Элизабет Джордж - Великое избaвление
Этот край полон противоречий. Ухоженные луга, где полная жизненных соков земля рождает изобильные урожаи кормовых трав, вики и клевера. В этих местах автомобилю приходится притормаживать, дожидаясь, пока пара пастушеских собак не перегонит через дорогу отару откормленных овец. Пастух следует в отдалении, лишь свистом напоминая о своем присутствии псам, полностью передоверив им свою работу и судьбу принадлежащего ему скота. А затем внезапно и травы, и деревеньки, и величественные дубы, вязы, каштаны — все исчезает, покоряясь вкрадчивой власти великих болот.
Блаженно-голубое небо внезапно омрачается тучами, опускается вниз, навстречу хмурой, непокорной человеку земле. Земля и небо — больше ничего, одни лишь черномордые, спокойные овцы, безмятежные обитатели этих пустынных мест.
— Прекрасно, не правда ли? — вновь заговорил Линли. — Несмотря на все, что со мной тут стряслось, я по-прежнему люблю Йоркшир. Наверное, меня притягивает уединение. Полная отгороженность от мира.
И вновь Барбара проигнорировала слышавшийся в этих словах намек, что человек, сидевший с ней рядом в машине, способен понять ее.
— Очень красиво, сэр. Ничего подобного раньше не видела. Наверное, это и есть наш поворот.
Дорога в Келдейл петляла, кружила, заводя их в центр большой долины. Стоило им свернуть на повороте, и деревья плотно сомкнулись с обеих сторон, нависли аркой над дорогой. Папоротники повсюду. Они приближались к деревне с той самой стороны, с какой некогда вошел в нее Кромвель, и застали деревню пустой, как некогда застал ее лорд-протектор.
Услышав перезвон колоколов церкви Святой Екатерины, путники сразу же догадались, почему в деревне не видать было ни единой живой души. Когда прекратился звон, достойный описанных Дороти Сейерс больших колоколов,[3] двери храма распахнулись, выпуская на улицу немногочисленную паству.
— Наконец-то, — пробормотал Линли. Прислонившись к своему автомобилю, он задумчиво оглядывал деревню. Машина была припаркована перед Келдейл-лоджем, аккуратным маленьким пансионом, украшенным нарядными ставнями и разросшимся во все стороны, почти скрывавшим стены плющом. Поглядишь на эту мирную красоту, и невозможно представить, чтобы в такой деревеньке произошло убийство.
На север уходила узкая улица с серыми каменными домами, черепичными крышами, белыми ставенками. Здесь, на главной улице, располагались все необходимые для деревенской жизни учреждения: почтовая контора размером с киоск, неказистая бакалейная лавка, магазинчик под ржавой вывеской с рекламой печенья «Лайонс» — в нем продавалось все что угодно, от подгузников до машинного масла; методистская церковь, пристроившаяся между «Чайной Сары» и «Парикмахерской Синджи» — «красивые кудряшки для любой милашки». По обе стороны мостовой тротуар был едва приподнят, и дождь оставил глубокие лужи перед дверями всех домов. Теперь, однако, небо прояснилось и воздух был свеж — Линли пил его жадными глотками.
К западу Епископальная улица уводила в поля и к фермам. Здесь стояли дома, сложенные из местного камня. На углу, под тенью деревьев, всего в нескольких шагах от дороги располагался уютный коттедж. С одной стороны к домику примыкал огороженный сад, и оттуда доносилось восторженное тявканье мелких собачонок, словно кто-то трепал их и дразнил, вовлекая в азартную игру. На окне домика, стараясь не бросаться в глаза, приютилась состоявшая из единственного слова надпись синим по белому: «Полиция». Тут-то и живет архангел Габриэль, отметил Линли, тихонько улыбаясь.
К югу ответвлялись сразу две дороги: Келдейл-Эбби-роуд, очевидно ведущая к аббатству, а по горбатому мостику через ленивую речонку Кел бежала Черч-стрит, по которой прихожане добирались до церкви Святой Екатерины на холме. Эту дорогу огораживала низкая каменная стена, в которую была вмурована доска в память погибших в Первой мировой войне, обычная печальная примета любой английской деревушки.
Дорогу, ведущую на восток, они как раз проехали, поднимаясь вверх, к этой частичке йоркширских небес. Прежде эта улица казалась совсем пустынной, но теперь на ней показалась согбенная женская фигура, закутанная в черное пальто, обмотанная шарфом. В тяжелых башмаках, в пронзительно ярких голубых носках. Женщина зачем-то тащила с собой хозяйственную сумку — обвисшую, явно пустую. В воскресенье днем у нее не было ни малейших шансов наполнить ее покупками, поскольку все магазины, даже бакалея, были закрыты. Впрочем, женщина шла совершенно в другом направлении, прочь из деревни, в сторону болот. Должно быть, жена фермера: кому-то что-то занесла и возвращается домой.
