Александр Кулешов - Дежурный по городу слушает
— А еще ничтожества, — заметил врач, снова протирая очки, — жалкие дураки, истеричные мамзели. Нет, вы как хотите, а у меня самоубийцы вызывают презрение, я бы даже сказал — отвращение, а уже никак не жалость, более того — восхищение. Трусы! Слюнтяи! Лицемеры!
Раздался звонок. Звонил Николаи.
— Ну, как дежурится?.. — гремел в трубке Колькин бас. — Я слышал, вчера на вокзалах нельзя было достать билетов — весь преступный мир бежал из столицы: знали — Анкратов выходит на дежурство!
Николай громко хохотал над своей же шуткой и, не давая Владимиру вставить слово, продолжал болтать:
— Но уцелел самый грозный, самый страшный, и, поскольку он не испугался даже Анкратова, ловить его выезжает сам Николай Ветров! Володька, еду на операцию — проверка домовых кухонь, едем заметать «Повара»! Так сказать, к театральному разъезду. Его кулинарное сиятельство изволит сегодня слушать «Пиковую даму», думает переквалифицироваться в шулера…
У Николая наконец не хватило дыхания, и он замолчал.
— Нет, с тобой не утонешь! — закричал Владимир в трубку. — Ты и в воде никому рта не дашь раскрыть! Так правда, что нового?
— Нового — бесконечность! — гудел Николай на другом конце провода. — Газеты прислали из Женевы фото — наша команда в момент объявления победы и подпись: «Советские дзюдоисты — чемпионы Европы; слева направо: капитан команды Ветров, Арканатов…»
— Как — Арканатов?
— Вот так, — хохотал Николай, — перепутали, не Анкратов, а Арканатов написали. Ну ладно, еще позвоню, а то я из автомата, тут девушка торопит — ей, наверное, «ему» позвонить надо. И не забудь — завтра к нам с Таней и пирогом. Нина ждет…
Владимир огорчился. Вечно путают газеты. Ребята на смех поднимут, скажут: «Чего врал, что чемпион? Арканатов — чемпион». Но огорчение длилось недолго — все же здорово быть чемпионом Европы! И не в тяжелой атлетике там или борьбе, где мы к этому привыкли, а именно в дзюу-до, которой занималась-то наша команда совсем недавно. И Николай тоже чемпион!
Тренер Михаил Андреевич часто притворно удивлялся.
— Поразительно! — говорил он. — Опять вместе. Что Европа, что первенство страны — всегда рядом! В прошлом году — Ветров первый, Анкратов второй, в этом году — Анкратов первый, Ветров второй. У вас как, наперед расписано? Вот друзья!
Действительно, нелегко было найти еще такую дружбу.
Вместе в школе, вместе в Школе милиции, вместе в заочном юридическом, вместе с секции самбо. В один день вручили им комсомольские билеты, в один день кандидатские карточки.
И даже женитьба Владимира не нарушила этой дружбы. Правда, к девушкам они относились по-разному. Владимир встретил Таню, женился и нашел свое счастье.
Николай, на первый взгляд, был куда легкомысленнее. Его огненная шевелюра, веселый нрав, густой бас и неиссякаемая любовь к жизни привлекали к нему девушек.
Он был великим охотником до разных, как он выражался, «массовых мероприятий» — загородных пикников, домашних вечеров, коллективных походов в театры, кино, на стадионы. Правда, была у него черта, немало раздражавшая его подруг: Николай слово «массовые» понимал буквально. В «мероприятие» он вовлекал человек по десять. Иногда единственным представителем сильного пола бывал он сам. Но это его не смущало — веселья, острот у него хватало на всех своих, ревниво посматривавших друг на друга приятельниц.
— Понимаешь, — говорил он Владимиру, — богатство моей натуры настолько велико, а сердце столь любвеобильно, что я просто не считаю себя вправе одаривать какую-нибудь одну королеву! Это значило бы обижать лучшую половину человечества. А этого я допустить не могу.
И он радостно смеялся, гулко и басовито.
В действительности, ему просто никто не нравился. А может, причина крылась в другом. В том, о чем не знал никто, кроме Владимира.
У Николая была сестра. Только она и больше никого на свете. Были у него когда-то отец, мать, старший брат; был дом.
Во время войны хоть и летали еженощно над Москвой немецкие самолеты, разрушений в столице было мало. Не среди немногих словно срезанных бритвой домов оказался тот, в котором жили Ветровы. Небольшой, деревянный, в зеленом дворе на окраине, он взлетел в небо, рассыпавшись словно яркий фейерверк, исчертив осеннюю ночь огненными искрами. Рассыпался и похоронил под черными головешками всю Николаеву семью, рано окончившееся детство.
