Александр Кулешов - Дежурный по городу слушает
— Эй, красотка, эй, слышь, стой! Стой говорят, хуже будет, слышь!
Голос злой, хриплый, пьяный.
Владимир был милиционер, самбист, комсомолец. А главное — он просто был настоящий советский парень, в отличие от тех двоих.
Он — один, их — двое, но много преимуществ было на его стороне.
Девушка, остановившаяся в отдалении и нерешительно переминавшаяся с ноги на ногу, увидела неожиданную картину: короткая возня, шарканье ног по асфальту, глухой вскрик — и вот уже трое идут, взявшись под руку, как самые лучшие друзья: неизвестный парень посередине, оба пьяных хулигана по бокам. Идут тихо. Ей не слышен их негромкий разговор.
— Где ближайшее отделение? — спрашивает Владимир.
— Сюда, вот сюда, ой, тише ты, сломаешь ведь руку!..
От страха и боли хулиганы тяжело дышат. Они идут тихо, послушно. Руки их зажаты в железном захвате, одно неосторожное движение, и этот парень, ростом вроде бы пониже и плечами поуже, мгновенно переломит сустав.
Отделение, оказывается, недалеко. Владимир сдает дежурному сразу начавших обычное нытье хулиганов, предъявляет удостоверение. Минут пятнадцать длятся формальности. То да се. Владимир прощается с дежурным и выходит на улицу…
Она стоит на другой стороне переулка и терпеливо ждет. Владимир переходит и останавливается перед ней.
В тусклом свете фонаря ее карие глаза кажутся совсем черными, зато волосы еще светлей.
Она доверчиво берет его под руку, и они медленно идут по пустынным переулкам. Она — стуча каблучками, он — совсем бесшумно.
Они прошли минут двадцать в молчании. И только тогда она осторожно сжала его руку и сказала:
— Таня.
— Владимир, — так же осторожно пожав ее руку, ответил он.
Оба рассмеялись.
…Вот так они познакомились год назад. Таня очень гордится этим знакомством, она любит рассказывать о нем подругам, а те восхищаются, вздыхают и, наверное, тайно завидуют.
12 часов 20 минут
— Помощник дежурного по городу подполковник Воронцов слушает. Да, да. Где? Да. Когда? Да вы не волнуйтесь, гражданка. Найдем. Найдем, говорю вам. Сколько лет? Восемь? Цвет волос? Как не знаете? Русые? Ну вот, а говорите не знаете. Сын ведь! Небось каждую родинку помните. Конечно. А глаза? Карие? Хорошее сочетание. Баловник? Нет? Да вы не плачьте. Все будет хорошо. Телефон ваш? Так. Так. Позвоним. Не волнуйтесь…
Подполковник Воронцов укоризненно качает головой, улыбается. Только в ясных глазах затаилась печаль. Голохов хмурит брови и бросает на него тревожный взгляд. Но подполковник уже негромко диктует по селектору:
— Пропал мальчик Вова Сорокин, восемь лет, волосы русые, глаза карие, на правой щеке родинка, трусы черные, ковбойка. Потерялся у метро «Сокольники». Повторяю…
Владимир встает с дивана и спускается вниз. Надо позвонить Тане. Сегодня занятий в институте нет, и она наверняка дома.
Внизу, на первом этаже, идет напряженная жизнь. Коля (иначе его никто не называет) занимается своим обычным делом — пишет письма. Коля — фотограф НТО, величайший специалист своего дела. Иногда, в очень важных случаях, его даже вызывают из дома. Но у Коли, «заядлого холостяка», как он сам себя называет, есть одна страсть — писать письма. Коля еще не старый, ему лет сорок, у него двое детей. А жены нет. И что самое удивительное — никогда не было! Лет десять назад, во время такого же вот дежурства, а может, какой-нибудь операции, на руках у милиционеров оказалась заплаканная, чумазая девчонка лет пяти. Не было у нее родителей, не было имени. Ничего не было. Удивляться тут нечему. Милиции и не с таким еще приходится сталкиваться. Девочку собрались отправить в детдом. И тут вдруг Коля заявил, что забирает ее к себе: во время операции как-то так получилось, что он возился с девочкой, даже завез ее к себе домой. Товарищи немало удивлялись, а когда узнали, что Коля удочерил девочку, назвав ее к тому же Муза (он утверждал, что имеет в виду «музу фотографии»), удивляться перестали. Многие из тех, что участвовали тогда в операции, разъехались, повысились в чинах, иные ушли на пенсию, но и по сей день нет-нет да и присылали девочке подарки, поздравления ко дню рождения (каковым был установлен день, когда ее нашли).
А Коля регулярно и часто писал им всем письма, с мельчайшими подробностями рассказывая о Музиной жизни.
Муза стала теперь большой пятнадцатилетней девушкой, училась в немецкой школе и имела первый юношеский разряд по баскетболу.
Колю она обожала. Он ничего от нее не стал скрывать. Когда Музе исполнилось тринадцать лет, он все без утайки ей рассказал. К его немалому удивлению, девочка отнеслась ко всему этому весьма спокойно, только привязалась к нему еще больше.
