Хеннинг Манкелль - Китаец
— По-моему, он занят. Сейчас поищу.
Когда Худден взял трубку, Биргитта Руслин уже потеряла надежду. В его голосе тоже сквозили напряженность и нетерпение:
— Худден.
— Не знаю, помните ли вы меня. Я судья, приезжая, что настоятельно хотела поговорить с Виви Сундберг.
— Я помню.
Интересно, Виви Сундберг рассказала ему о ночных происшествиях? У нее определенно складывалось впечатление, что Эрик Худден ни о чем не подозревал. Возможно, Виви выполнила свое обещание? Наверно, мне помогло то, что, впустив меня в дом, она тоже нарушила предписания?
— Я насчет красной ленточки, которую показали по телевизору, — продолжала Биргитта Руслин.
— Пожалуй, мы зря это сделали, — сказал Эрик Худден.
— Почему?
— Коммутатор буквально идет вразнос, куча людей твердит, что видели такую ленточку. В особенности на рождественских подарках.
— Моя память говорит совсем другое. Я правда ее видела.
— Где же?
— Не помню. Но точно не на рождественских подарках.
Он шумно дышал в трубку, словно колебался:
— Я могу показать вам ленточку. Если приедете прямо сейчас.
— В пределах получаса.
— На две минуты, не больше.
Он встретил ее в вестибюле, чихая и кашляя. Пластиковый пакет с ленточкой лежал на столе у него в кабинете. Он вынул ленточку, положил на лист белой бумаги.
— Длина ровно девятнадцать сантиметров, ширина — один сантиметр. С одного конца дырочка, свидетельствующая, что ленточка к чему-то крепилась. По составу хлопок с полиэстером, хотя на вид шелковая. Найдена в снегу. Собака ее учуяла.
Биргитта Руслин отчаянно напрягала память. Ленточка знакомая, однозначно. Но где, где она ее видела?
— Я ее видела. Конечно, не эту самую. Но очень похожую.
— Где?
— Не помню.
— Если вы видели ее в Сконе, нам это вряд ли поможет.
— Нет, — серьезно ответила Биргитта Руслин. — Я видела ее здесь.
Она пристально вглядывалась в ленточку, Эрик Худден стоял прислонясь к стене, ждал.
— Ну как, вспомнили?
— Нет, к сожалению.
Он убрал ленточку в пакет, проводил Биргитту Руслин в вестибюль.
— Если вспомните, позвоните. Но если окажется, что речь все-таки о подарочной ленточке, звонить незачем.
На улице ее караулил Ларс Эмануэльссон в потертой меховой шапке, надвинутой низко на лоб. Увидев его, она вскипела от возмущения:
— Зачем вы ходите за мной?
— Вовсе нет. Кружу, я ведь вам говорил. И случайно заметил, как вы вошли в полицейское управление, вот и решил подождать. А сейчас прикидываю, чем был вызван этот весьма краткий визит.
— Этого вы никогда не узнаете. Оставьте меня в покое, пока я не разозлилась.
Она пошла прочь, но за спиной послышалось:
— Не забудьте, я могу написать.
Она резко обернулась:
— Вы мне угрожаете?
— Ну что вы.
— Я объяснила, почему я здесь. Нет совершенно никаких причин впутывать меня в происходящее.
— Широкая публика читает то, что пишут, будь то правда или ложь.
На сей раз отвернулся и зашагал прочь Ларс Эмануэльссон. Она с отвращением проводила его взглядом в надежде, что больше никогда не увидит этого человека.
Биргитта Руслин вернулась в машину. И едва села за руль, как вспомнила, где видела красную ленточку. Память вдруг открыла свой тайник, ни с того ни с сего. Ошибка? Нет, она совершенно отчетливо увидела ее перед собой.
Ждать пришлось два часа, так как место, куда она решила наведаться, было на замке. Все это время она нетерпеливо бродила по городу, желая поскорее убедиться в правильности своей догадки.
В одиннадцать китайский ресторан открылся. Биргитта Руслин вошла, села за тот же столик, что и в первый раз. Рассматривая фонари над столами. Прозрачные фонари из тонкого пластика, имитирующего бумагу Продолговатые, цилиндрические. С нижнего края свисали четыре красные ленточки.
После визита в полицейское управление она знала, что длина их ровно девятнадцать сантиметров. К абажуру они крепились крючочками, продетыми в дырочку наверху.
Молодая женщина, плохо владеющая шведским, принесла меню. Улыбнулась, узнав посетительницу. Биргитта Руслин есть не хотела, но выбрала холодные закуски. Салатники стояли на столе впереди, и, накладывая закуски на тарелку, она могла осмотреться. И нашла то, что искала, за двухместным столиком дальше в углу. Там на фонаре одной ленточки недоставало.