Николаю не было пяти лет, сестренке Нине — четырех. В ту ночь Коля ночевал у тетки: та, бездетная, незамужняя, частенько брала его к себе. Нину, обожженную, с изувеченными ножонками, нашли спасатели в десяти метрах от дома, куда ее, наверное, отбросила взрывная волна. Нина не кричала, не плакала, она лежала молча, устремив неподвижный взгляд в багровое небо.
Было непонятно, как уцелела девочка, но еще непонятнее, как выжила она после ампутации обеих ног.
Детей взяла к себе тетка.
Тетка умерла, когда Николай кончил школу.
Ветровы остались вдвоем: брат и сестра-калека.
Она не только потеряла ноги, что-то еще случилось с позвоночником. Словом, ни о каких протезах, даже о костылях, не могло быть и речи.
Утром Николай поднимал сестру с постели, переносил в кресло. И там она сидела до вечера, читая, слушая радио, глядя в окно на уходящие вдаль постройки, строительные леса, подъемные краны (им дали комнату на седьмом этаже нового дома в Юго-Западном районе). Соседка-пенсионерка (в квартире было всего две комнаты), женщина столь же ворчливая, сколь и добрая, кормила Нину обедом, а то и ужином. Деньги на хозяйство брала, а за услуги категорически отказалась, как следует отчитав Николая, когда он предложил ей это.
— Привык со своими бандюгами! А люди людьми должны быть, а не зверьем…
Николаю нечего было возразить на эту истину.
Едва начав зарабатывать деньги, Николай, ценой жестокой экономии на своей (не на Нининой, разумеется) еде и вещах, купил телевизор. Теперь Нине было не. так скучно, когда брат был занят вечерами на службе.
Вот на сестру и изливал Николай всю свою нежность. На других девушек, неверное, уже не хватало. Для них оставались смех, остроты, всегда бодрое настроение, веселое ухаживание, редкий поцелуй.
Из друзей только Владимир бывал у Николая. И всегда поражался его отношению к сестре. Нина почти всегда молчала, никогда не смеялась, лишь изредка ее бледные губы раздвигала улыбка.
Николай старался развлечь ее, с увлечением и юмором повествовал о своих делах. Если послушать, его служба в уголовном розыске — сплошное развлечение и отдых. Все преступники были дураками и трусами, неизменно оказываясь в глупом положении; милиционеров они боялись как огня и чуть что подымали руки вверх; а все операции проходили под сплошной смех и в рассказах Николая превращались в эдакие веселые экскурсии.
Но Нину трудно было обмануть. Обостренным чутьем осужденного на пожизненную неподвижность человека она о многом догадывалась. Владимир не мог забыть, как однажды, когда он зашел перед операцией к другу и тот зачем-то вышел на кухню, Нина шепнула:
— Береги его, Володя, прошу тебя, береги! Если с ним что-нибудь случится, я умру! Слышишь?
Владимира поразили тоска и отчаяние, прозвучавшие в словах всегда такой спокойной Нины.
С тех пор он невольно чувствовал какую-то ответственность за Николая. Это было глупо, потому что Николай ни в чьей защите не нуждался — он был молодым, веселым, сильным, полным жизни. Да и вообще во время операций его назначали старшим, и Владимир обычно попадал к нему в подчинение.
Был случай, когда Николай спас другу жизнь.
Оба они служили в отделе, занимавшемся среди прочих дел и борьбой с карманными ворами.
Однажды их вызвали в суд как свидетелей по делу одного из пойманных ими карманников. (Есть такой нелепый порядок, что милиционеры, задержавшие карманника, вызываются по его делу как свидетели.) Тот карманник был не простой. Это был опасный преступник, убийца, по прозвищу «Повар», отбывший срок наказания и вернувшийся домой. Потребовались деньги, и он отправился «заколотить кусочек» в троллейбус. Но то ли утратилась квалификация за долгие годы тюрьмы, то ли не повезло (в троллейбусе случайно ехали Ветров и Анкратов), но преступника задержали.
Суд еще продолжался, когда Владимир и Николай, закончив свои показания, покинули зал, с папками в руках торопясь на занятия.
Неожиданно их окружила группа хулиганов — дружков «Повара», человек пять или шесть.
— Гады! Вам больше всех надо! Да? Довольны? Довольны?
Хулиганы наступали, и неожиданно один из них, здоровый детина, видимо имевший когда-то представление о боксе, изо всех сил ударил Николая в челюсть. Николай упал. В то же мгновение хулиган почувствовал, как ноги его отрываются от земли и сам он летит через голову на асфальт. Не обращая внимания на безжизненно распростертого противника, Владимир наклонился над другом. Ошеломленный, Николай уже пришел в себя и даже приподнялся на локте. Вдруг глаза его сузились, резким движением он дернул Владимира в сторону, одновременно сильно выбросив вперед ногу. Раздался вскрик, ругательство и звон выпавшего из руки нападавшего ножа.
