Стиг Сетербаккен - Невидимые руки
Рисберг поморщился.
— Послушайте, я попросил вас выяснить обстоятельства несчастного случая с женой одного уважаемого в нашем городе человека, а не начинать против него крестовый поход.
— Крестовый поход?
— Мне звонили из министерства. Понимаете? Адвокат Гюнериуса консультировался с ними, и теперь они спрашивают, чем это мы тут занимаемся.
— Я вышел на след.
— След? Гюнериус уверяет, что это был несчастный случай. Его жена тоже на этом настаивает. Какой тут еще может быть след?
— Нет, это не было несчастным случаем. Она мне сама призналась.
Я уже собирался рассказать ему о своем визите к Гюнериусу, но вовремя удержался. Вместо этого я сказал:
— Я даже знаю, кто в этом может быть замешан.
Рисберг покачал головой:
— Что с вами происходит в последнее время?
— Вы о чем?
Он махнул рукой.
— Вы до сих пор не сдали в архив материалы о пропавшем ребенке. Что у вас по этому делу? Вы с ним закончили?
Он подождал немного, чтобы проверить, не захочу ли я прояснить этот вопрос.
Когда я не ответил, он продолжил:
— А теперь вы начали расследовать несчастный случай в семье Гюнериуса. Вам все рассказали, а вы продолжаете копать, провоцировать. Гюнериус считает, что вы испытываете к нему личную неприязнь. По словам его адвоката, вы ведете себя совершенно неподобающим образом.
— Другими словами, я должен все оставить как есть?
Рисберг заерзал на стуле, словно такая постановка вопроса вызвала у него обострение геморроя.
— Кстати, мне нужен ордер на обыск, — сказал я.
Рисберг закатил глаза к потолку.
— У кого?
— У Гюнериусов.
Рисберг зажмурился и несколько раз провел рукой по волосам.
— Беда в том, что если вы будете продолжать в том же духе, то нас обвинят в травле невинного человека. Его адвокат легко добьется чего угодно.
— Вы утверждаете, — сказал я, — что у нас есть достаточные основания для прекращения дальнейшего расследования?
Рисберг запыхтел.
— Я всего-навсего хочу сказать… — начал он, но тут что-то происходящее в коридоре, за стеклом, привлекло его внимание, и он мгновенно лишился дара речи.
Потом он перевел взгляд на меня. Я повернулся. По коридору шел Бернард, поддерживая под руку женщину. Это была Ингер. Я встал.
— Волл, — сказал Рисберг, узнавший ее. — Что тут происходит, черт вас побери?
Я поставил стаканчик с кофе ему на стол и вышел. Ингер выглядела ужасно, но, увидев меня, улыбнулась. Я кивнул Бернарду, который спросил меня, может ли он быть свободным, и, обняв Ингер за талию, повел ее к моему кабинету. Очевидно, она промокла до последней нитки. От холода у нее зуб на зуб не попадал. Краем глаза я заметил, что Рисберг, стоя в дверях, смотрел нам вслед.
Она дрожала, когда мы вошли в кабинет.
— Успокойся, — сказал я. — Оставайся здесь.
Я помог ей снять плащ, сходил в гардероб и нашел полотенце. Потом вернулся и вытер ее волосы и лицо.
— Что случилось? — спросил я.
— Ничего. Просто я должна была увидеть тебя, — сказала она. — Не могу оставаться дома одна.
Она заплакала. Мокрый плащ упал на пол, и я растер Ингер полотенцем. После этого мы сели и обнялись. Она засунула свои холодные руки мне под пиджак и вытянула их вдоль моей спины.
— Кристиан, — сказала она.
Я наклонился, наши губы встретились, я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова. Чуть погодя мы занялись любовью. Ингер сидела на моем письменном столе. Мы продолжали целоваться. Она подняла ноги и позволила мне войти в нее. Она негромко стонала. На несколько мгновений мы стали единым целым, срослись так, что вся страсть оставалась внутри нас, словно мы были системой сообщающихся сосудов, которым не было дела до того, что происходит в мире.
По адресу, который значился в распечатке на Малтека, оказался заурядный секс-шоп. Мне показалось, что я уже был здесь однажды в связи с каким-то делом, хотя я мог ошибаться. За прилавком стоял прыщавый парень.
Я сказал, что хочу поговорить с Малтеком. Он недоуменно покачал головой. Я предъявил ему мое удостоверение и спросил, где я могу найти Малтека.
— Минутку, — сказал он и исчез за занавеской.
