Максим Есаулов - Попытка к бегству
Ледогоров сделал еще одну попытку.
— Девушка! Откройте! Я милицию вызову!
Воцарилась пауза.
— Вызывайте кого хотите!
Полный провал. Полянский усмехнулся и снова нажал кнопку. Противный, резкий звонок резал утреннюю тишину. Хозяйка выдержала только три минуты.
— Охерел, козел? Убирайся!
Ее тон качественно изменился.
— Вера! За такие слова пятнадцать суток положено! — Полянский отпустил кнопку. — Открой, милиция.
Снова пауза. Видимо, в квартире совещались.
— Не знаю, какая вы милиция! Сначала одно говорите, затем другое! Я не пущу.
— Вера! Не дури! Мы дверь сломаем!
— Не имеете права! Я буду жаловаться!
— Имеем! Открой! Поговорить надо!
— Я вам не верю! Вы из шестьдесят третьего?
Ледогоров усмехнулся.
— Ну наркота уже точно в унитазе, — шепнул он Полянскому. — Мы из Архитектурного РУВД! Можете туда позвонить…
— Не знаю я ничего…
— Серега, пора понятых и ломать.
Полянский кивнул. Действующие законы как ни странно разрешали ломать двери, в случае воспрепятствования проведению обыска. Но только в присутствии понятых, которые могут подтвердить отказ открыть двери и проследят, что опера с порога не разбрасывают по квартире пакеты героина. Дверь сто восьмой квартиры без вопросов открыла красивая женщина в черном шелковом халате.
— Здравствуйте. Милиция. Вы не могли бы поприсутствовать в качестве понятого при…
— Нет.
— Почему?
— Не хочу ни во что ввязываться.
Дверь захлопнулась. Полянский еще секунду постоял.
— Спасибо. Чтобы вас ограбили и изнасиловали.
На лестницу пробились первые солнечные лучи. Видимо ливень притушил торф и засилья дыма сегодня не предвиделось.
— Милиция. Вы не могли бы поприсутствовать…
— Не, извините мужики, мне на работу.
— Милиция. Вы не могли бы…
— Ой, я болею.
— Милиция…
— Нет, нет. Ничего не могу.
Ледогоров стоял в душном полумраке лестничной клетки, жал из вредности на кнопку звонка и переполнялся знакомой периодически каждому оперу ненавистью ко всем гражданам, которые хотят от милиции всего, не желая в нужный момент пошевелить и пальцем. Полянский уже спустился на этаж ниже. За дверью слышались шаги и возня. Ледогоров думал о том, что можно было придумать что-нибудь еще: привлечь Любашева, или подключить местного участкового. Серега вернулся. С ним был явно отставной военный лет шестидесяти и дворничиха в рабочем жилете.
— Наш «концерт» привлек внимание председателя ЖСК, который согласился нам помочь.
Ледогоров мрачно кивнул, не отпуская звонок.
— Сам бог велел. Насдавали квартир бандитам.
Отставник робко пожал плечами.
— Разве же уследишь.
Его желтая рубашка на глазах темнела от пота.
— Откройте! — Полянский стукнул в дверь ногой. — С нами председатель ЖСК. Он подтвердит, что мы из милиции!
— Хватит стучать! Козел!
Голос стал нагло-развязным.
— Кажись, ширнулась, — Серега повернулся к Ледргорову. — Давай «монтажку».
Предусмотрительно взятый из машины инструмент стоял прислоненный к стенке. Ледогоров изучил замок.
— Обыкновенный. Я отожму, а ты вдарь. Как там у Андрюхи?
— Вроде ничего не кидали. Может, позвать его?
— Он без ствола. На хрен нужен.
— Нашел кого взять.
— Да из башки вылетело. Понятые, отойдите подальше. От греха…
Разговаривая, Ледогоров прилаживал монтировку в щель напротив замка. Дверь, к счастью, открывалась вовнутрь. Ухало в голове. Тело покрылось испариной. Полянский встал напротив дверей, выставив перед собой пистолет и перенеся вес на одну ногу. Понятые отошли к самому выходу на лестницу. Как всегда, до предела обострился слух. Было слышно, как внизу плачет ребенок, пиликает какая-то компьютерная игрушка и шипит на сковороде масло. Одной рукой монтировку было не удержать. Ледогоров сунул ПМ за пояс и изо всех сил потянул импровизированный рычаг.
«Все-таки надо было позвать Мальцева и отдать ломик ему».
Дверь заскрипела под давлением. Хрустнул колющийся в щепки косяк.
— Давай!
Полянский прыгнул вперед и, вложив вес тела, врезался ногой в дверь около замка. Ослабленный рычагом косяк поддался, с глухим стуком упала какая-то часть замка, дверь распахнулась.
— Лежать! Милиция! — заревел Ледогоров и, рванув пистолет, ворвался в квартиру.
Поднявшееся во всей красе солнце било через окна прямо в глаза. Пахло пылью и свежесваренным кофе. На фоне слепящих лучей мелькали тени. Оглушительно визжала женщина.
