Вольф Долгий - Только всем миром
— Как? А никак. Ни в чем таком-этаком не замечен.
Разве вот что: последнее время частенько мальчик выпивать стал. Но — без эксцессов вроде… Простите, Анатолий Васильевич, у вас есть какие-нибудь особые причины интересоваться этим балбесом?
— Особые? Да, конечно. Человек из вчерашнего списка, из вчерашнего, а мы до сих пор мало что знаем о нем. Даже в лицо никто из нас не видел его!
Аркадий озабоченно посмотрел на часы, сказал:
— Да, это непорядок. Сейчас свяжусь с Саватеевым.
— Да — да, нет — нет, — по инерции все еще говорил Чекалин. — Хоть какая-то определенность,
— Я понимаю, Анатолий Васильевич, — сказал Аркадий. — Надо довести дело до упора. — И вышел из кабинета.
16
Чекалин хорошо знал такие вот минуты кажущейся тишины. Чуть не в каждом расследовании наступает момент, когда вроде бы ничего не происходит, ничего такого, что хоть на пядь продвинуло бы дело. Но нет ничего более обманчивого, чем такое затишье. Пружина затягивается все туже и туже, рано или поздно тишина порушится, взорвется.
Не сама по себе, конечно. Нужны усилия и усилия, подчас не очень и заметные, чтобы этот взрыв наступил, и притом как можно скорее. Правда, со стороны, подумал он, вся наша работа сейчас, на этом вот «тихом» этапе, может показаться, построена на одном лишь «вычитании». Тому, что открывается перед нами в ходе розыска, чаще всего сопутствует частица «не». Из психиатрической больницы никто н е сбежал — стало быть, версия с сумасшедшим садистом отпадает. Орудие преступления — нож — до сей поры н е найдено. Пассажиры троллейбуса, которые могли бы видеть в то утро убийцу, не выявлены. Просмотр личных дел в отделе кадров порта покуда тоже ничего не дал. Словом, одни не. На чей взгляд, положим. Для любого оперативника эти «не» полны большого смысла. Почти каждое такое «не» означает, что отпадает лишнее, ненужное, и, таким образом, вокруг преступника неумолимо сжимается круг. Не в этом ли, к слову, и вся суть нашего ремесла — отсекать лишнее, находить истинное?
Дорого, впрочем, стоят и наши «да». Немало все же и здесь добыто. Так проводившийся. Исаевым прошлой ночью следственный эксперимент по проверке показаний водителя такси Зарубина, который утверждал, что сперва видел машину «47–47» у порта перед железнодорожным переездом ровно в ноль часов, затем, спустя двадцать минут, уже на привокзальной площади, вскоре после столкновения двух такси, — этот эксперимент, заключавшийся в поездке по маршруту, указанному Зарубиным, со всеми остановками, имевшими место в ту роковую ночь, полностью подтвердил справедливость показаний Зарубина. А между тем это звено — наиважнейшее; теперь, по крайней мере, мы точно знаем, когда, в какой интервал времени произошло убийство. Если же к этому прибавить и другое, известное нам, — то, что убийство совершено где-то между морским портом и железнодорожным вокзалом (а эти две точки города отделяют друг от друга неполные шесть километров), совсем нетрудно понять, какими решающей важности сведениями мы располагаем.
Иные факты, как водится, оказались ненужными, пустяковыми. Даже то не имеет значения теперь, что принадлежащая Щербаневу нейлоновая утепленная куртка находилась в его шкафчике в таксопарке. Или то, что в частую сеть поиска попал даже сосед по лестничной клетке Виталик Горячев. Или же чуть не поминутный расклад ночного похода Сани Буряка за водкой… Сетовать на это не приходится. Шлак, шелуха, попутная пена неизбежны в любой работе. Вся штука в том, что заранее тут никто ничего не может знать. Здесь тоже надобно на каждом шагу отсекать лишнее, отыскивать среди груды (нет, горы!) фальшивых камушков истинные. Из этого, собственно, и состоит наша работа.
А что до погонь, обысков, перестрелок и задержаний — спору нет, все эти эффектные штучки, коими изобилуют книги «про угрозыск», вовсе не. выдуманы писателями, но беда авторов в том, что они только к ним, в сущности, и сводят нашу работу: так невольно получается ложь. И если, подумалось попутно Чекалину, — если искать главную причину того, почему, как правило, плохи наши детективы, — она именно в том, что остается в тени вся будничная, сугубо черновая, ох какая неэффектная сторона, работы и тем самым спрямляется, упрощается процесс, остается лишь голый победный результат…
…Чекалин вышел ненадолго к Аркаше Сычеву — нет ли у того новостей от участкового инспектора Саватеева. Влад из вчерашнего списка лиц, будто бы имеющих сходство с Блондином, все не выходил почему-то из головы. Сколько можно тянуть? Почему до сих пор не отработана эта линия? Саватеев — он что, забыл про это поручение? Оказалось — нет, не забыл. Просто-напросто неуловимый Влад не ночевал дома, вот так.