А год назад Коля поразил своих сослуживцев еще раз. Он отправился с Музой в детдом и забрал оттуда семилетнего большеголового и веселого парнишку, которого тоже усыновил. Теперь мальчик ходил в школу, а Муза строго и справедливо воспитывала его.
И сейчас Коля сидел за очередным письмом, где подробно, по минутам, описывал баскетбольную встречу, в которой участвовала его дочь.
Судебно-медицинский эксперт, фамилии которого Владимир не знал, еще молодой, но солидный благодаря лысине и очкам, и Алексей, второй оперативник, назначенный вместе с Владимиром на дежурство, сражались в шахматы.
Как узнал потом Владимир, врач недавно защитил очень интересную кандидатскую диссертацию, получил повышение, но неизменно ходил на дежурства. «Без этой работы, — утверждал он, — я бы никогда своей диссертации не написал. Буду и дальше ездить, и докторскую напишу — вот увидите!»
Владимир зашел в соседнюю комнату, набрал номер и, услышав звонкий голос жены, произнес не очень оригинальную фразу:
— Таня, это я…
При этих словах пивший чай проводник собак Николай Филиппович встал и тихо вышел, деликатно прикрыв за собой дверь.
На протяжении последующей четверти часа (а может быть, и получаса — кто считал?) Николай Филиппович несколько раз осторожно приоткрывал дверь и, грустно поглядывая на остывающий чай, со вздохом вновь прикрывал ее. Наконец Владимир вышел из комнаты, дав возможность Николаю Филипповичу допить холодный чай. Лицо Владимира свидетельствовало о том, что никаких неприятных происшествий за истекшие с момента его ухода из дому три часа не случилось. Таня любит его по-прежнему, она позавтракала, читает конспект лекций, очень скучает…
Владимир прошел мимо шахматистов и поднялся в комнату дежурного.
— Бибин, заместитель дежурного по городу слушает… Да. Да. Адрес? Так. Так. Ясно. Ясно, гражданин, сейчас приму меры.
Владимир тихо сел на свой диван. Бибин набрал номер.
— Двадцатое? Почему там у вас в овраге мусор жгут? Там же люди рядом. Как нет людей? А-а… Ну, а что, одна хибара — не люди? Нет, ты скажи, в хибаре живут люди чи не живут? Так не сегодня ведь переезжают! Нет, будь добр, чтоб жгли, где положено, мало ли что далеко возить. Может, им на улицу Горького ближе возить! А в свою хату не ближе? Нет? Вот так: пока люди живут, никакого мусора. Точка.
Впрочем, конца Владимир не слышал. Он был еще под впечатлением телефонной беседы с женой.
…После того памятного вечера, когда он словно средневековый рыцарь прилетел для спасения своей дамы (это было не его сравнение — Танино), они встречались почти каждый день. Владимир сказал ей, что он студент юридического института. Это, собственно, не было ложью — он действительно занимался заочно, как и большинство его молодых сослуживцев, в юридическом институте. Но именно заочно.
Ему до сих пор было стыдно, что он скрыл от Тани тогда свою профессию. Он даже сам не смог бы объяснить почему. («По молодости лет», — объясняла Таня.)
Они бродили по ночным аллеям, взявшись за руки, целовались по часу, прощаясь у ее подъезда. Много говорили о лекциях, как всегда, без конца рассказывали истории о преподавателях, немного преувеличивая, чуть-чуть придумывая.
И, слушая забавные Володины истории про доцента гражданского права, прозванного студентами «гражданином быть обязан», заливаясь безмятежным смехом, Таня, конечно, и представить себе не могла, что в тот самый день ее веселый, только уж очень ведущий себя по-мальчишески друг, рискуя жизнью, задержал крупного вора-рецидивиста, поймав его руку с бритвой в сантиметре от своих глаз.
Она об этом не знает, а Владимир не думает. Когда он с Таней, он ни о чем не думает, кроме нее. Просто странно, что еще недавно он не знал ее, что каждый из них жил своей жизнью, имел неизвестные другому мысли…
Владимир улыбается про себя: хорошие ребята, те двое хулиганов, без них он бы Таню не повстречал, надо их разыскать, пожать руку.
В семь часов Владимир прощается с Таней — пора на тренировку.
Из-за тренировок Таня вскоре и узнала о его профессии.
Дело было так. Вдруг Таня стала ревновать. У очень влюбленных так бывает. Верят-верят, а потом неожиданно начинают ревновать. То ли уж очень хорошо им — надо придумать какую-нибудь заботу, то ли им становится непонятно, как это все девушки на свете не стремятся отбить ее любимого, такого замечательного, единственного, и надо отражать опасность. Словом, появляется ревность. И Таня решила посмотреть, что это за такие «тренировки», на которые Владимир отправляется через день по вечерам. На тренировки, конечно, идти неудобно, а вот на соревнования, о которых как-то обмолвился Владимир и к которым она дотоле относилась довольно равнодушно, надо пойти.