Никогда нельзя строго судить группу захвата. Состояние людей, летящих навстречу возможному выстрелу таково, что рефлексы самозащиты всегда работают быстрее, чем мозг. Сколько раз Ледогоров смотрел крутые полицейские боевики и поражался, как напарники в самые критические моменты обмениваются знаками, понимая друг друга с полу жеста. Он никогда не мог подробно вспомнить ни одного задержания. Для него это было подобно видеоклипу, или компьютерной стрелялке. Его всегда уважали за смелость. Он часто думал, что просто не успевает испугаться, потому что не успевает ни о чем подумать.
Кто-то вынырнул за спиной справа. Ледогоров резко ударил локтем. Еще раз. Всхлип. Стон. В нос ударил едкий запах лака для волос и женского тела. Он пинком распахнул задрапированную какой-то циновкой дверь, перескочил расхристанную двухспальную кровать и уткнулся стволом в раздвижную дверцу платяного шкафа. Сзади хлюпало.
— Су-у-ка, — негромко выл снизу приглушенный женский голос.
Он присел и «вжжикнул» дверцей. Никого. Ноги не спрячешь. Тот же запах пыли и покачивающиеся над головой шмотки. Аккуратно приоткрыл дверь на лоджию. Солнце вцепилось в лицо. Пусто. Давно неметенный бетонный пол, табурет, пепельница, полная хабариков. Постепенно сверху вниз начали расслабляться клеточки тела. Он повернулся. В глазах медленно угасали солнечные блики. Стало вдруг тихо.
— Су-у-ка.
— Ты как? — крикнул из прихожей Полянский.
— Нормально. Здесь пусто. — Ледогоров начал обходить кровать, под аккомпанемент подвывания.
— Здесь тоже. Махни Андрюхе. Он с твоей стороны.
— Сейчас.
На полу, в дверях спальни, скорчилась крупная загорелая девица в одних трусиках. Обеими руками она держалась за лицо, тщетно пытаясь унять растекающуюся по полу кровь.
— Су-у-ка. Ко-о-зел.
В дверях, тяжело дыша, возник Полянский с разодранной щекой. Пистолет он все еще держал в руке стволом вниз.
— Вторую подругу я к батарее пристегнул, — он потрогал царапину. — Хорошо, что Жанка в отъезде.
Ледогоров присел перед подрагивающим в рыданиях телом и потянул за плечо.
— Сядь.
— Пошел ты, пи…
Он ухватился за длинные темные волосы и дернул.
— Больно!
— Сядь ты, б…! Запрокинь голову.
У девицы оказалось широкое, немного плоское лицо, черт которого невозможно было разглядеть под смесью из крови и слез. Она все-таки села, прислонившись к косяку и скрестив по-турецки ноги. Ледогоров стянул с кровати простыню и сунул ей в руку.
— На, промокай!
Взгляд скользнул по пышной груди с большими темными сосками, вокруг одного из которых вилась татуировка «Только для взрослых!» Полянский протиснулся у него за спиной и вышел на балкон.
— Андрей! Поднимайся!
Ледогоров выглянул в прихожую. Квартира была двухкомнатной. Через двери гостиной был виден опрокинутый сервировочный столик и желтые тельца бананов на синем паласе. На кухне, прямо на полу, безвольно уронив голову на грудь, сидела тусклая, худосочная девчонка в белом махровом халате. На вид ей было лет шестнадцать. С лестницы осторожно заглядывал «отставник».
— Мы еще нужны?
Он наткнулся взглядом на голую, замызганную кровью девицу и прилип взглядом к ее экстравагантному бюсту.
— Нужны, — выдохнул Ледогоров и, рывком подняв свою недавнюю жертву, поволок ее в ванную под пристальным взглядом старика. — Серж! Объясни понятым их права.
Холодная вода привела девицу в более-менее удобоваримый вид. Кровь унялась. Нос, по счастью, оказался цел. Зато разбитая губа увеличивалась на глазах. Ледогоров накинул на нее висевший на крючке халат, нашел в шкафчике перекись водорода и пластырь. Наркоманы всегда трепетно относятся к медикаментам. Она послушно, скосив глаза, наблюдала за его манипуляциями с ее лицом.
— Может, ты меня еще и трахнешь?
Он усмехнулся и заклеил ей ссадину на лбу от удара в дверной косяк.
— Обязательно. Если будешь мне мозги парить.
Она подняла обе руки.
— Не надо, начальник. Я все скажу. Хотя, если ты «жаришь» как лупишь…
— Цыц, — Ледогоров отрезал последний кусочек пластыря.
— Молчу, начальник, молчу.
Такие экземпляры встречались не часто. Ледогоров с трудом давил в себе смех.
— За что сидела, Верочка.
Он наконец закончил и бросил пластырь и ножницы на полку. Она поднялась с края ванны, не позаботившись запахнуть халат.
— За что Верочка сидела, я не знаю. А Катенька, то есть я, сидела за любовь.
