Джерри Остер - Обреченные на смерть
Теперь она посмотрела ему прямо в глаза. Наконец-то она чувствовала себя уверенно.
— До Мэдисона не так уж и далеко. Тебе просто кажется, что это неблизко.
Мэдисон был расположен в двадцати милях от Гудзона, в районе Вочанг, и Конни вместе со своим мужем, Дагом, и детьми, Джеймсом и Тенни, перебрались туда в прошлом году, после того как были украдены автомобили Конни и Дага. И после того, как Дага ограбили в метро, приставив к горлу дуло пистолета. А Тенни угрожали ножом на улице возле школы. А на Джеймса и на других хоккеистов, когда они играли в Центральном парке, напали бандиты — избили игроков и тренера, забрали клюшки, шайбы, перчатки, свитера, щитки и скрылись.
— Ну хватит, — сказала тогда Конни. — Пора переезжать отсюда.
— Дело не в Мэдисоне, — сказал Каллен, — и не в расстоянии. Дело в детях. Они так заняты. Когда я приезжаю в Мэдисон, Тенни постоянно нужно куда-то лететь. Она все время куда-то опаздывает. Если Джеймс не в школе, то играет в хоккей. По крайней мере, когда он хотел быть Хоуги Кармайклом или Бон Джови, его можно было застать в комнате, где он сидел в наушниках и слушал музыку. Теперь, когда он хочет быть Уэйном Грецки, он постоянно торчит на катке. Вот почему, приезжая туда, я вижу только тебя и Дуга. Вы оба мне нравитесь, но я не для того приезжаю, чтобы видеть вас. Это ты можешь понять?
Конни кивнула.
— Я могу это понять, — она взяла Каллена под руку, и они пошли по глубокому снегу к стоянке автомобилей.
— Наши дети стареют, — сказал Каллен.
— Это мы стареем, а они взрослеют. Посмотри, как мы тащимся с тобой, будто две развалины.
— Когда я вспоминаю о хоккее, то чувствую себя стариком.
Конни рассмеялась:
— О хоккее?
— Я раньше часто бывал на хоккейных матчах в Гарден, на углу Пятидесятой и Восьмидесятой улиц. После игры хоккеисты выходили через центральный выход. Мы поджидали их и, коротая время, ели хот-доги и пили фанту. Моим кумиром был Бобби Халл. Он играл не за «Рэйнджеров», а за «Блэк-Хоукс», поэтому я никому не говорил о том, что боготворю его.
— «Блэк-Хоукс», они из Детройта? — спросила Конни.
— Из Чикаго. «Ред Уингз» из Детройта. Чикаго, Детройт, «Рэйнджеры», «Монреаль Канадиенс», «Мэйпл Ливз» из Торонто, «Бостон Брюинз» — это основные команды. Тогда их было только шесть, теперь двадцать с чем-то.
— А почему ты чувствуешь себя старым?
— Я слушал В ФАН в машине. И был удивлен.
— Джеймс слушает эту радиостанцию, и Даг включает иногда.
— Но мне кажется, ты бы сошла с ума, если бы послушала ее.
Каллен остановился и начал счищать снег со своих туфель.
— Нейл предпочитал эту радиостанцию и сводил меня с ума. Когда в первый раз после… после того, что случилось, я ехал в машине, радиоприемник был настроен на ее волну — еще Нейл, как всегда, сделал это. Я так и оставил приемник настроенным на эту станцию, в знак памяти о нем. Правда, иногда я слушаю джаз.
— Нет, не джаз, а Фрэнки Крокера, эту радиостанцию «ВБЛ, пинающие С». Энн стала беспокоиться, после того как ты начал слушать ее слишком часто. Я несколько раз включала эту станцию, чтобы понять, что ее тревожит.
Они что, разговаривают друг с другом, Конни и Энн? Говорят о своих проблемах? Обсуждают то, что беспокоит их в нем?
— И что?
— Ну, это в основном для черных. Если бы Даг или Джеймс слушали ее, то у них было бы чувство вины, я думаю.
— Из-за того, что они белые?
— И принадлежат к среднему классу.
— Там в основном передают музыку. Фрэнки Крокер проигрывает вещи Джонни Мэтиса, Эллы Фицджеральд, Луи Армстронга. Но он любит и белых певиц — Лизу Стэнсфилд, Линду Ронстадт, Шинеад О’Коннор.
— Линда Ронстадт и Аарон Невил. Две общественные клизмы, как называет их Тенни. Она ненавидит рэп. Она считает, что рэп — это для «основных».
— А что такое «основные»?
— Ну, это самоуверенные пижоны. Зануды.
— Снобы?
— Ты понял, — Конни уже не держала его под руку, но стояла рядом с ним так близко, как положено стоять бывшей жене около бывшего мужа.
Может быть, даже ближе чем положено. Она сделала шаг в сторону. Решила поменять тему разговора: — Энн говорит, что ты много пьешь.
— Я пью пиво.
— Много пива. Энн находит забавным, что ты сдаешь бутылки из-под пива. Все видят, как много ты пьешь. Раньше люди избавлялись от таких улик.
Находит это забавным? Все видят? Как ему уклониться от сути вопроса?
— У меня болит нога. Я расслабляюсь при помощи пива. Послушай, Конни. Я не знал Лютера Тодда. Не знаю и Аниту. Но мне нужно поговорить с ней. Всего пять минут.