Я огляделся по сторонам. Повсюду полки с фильмами, насколько я мог судить, расставленными по алфавиту. «Укрощение строптивого», «Уроки мадам Вонг», «Утренний кофе». На обложке одной кассеты атлетически сложенный негр делал старику глубокий минет. Зрелище было удручающим. Несколько покупателей молча бродили между полок, останавливались, шли дальше, словно имели в голове точную картину того, что им хочется посмотреть, но все было пока напрасно. Прямо у прилавка стояла кукла в военной фуражке, с резиновым членом, который указывал прямо на меня.
Прыщавый паренек вышел из-за занавески.
— Подождите минутку, — сказал он и встал у кассы с таким видом, как будто меня здесь не существовало.
Звякнул колокольчик на двери, и в магазин вошел крепкий мужчина. По-видимому, продавец дал ему какой-то знак, потому что он направился прямо ко мне и пригласил меня следовать за ним. Мы вышли на улицу, потом прошли через двор в пристройку, которая когда-то была прачечной, но теперь ее перестроили в конторское помещение.
Мужчина дотронулся до моего локтя.
— Постарайтесь его не сердить, — тихо сказал он.
— Что?
Он кивнул в сторону конторы:
— Он в дурном настроении.
— Малтек?
— Да. Когда он в дурном настроении, то может взорваться ни с того ни с сего, — сказал он тихо и доверительно, словно предостерегал себя, а не меня.
Он еще что-то говорил, поднимаясь по лестнице, но его слова заглушил дождь.
Мы шли по винтовой лестнице, во двор выходили небольшие окна с одинаковыми занавесками. В одном окне я увидел мужчину в белой майке. Он стоял у приоткрытого окна и курил. В другом — мелькнуло лицо девушки. Я подумал, а не Мария ли это, но отогнал от себя мысль, потому что сходства не было никакого.
Меня впустили в большой кабинет на втором этаже. Дождь стучал по крыше с приятным звуком, тяжелые, мягкие постукивания сливались в однородный шум. Мужчина, которого я уже видел, когда он увозил мальчика в черной «субару», сидел за письменным столом и заканчивал телефонный разговор. Мой провожатый сел на стул у двери. Мужчина положил трубку, встал и представился:
— Малтек.
На пальце у него было кольцо, которое врезалось мне в ладонь, когда мы здоровались. Он извинился и показал кольцо, на котором вместо камня была металлическая свастика. Спросил, не хочу ли выпить. Я, поблагодарив, отказался. Он предложил мне сесть, я сел.
— Вот погодка-то! Нас скоро всех зальет!
У него был высокий голос, как у подростка.
Я выглянул во дворик, кивнул в сторону противоположной стены с окнами, на которых висели одинаковые занавески.
— Номера внаем тоже держите? — спросил я.
— Да, — ответил Малтек и засмеялся.
— С интимными услугами?
— О нет, — возмущенно сказал он. — Это же запрещено законом!
Он посмотрел на телохранителя.
— Вы это лучше меня должны знать, раз вы из полиции!
Он подавил усмешку. Я никак не мог определить, притворялся ли он сейчас специально для меня, или это была его обычная манера поведения. Но второе было маловероятным. Обычно люди себя так не ведут.
— Зачем вам это кольцо? — спросил я.
Он посмотрел на свастику, потом поднял кулак и сделал боксерское движение в мою сторону.
— Вы нацист?
— Да, — сказал он. — А вы разве нет?
Он вновь подавил улыбку и вдруг стал серьезным.
— Можно сколько угодно рассуждать о преступлениях Гитлера. Он много чего натворил, и я это понимаю. Но ведь он почти решил еврейский вопрос. Не будем этого забывать!
Он невинным взглядом посмотрел на меня и не выдержал, улыбнулся.
— Конечно, я шучу. Методы были совершенно негодными, но у каждого на этот счет могут быть свои взгляды. Плюрализм мнений, не так ли? Согласитесь, мы живем в свободной стране и можем иметь любые взгляды по любым вопросам.
Он поднял со стола портсигар, достал сигарету, закурил.
— Точно так же я могу курить любое зелье, какое сочту нужным.
Он глубоко затянулся. Запах дыма был тот же самый, что и в гостиной у Гюнериуса.
— Я не имею права распространять это, но могу употреблять. Точно так же я могу быть нацистом в теории, но не на практике.
Он засмеялся. Потом протянул портсигар мне. Я покачал головой и достал пачку своих сигарет. Малтек откинулся в кресле, заложив руки за голову.
— У вас в стране странные законы.
Он говорил с едва заметным акцентом.
— У меня самого иногда появляется желание заняться политикой. Хочется, знаете ли, выбраться из этого законодательного хаоса.
Я закурил сигарету, от первой затяжки голова закружилась, я не мог вспомнить, когда ел в последний раз.
