал:
— Начинаю стареть. Я должен был об этом подумать. Приметы сходятся...
— Так что наш директор бюро, может быть, и невиновен. Все ниточки тянутся не к нему, а к тем, кто проживает на его вилле.
— Да, хотя его сына и на свете не было тогда — двадцать пять лет назад.
— Именно. Но, весьма вероятно, он оказался под влиянием своего отца.
— Что ж, мне приходилось и раньше слышать о таких вещах.
Когда Петер Сюндман вошел в камеру, Хенрикссон сидел, не без достоинства, на своих нарах и рассматривал на стене коричневое пятно причудливой формы. Он поднялся и поздоровался с Сюндманом чопорно и вежливо:
— Здравствуйте. Я могу дать важные показания.
— Здравствуйте.
— Что это здесь прогрохотало?
— Кто-то попытался с помощью динамита взорвать двери дома полиции...
— Хотя я сижу в камере. Это обстоятельство служит подтверждением того, о чем я намерен сейчас заявить.
— О чем же?
— Я невиновен.
— Так.
— И знаю, кто устраивает взрывы.
— Так.
— На основании фактов, имеющихся в материалах расследования, можно сделать только одно заключение.
— Я вас слушаю.
— И я считаю своим гражданским долгом заявить то, что мне известно.
— Так.
— Вы должны понять, что я поступаю так не для того, чтобы оправдать самого себя. Но законы должно соблюдать. Кроме того, вы обязаны предотвратить дальнейшие взрывы.
— Так.
— Вина его, собственно говоря, не так уж велика. Это все мальчишка Русенгренов, он виноват гораздо больше. Леннарт несамостоятелен и легко поддается влиянию. Если бы не Русенгрен...
— Кто это Леннарт и кто Русенгрен?
— Леннарт — это мой сын. А Эрик Русенгрен — его закадычный друг. Он живет всего в квартале от нас.
— А откуда вам известно, что они виновны?
— Виновным должен быть кто-нибудь из нашего дома. Все уже доказано, и этот ваш сыр, и плетеная сумка, и удобрения.
— Хорошо. Дальше.
— Жена моя виновной быть не может. И потом есть еще одно важное обстоятельство. Леннарт хочет стать инженером-химиком.
— И что же?
— Осенью собирается в техническую гимназию. Он любит химию, и у него есть маленькая лаборатория. Я знаю, что особенно он интересуется взрывчатыми веществами.
— Где находится его лаборатория? Вчера, когда мы обыскивали ваш дом, мы ее не нашли.
— В старом сарае, на самом берегу, около Норрвикена.
— А нам об этом никто ничего не сказал.
— Вы меня не спрашивали.
— Да, действительно. Мы сейчас же обыщем сарай.
— Обыщите, обыщите. Я могу вам показать, где он находится.
— Сейчас. Я только пойду сообщу своим коллегам. И мы с вами сразу же отправимся на место,— сказал Сюндман.
— Надеюсь, вы понимаете,— сказал директор бюро,— я только выполняю свой гражданский долг.
— У вас нечиста совесть, раз вы предаете своего собственного сына,— сказал Сюндман.— Вот это я понимаю.
— Почему же у меня нечиста совесть? Если действуешь правильно, следуешь закону и выполняешь свой долг, нельзя говорить о нечистой совести. Я только выполнил свой долг.
— Хорошо-хорошо,— сказал Сюндман.— Я скоро вернусь.
Спустя четверть часа явились Сюндман и Фаландер, зашли в камеру и взяли с собой директора бюро. В личной машине Фаландера они поехали в Соллентуну. За некоторую денежную компенсацию Фаландер был не прочь использовать своего «Вольво-144» для служебных поездок.
Сюндман с заведующим бюро уселись на заднее сиденье.
— Сначала нам нужно заехать на Трэдгордсвеген, на виллу ко мне,-— сказал Хенрикссон.— Ключ там.
Сюндман и Хенрикссон направились к вилле. Когда они туда вошли, госпожа Хенрикссон сидела в большой, выкрашенной в белый цвет качалке. Она резко ее остановила, будто в том, что она сидела и качалась на качалке, было что-то некрасивое и вульгарное.
— Стэн-Оке! — воскликнула она.— Я знала, что ты вернешься домой. Духи говорили мне сегодня ночью о тебе, и не один раз.
— Я сказал им об этом,— сказал Хенрикссон.
— Сказал им... О чем ты сказал?
— Что виновен, наверно, Леннарт.
— Леннарт! Как ты можешь так говорить! Наш маленький сыночек! Он же просто ребенок!