В глазах Конни опять появилось что-то неуловимое, присущее взгляду информатора, когда тот вспоминает, чего он никогда не должен забывать: вы хорошо к нему относитесь только потому, что он собрал достаточно много интересной информации. Через минуту, через секунду, через миг всем будет плевать на него.
— Ты на работе?
Он пожал плечами. Кто-то ведь должен заниматься расследованием.
— Лютер был связан с преступным миром?
— Спроси ее, пожалуйста, Конни. Я не знал, что ты будешь здесь, и собирался спросить ее сам, но лучше будет, если это сделаешь ты.
Конни колебалась некоторое время, потом сдвинулась с места, отмерив полный шаг, потом еще один. Теперь она могла идти в любую сторону.
— Подожди здесь.
Глава 12
Он не стал ждать ее. Джо Каллен, прихрамывая, поплелся за ней. «Не позволяй им оторваться от тебя, когда они ни в чем не зависят от тебя», — так написано в сборнике правил и предписаний, глава 3, раздел 4, параграф 6.
Видя перед собой только Конни, Каллен наткнулся на человека в инвалидном кресле.
— Эй, полегче. Надо смотреть, куда идешь.
— Извините. Боже. Я не хотел… Стив. Привет.
Стив Пул. Когда-то его звали Стив Пул, теперь — только Стивен Джей Пул, сенатор Пул, полицейский-герой, спортсмен в инвалидном кресле, мистер Наказание с большой буквы «Н».
— Рад тебя видеть. Сто лет не встречались, — у Пула было крепкое рукопожатие. Он окинул Каллена взглядом: — Ты хорошо выглядишь. Как твоя нога?
— Все нормально. Не так уж болит. Вообще-то побаливает. (Единственное средство от боли в ноге — это пиво. Три бочонка пива. Или даже девять. Сколько я могу выпить зараз, Энн? Не забудь сообщить Конни, она ведет подсчет.)
— Жаль, что так вышло с Циммерманом, — сказал Пул. — Ему вообще-то везло, как мало кому везет. Однажды… это забавно, — Пул даже не обернулся. Ему не надо было этого делать. Он просто слегка кивнул головой, и возле него тут же появились его телохранители. Трое разодетых по последней моде мужиков, готовых исполнить любую прихоть босса и смеяться до упаду надо всем, что он хочет считать смешным. Один из них был тем самым парнем, которого Ник Альберт видел в баре «Глейд» здоровающимся с Полом Мессиной и Карлтоном Вудсом. Альберт говорил про него: такой лысый, как бильярдный шар, водит машину Пула, возит его в инвалидном кресле и все такое, зовут его Ларри или Гарри, что-то в этом роде.
— Это было в Центре прошлой весной. Я взял с собой своих избирателей, чтобы познакомить их с Хриньяком. Хотел посмотреть на их лица, когда он скажет им, что ключевые посты все еще занимают порядочные люди…
Телохранители Пула заржали, но он тряхнул головой, давая им понять, чтобы они заткнулись, — рано было еще смеяться, он еще не дошел до смешного.
— Позже прошелся по депараменту, чтобы повидаться со старыми знакомыми. Встретился с Масом, Статосом, Бролином, Ричардсом. В лифте столкнулся с Циммерманом. Он говорил тебе об этом? Забавно, очень забавно. Я сказал ему: «Правда ли, Цим, что ты собираешься скупать потребительские товары на рынке? Смотри, как бы ты не откинул копыта от перенапряжения», — голова Пула замерла, он дал понять телохранителям, что скоро будет очень смешно. — Циммерман сказал: «Раз уж ты об этом заговорил, — я только что получил предложение рекламировать товары, у меня ведь есть два таланта — я охраняю закон и порядок и являюсь отличным покупателем». Я сказал: «Ты не врешь?». Я считал, что это вполне возможно. Почему бы и нет? У него была интересная внешность, хорошая работа, представители фирмы «Девер», которые предложили ему заниматься рекламированием товаров, очевидно, не прогадали бы. Циммерман сказал: «Последняя книга, которую я читал, был каталог „Патагония“». Черт, как же я смеялся, — и сенатор сдержанно захихикал, прикрывая рот детской кожаной перчаткой.
Телохранители ничего не поняли. Что за Патагония? Они стояли и молчали как дураки, напрягая и напрягая мозги. Наконец они засмеялись, так громко, что Пул был вынужден прервать их хохот, тряхнув головой еще раз.
Каллен улыбнулся. Шутку о фирме «Девер», какой бы она ни была, пустила в ход Энн. Ей нравился Циммерман, и она считала, что Каллен злоупотребляет его безотказностью. «Умение делать покупки в Нью-Йорке — это школа жизни, — говорила она, — так почему бы не быть первым в очереди. Всякие ничтожества, как мы называли их в школе, идут не в ногу с жизнью. Вы из их числа: вы ходите за покупками в магазин „Моэ Гинзбург“, вы идете в „Менси“ и „А и С“, и называете это — делать покупки. Это всего лишь трата денег. Вы должны чувствовать вещи, которые покупаете, вступать с ними в чувственную связь». (Каллену казалось, что теперь он начал понимать, что она имела в виду). «Вы должны вступать в чувственную связь с вещами, которые покупаете, как вступаете в чувственную связь с хорошей квартирой, хорошим автомобилем…»