— Часто у него это бывает? — раздраженно спросил Чекалин.
— Бывает, — лаконично ответил Сычев. — Я тоже поинтересовался у Саватеева.
— Фамилия-то хоть известна?
— Это да, это известно. Кудрявцев.
— Надо проверить на работе.
— Саватеев как раз отправился в РСУ-5. Кудрявцев там плотником работает. Я думаю, Анатолий Васильевич, Саватеев с ним и придет сюда. Все в порядке будет.
— То, что у нас не закрыт вчерашний долг, уже большой непорядок, — уходя, назидательно бросил Чекалин. — Будут новости — тотчас дай мне знать!
В комнате дежурного тем временем появились новые блондины. С каждым из них беседовал кто-нибудь из оперативников.
В коридоре Аркаша Сычев нагнал Чекалина:
— Простите, чуть не забыл! Кудрявцев этот, как говорят соседи, раньше работал в порту.
— В торговом?
— Точно неизвестно. Возможно, в рыбном порту.
— Что значит «раньше»? Вчера, год назад?
— Пока не знаю.
— Постарайся поточнее узнать, очень важно…
Вернувшись в кабинет Исаева, Чекалин тотчас снял телефонную трубку, связался с товарищами, занятыми просмотром личных дел в отделе кадров порта, попросил в первую очередь поискать личное дело некоего Кудрявцева. Зовут Влад, полное имя неизвестно, отчество тоже неизвестно, равно как и год рождения; об исполнении, разумеется, сразу сообщить…
…Так вот оно обычно и бывает То тихо-тихо, стоит дело, словно на мертвой точке, а то вдруг все помчится галопом!
Междугородный звонок из соседней области: коллега, тоже начальник угрозыска, старинный приятель Антон Сибирцев. Сразу быка за рога — дело архиважное, значит.
— Получили, Толя вашу ориентировку по случаю с убийством таксиста. А тут вдруг сигнал: гостила у нас одна жительница вашего города, к сестре приезжала («гостила», «приезжала» — Чекалин автоматически отмечал эти глаголы, увы, прошедшего времени). Так вот, она сказала по секрету сестре, что зять ее на днях пристукнул насмерть таксиста. Так, не так — проверить у меня нет возможности. В 9 часов 40 минут она отбыла рейсовым автобусом номер 212 в ваш город. Прибытие к вам в 14.20. Я думаю, не грех будет ее в пути встретить… береженого, сам знаешь, кто бережет. Да, фамилия этой гражданки Макарычева. Анастасия Егоровна Макарычева…
Уже закончив разговор, Чекалин с досадой подумал, что не спросил — долго ли Макарычева гостила у сестры. Все заслонил собою сам факт, что сведения об убийстве таксиста исходят от Макарычевой. Имечко-то известное, слишком даже хорошо известное! Молниеносный только промельк в голове: как так, позвольте, Семенов, зять Макарычевой, ведь расстрелян! Но тут же память услужливо подкинула: ах да, у Макарычевой ведь еще одна дочь есть — младшая, Эльвира, так, кажется…
Дело Семенова — тому уже лет шесть — было очень громким. И, вероятно, одним из самых страшных, какими приходилось заниматься Чекалину. Бандитская группа состояла из трех человек. Возглавлял группу некто Можайский, человек циничный и жестокий. Семенов, муж старшей дочери Макарычевой, правой рукой его был. Вооружены были, что называется, до зубов: не только пистолеты, но и автомат. Убив водителя такси, они завладели машиной и совершили нападение на инкассатора — среди бела дня, в центре города. Инкассатор, хоть и был уже смертельно ранен, сумку с деньгами не выпустил из рук. Бандитов спугнула милицейская патрульная машина, случайно оказавшаяся здесь. Догнать их не удалось. Такси же — то самое, ради которого они убили шофёра, — спустя время было найдено на одной из проселочных дорог, вдали от города — в состоянии более чем плачевном. Для поимки бандитов был поднят на ноги, по сути дела, весь личный состав областной милиции. Но все безрезультатно: преступники затихли на время, где-то отсиживались, выжидая подходящий момент.
Потом еще одно убийство, и опять с целью завладения машиной; теперь жертвой их стал не таксист, а владелец личных «Жигулей». И в тот же день попытка ограбления Госбанка. Потом — погоня; преследование велось по одной из многолюдных магистралей города. За рулем «Жигулей» был сам Можайский, он гнал машину на смертельной скорости, готовый снести, смять, раздавить любого, кто окажется у него на пути. Во избежание лишних жертв Чекалин приказал тогда открыть огонь по преследуемой машине; сам сделал и первый выстрел, — из «Жигулей» еще раньше того постреливали. Кто-то из оперативников попал в правое заднее колесо, только это и остановило бандитов. Первым из машины выскочил Можайский, автомат на животе, — а вокруг ни о чем таком не подозревающие люди, рядом детская площадка! — Чекалин метил мерзавцу в голову, в голову и попал. Семенов был ранен в перестрелке. Суд приговорил его к исключительной мере.