Она замерла, затаив дыхание.
Здесь кто-то сидел, подумала она. В самом темном углу. Потом он встал, вышел из ресторана и отправился в Хешёваллен.
Она обвела взглядом помещение. Молодая женщина улыбалась. Из кухни доносилась китайская речь.
Ни она, ни полиция абсолютно не понимали, что произошло. Эта история была масштабнее, глубже и загадочнее, чем они себе представляли.
По сути, никто из них ничего не знал.
Часть 2
Черномазые и китаёзы (1863)
Перевал Лоушань
Резко свистит западный ветер, дикие гуси кричат в пространстве, холоден утренний месяц. Холоден утренний месяц, громко стучат копыта коней, глухо поет труба…
Мао Цзэдун, 1935 (Отрывок из стихотворения)
Дорога в Кантон
10
Стояла самая жаркая пора 1863 года. Второй день долгого странствия Саня и двух его братьев к побережью, в город Кантон. Рано утром они вышли к перекрестку дорог, где на вбитых в землю бамбуковых кольях торчали три отрубленные головы. Давно ли их насадили на колья, понять невозможно. Младший из братьев, по имени У, считал, что не меньше чем неделю назад, поскольку воронье уже выклевало глаза и большую часть щек. Го Сы, старший из братьев, полагал, что головы отрублены дня три-четыре назад. Ведь рты все еще кривились от ужаса перед тем, что их ожидало.
Сань не сказал ничего, оставил свои мысли при себе. Эти головы словно знак того, что может ожидать его и братьев. Спасая свою жизнь, они поспешно бежали из отдаленной деревни в провинции Гуанси. Первое, что встретилось им на пути, напомнило, что их жизни будут в опасности все время.
Они покинули место, которое Сань мысленно назвал перекрестком Трех Голов. Го Сы и У спорили, кого тут обезглавили — разбойников или крестьян, вызвавших недовольство могущественного землевладельца, а Сань размышлял о том, что случилось и выгнало их из дома. С каждым шагом они все дальше уходили от своей прежней жизни. Братья в глубине души еще надеялись когда-нибудь вернуться в Вихэй, деревню, где родились и выросли. Сам он на сей счет не был уверен. Возможно, бедные крестьяне и их дети вообще не в состоянии вырваться из нищеты? Что ждет их в Кантоне, куда они держат путь? По слухам, можно пробраться на корабль, уплыть за океан, на восток, и очутиться в стране, где в реках полным-полно золотых самородков, крупных, как куриные яйца. В такую глушь, как Вихэй, доползли слухи о стране, населенной необыкновенными белыми демонами и до того богатой, что простые люди из Китая и те могли подняться из убожества к огромной власти и богатству.
Сань не знал, чему верить. Бедняки всегда мечтали жить там, где их не будут мучить никакие землевладельцы. Он тоже мечтал об этом, когда был маленьким и стоял склонив голову возле дороги, по которой несли в паланкине какую-нибудь важную персону. И неизменно задавал себе вопрос: как получилось, что люди жили такой разной жизнью?
Однажды он спросил своего отца — его звали Пэй, — но в ответ получил только оплеуху. Незачем задавать ненужные вопросы. Таким мир создали боги, обитающие в деревьях, ручьях и горах. Чтобы эта загадочная вселенная пребывала в божественном равновесии, нужны бедняки и богачи, крестьяне, пашущие землю на буйволах, и важные, знатные особы, которые и ногой-то не касались земли, что кормила и их.
Никогда больше Сань не спрашивал родителей, о чем они грезили перед изображениями богов. Их жизнь состояла из сплошного тяжкого труда. Существуют ли люди, которые работают тяжелее и получают за непосильный труд так мало? Он не нашел человека, которого мог спросить об этом, ведь все в деревне были одинаково бедны и одинаково боялись незримого землевладельца, чьи управляющие кнутами заставляли крестьян выполнять поденную работу. Он видел, как люди шли от колыбели к могиле, сгибаясь под все более тяжким бременем поденщины. Казалось, дети начинали сгибать спину, еще не выучившись ходить. Спали деревенские на циновках, которые вечером расстилали на холодном земляном полу. Подушкой служил твердый бамбуковый подголовник. Дни шли за днями, подчиняясь однообразному ритму времен года. Люди ходили за плугом, который тянули буйволы, сажали рис. Надеялись, что в этом году вырастят достаточный урожай и сумеют прокормиться. В неурожайные годы есть было почти нечего. Когда кончался рис, поневоле ели листья.