— Ты так полагаешь? А ты не помнишь, как прошлым летом он взрывал свои бомбы в норках полевых мышей?
— Ах, это была всего лишь детская забава. Ты не понимаешь Леннарта. Он никогда бы не мог сделать такую вещь.
Они спустились в подвал, и из шкафчика Хенрикссон достал нужный ключ. Когда они поднялись наверх, госпожа Хенрикссон с просветленной улыбкой направилась им навстречу.
— Ты прав,— сказала она.— Об этом мне сказал мой внутренний голос. Это все тот мальчишка, Русенгрен, это он подговорил Леннарта. А Леннарт у нас просто мягкий, податливый, он легко поддается влиянию. Вы должны его понять,— сказала она,— повернувшись к Сюндману.— Ему ведь всего только шестнадцать лет. А вот другого мальчишку, этого Русенгрена, вы должны наказать как следует. Мы всегда так старались воспитать нашего Леннарта, внушить ему, что правильно и что неверно. Леннарт хороший мальчик, правда, он хороший, только легко подпадает под влияние... А вообще-то говоря, он молодец, шутка ли, так долго водить за нос полицию!
Сюндман ничего не ответил. Вместе с директором бюро они пошли к Фаландеру, ожидавшему их в машине. И потом покатили к сараю на берегу моря.
Снаружи строение действительно выглядело как сарай из гофрированного железа и досок. Но Сюндман заметил, что с помощью воздушного резинового кабеля к нему подведено электричество.
Хенрикссон вынул ключ и открыл дверь. Они вошли. На полу лежал добротный настил из досок, а вдоль стен тянулись полки, заставленные разнообразными банками и баночками.
Фаландер подошел к коробке из волнистого картона около одной из стен.
— Ну вот,— сказал он.— Вот и динамит. Того же сорта. Только что без шведского флага.
— Значит, остается лишь дождаться ребят,— сказал Сюндман.— Пожалуй, лучше всего тебе и Хенрикссону выйти отсюда и посидеть в машине. Тогда вы сможете проследить, когда ребята подойдут сюда. Чтобы они не успели опять от нас улизнуть. А я пока немножко осмотрюсь здесь.
Через четверть часа Сюндман вышел из сарая с каким-то большим чертежом в руках.
— Ты знаешь, что здесь такое? — спросил он.
— Нет.
— Здесь схема расположения железной дороги, вот она, тут совсем рядом. Вот поезд,— сказал Сюндман и показал на рисунок.— А вот провод для взрыва. И вот здесь набросок: что случится, если взрыв произойдет как раз под поездом.
— Что они, совсем рехнулись? — спросил Фаландер.
— Здесь же только планы,— сказал Сюндман.— Они еще не претворены в жизнь — пока.
— Надо будет у железнодорожного полотна расставить охрану,— сказал Фаландер.
— Не так просто, охранять ведь надо большой участок дороги,— сказал Сюндман.
— Да, конечно. Хотя динамит-то у нас. Надо полагать, они теперь уже ничего не смогут взорвать. Скоро, я думаю, удастся захватить их самих.
— Ты сосчитал, сколько в ящике не хватает динамита?
— Нет.
— Иди туда и сосчитай.
— Есть.
Через несколько минут Фаландер вышел. Вид у него был невеселый.
— Там нет десяти динамитных патронов, а взрывов до сих пор было только четыре плюс одна попытка. Так что пять патронов у них еще есть.
— Позвони на работу и обо всем доложи. Я подожду здесь на случай, если ребята появятся.
— Есть.
18
Пока Сюндман и Фаландер осматривали в Соллентуне прибрежные сараи и считали динамит, два мальчика, которых они разыскивали, Леннарт Хенрикссон и Эрик Русенгрен, сидели в пивном баре недалеко от Гамла Бругатан, в самом центре Стокгольма.
Гамла Бругатан — старая, уже обреченная на снос улица, резко контрастирующая с новыми, уже модернизированными улицами в районе Хеторгсити, расположенном в нескольких кварталах отсюда. На этой Гамла Бругатан до сих пор еще сохранились уютные темноватые лавочки с маленькими прямоугольными окошками вместо витрин. И этот старый пивной бар на северной стороне улицы совершенно такой же, как много лет назад: столики, покрытые пластиковой плиткой, цветы на окнах — толстые, ленивые, чванные. Занавеси желтые, в красный цветочек, потолок тоже выкрашен в желтый цвет; задняя стена украшена обоями с изображениями старинных парусных кораблей.