Деревенька, затерянная среди лесов, прячущаяся в ложбине, внушала чувство полного покоя и безопасности. Умолкли колокола Святой Екатерины, и послышалось пение птиц, приютившихся на деревьях и на крышах домов. Где-то вдали разложили костер, дымок с запахом горящего дерева — скорее, с легчайшим привкусом этого запаха — растворялся в воздухе. Можно ли поверить, что три недели назад, всего в миле отсюда мужчина был обезглавлен родной дочерью?!
— Инспектор Линли? Надеюсь, я не заставила вас ждать. Я всегда запираю дом на время мессы, ведь смотреть за ним некому. Я — Стефа Оделл, хозяйка пансиона.
Услышав чей-то голос, Линли быстро повернул голову, но при виде хозяйки пансиона вежливое приветствие замерло у него на устах.
Высокая, статная женщина средних лет. В церковь она надела серое, прекрасно сшитое платье с белым воротником. Все аксессуары черного цвета — туфли, пояс, сумочка, даже шляпа. Из-под шляпы выбиваются, падают на плечи волосы цвета бронзы. Потрясающая женщина.
Линли с трудом обрел дар речи.
— Томас Линли, — без надобности представился он. — А это сержант Хейверс.
— Заходите, — радушно пригласила их Стефа Оделл. — Ваши комнаты уже готовы. В это время года у нас постояльцев почти не бывает.
Они вошли в прохладную прихожую с толстыми стенами и каменными полами, покрытыми выцветшим эксминстерским ковром. Двигаясь быстро, с непринужденной, едва ли осознаваемой ею самой грацией, хозяйка подвела их к конторке и протянула журнал для записи.
— Вас предупредили, что я подаю только завтрак? — настойчиво спросила она, будто ни о чем, кроме еды, Линли сейчас и думать не мог.
«Неужели я выгляжу оголодавшим?»
— Нас это устраивает, миссис Оделл, — ответил Линли.
«Молодец, мой мальчик. Старый, как мир, прием. Сейчас все станет ясно».
Хейверс стояла рядом с ним, молча, лицо равнодушное.
— Мисс, — поправила его хозяйка. — А еще лучше — просто Стефа. Поесть вы сможете в «Голубе и свистке» на Сент-Чэд-лейн или в «Святом Граале». А если хотите чего-нибудь особенного, поезжайте в Келдейл-холл.
— В «Святом Граале»?
— Это паб напротив церкви, — с улыбкой пояснила она.
— Это название должно привлечь даже борцов с алкоголем.
— Во всяком случае, отца Харта оно привлекает. Говорят, он частенько выпивает там пинту-другую. Показать вам комнаты? — И, не дожидаясь ответа, Стефа повела их вверх по крутой лестнице. Линли шел следом, любуясь ее на редкость изящными лодыжками.
— В деревне все обрадуются вашему приезду, вот увидите, инспектор, — посулила хозяйка, отпирая дверь первой комнаты и жестом указывая на соседнюю дверь: она предлагала гостям самим решить, как разместиться.
— Приятно это слышать.
— К Габриэлю раньше все хорошо относились. Но с тех пор, как Роберту увезли в сумасшедший дом, бедняга не пользуется тут популярностью.
6
Линли просто побелел от ярости, однако голос его оставался спокойным и ровным. Вопреки самой себе Барбара восхищалась тем спектаклем, который он разыграл по телефону. Прямо виртуоз.
— Имя врача, подписавшего направление?.. Ах, врача не было? Замечательно! Так на каком же основании… Каким образом, по-вашему, я мог наткнуться на эту информацию, суперинтендант, если вы намеренно опустили все данные в своем рапорте?.. Нет, боюсь, вы сильно заблуждаетесь. Нельзя поместить подозреваемого в психиатрическую клинику и обойтись при этом без официальных бумаг. Мне очень жаль, что ваша служащая сейчас в отпуске, но вам придется срочно подобрать ей замену. Вы не имеете права отправлять девятнадцатилетнюю девушку в психиатрическую больницу только потому, что она отказывается разговаривать.
Интересно, гадала Барбара, взорвется ли он наконец, проступит ли трещина в его сверкающей броне.
— Боюсь, что и привычка ежедневно принимать душ не является непременным показателем душевного здоровья… Не напоминайте мне о чинах, суперинтендант! Если таким манером вы проводите все свои расследования, я уже не удивляюсь, что Керридж мечтает заполучить вашу голову… Кто ее адвокат?.. Разве в ваши обязанности не входит назначить ей защитника?.. Не нужно говорить мне, что вы не собираетесь этого делать. Меня отрядили расследовать это дело, и отныне оно будет вестись по всем правилам. Вам все ясно? А теперь слушайте меня внимательно. Я даю вам ровно два часа на то, чтобы доставить ко мне в Келдейл все бумаги: все ордера, все отчеты, любую запись, которую сделал кто-либо из имеющих отношение к этому расследованию. Вы слышите? Два часа… Уэбберли. По буквам: У-э-б-б-е-р-л-и. Да. Позвоните ему прямо сейчас, и покончим с этим. — Линли опустил трубку на рычаг и с каменным лицом возвратил аппарат Стефе Оделл.
