Джозефина Белл - Всевидящее око
Ей не хотелось оказаться втянутой в спор о современном искусстве, понимая, что она не настолько хорошо разбирается в нем, чтобы поддержать дискуссию. Джил постаралась присоединиться к Дэвиду, и молодой человек снова отстал и не старался больше следовать за ней.
Час спустя Уинтринхэмы почувствовали, что с них достаточно или, как выразился Дэвид, «подсознание удручающе однообразно».
— Ты имеешь в виду постоянные повторы?
— Да, и это тоже.
— Ну, они сознательно копируют друг друга. Художники часто объединяются в группы.
— Современные объединения слишком похожи между собой.
— Давай лучше отправимся взглянуть на настоящие картины.
— Тише!
Они осмотрели другие залы галереи и затем в хорошем расположении духа отправились на поиски чая.
— Мы слишком многого ждем от современного хлама, — заметила Джил. — А на поверку всегда выходит одно и то же. Мы ждем, что большинство работ будет отмечено искрой гениальности, и поэтому не можем приклеивать им ярлык второсортности, который они заслужили. А для того чтобы определить двух-трех лучших представителей этого поколения, потребуется немало времени и сил. Мы ждем от них слишком многого.
— Совсем как наш юный друг.
— О, он был абсолютно уверен, что все это чепуха. Но, возможно, его негодование вызвано тем, что он не видит в этом никакого смысла.
— Хотя и должен разбираться в этом. По крайней мере, он имеет к этому непосредственное отношение.
— Что ты имеешь в виду?
— Разве ты не заметила у него в руках блокнот для зарисовок? И карандаш всегда наготове? Когда мы уходили из зала, он рисовал в нем кого-то. Мне кажется, это была ты.
— Надеюсь, что нет!
— Ну почему? Довольно привлекательная личность.
— Ах, дорогой! Ты просто старый льстец. И это после стольких лет.
— Не притворяйся, что тебе это не нравится.
Через полчаса они снова поднялись наверх и оказались в центральном холле.
— Интересно, — заметила Джил, — наши экспонаты все еще остались на месте?
— Ты имеешь в виду эти вещицы?
— Как тебе будет угодно, но я рассматриваю это как наше коллективное творчество и считаю, что мой аспирин придал ему подлинную завершенность.
— Пойдем посмотрим. Толпа в выставочном зале поредела. Теперь посетители с озадаченным выражением лица подолгу задерживались и внимательно разглядывая экспонаты. И только двое мужчин в центре зала оживленно беседовали и смеялись. Молодой человек в суконном пиджаке стоял поодаль и сосредоточенно рисовал в своем блокноте.
— Ну, что я тебе говорил? — сказал Дэвид, подталкивая Джил, когда она склонилась над подносом с сюрреалистической композицией.
— Они все еще на месте, — довольно заметила она. — И появился еще один коробок спичек.
— Возможно, это дело рук молодого человека с карандашом?
— Кого? Ах да, я поняла. Похоже, он очень увлечен своей работой, не так ли? Тебе не кажется, что он рисует Джеймса?
— Хотел бы я знать. Пойдем и спросим его об этом. Они направились к молодому человеку, но в это время собеседники в центре зала тоже пришли в движение, а один из них, заметив Уинтринхэмов, улыбнулся и подошел к ним.
— Нас перехватили, — пробормотала Джил, и в следующую минуту она уже обменивалась рукопожатием с Джеймсом Симингтоном-Коулом, врачом-офтальмологом госпиталя Святого Эдмунда. После этого он представил своего спутника, самого Освальда Берка.
Она была приятно удивлена его наружностью и уже не в первый раз отметила, что внешность писателя никогда не совпадает с тем впечатлением, которое оставляют его произведения. Работы Берка обычно были прямолинейными, резкими, с долей сарказма, но в то же время честными и, можно сказать, страстными. А перед ней стоял мужчина с заурядной приятной внешностью, но в то же время она почувствовала на себе его проницательный взгляд. Она не отважилась обсуждать с ним эту выставку, ей только очень хотелось показать, как они с Дэвидом приняли в ней участие. Но после нескольких общих замечаний по поводу возрождающейся популярности картинных галерей мужество оставило ее, — и беседа подошла к концу. Освальд Берк и Симингтон-Коул покинули зал вместе.
— А теперь посмотрим, чем занимается наш юноша, — заметила Джил.
Он с радостью показал им свои работы. Дэвид взял у него блокнот и едва не открыл рот от изумления, когда стал перелистывать страницы.
— А вот и ты, — сказал он жене. — Я же говорил тебе, что там будет и твой портрет.
— Ах! — Джил стала рассматривать рисунок. Он был выполнен с удивительной точностью. В нескольких скупых штрихах она увидела себя не так, как это обычно бывает в зеркале, в этом было нечто большее.
— Ах, — повторила она, чувствуя странное беспокойство.
Джил передала блокнот Дэвиду, который даже не взглянул на нее и снова стал листать его страницы, пока не остановился на последнем наброске.
— Это просто великолепно, — тихо сказал он. Джил снова взяла в руки блокнот. С его страницы на нее смотрел Джеймс Симингтон-Коул. Тонкие, интеллигентные черты его лица разъедала потаенная страсть. Его нельзя было назвать алчным или жадным, но определенное родство существовало. Ищущий, голодный взгляд. Лицо его было напряженным и выражало холодный расчет и жестокость — качества, которые у коллеги своего мужа она раньше не замечала, но теперь они стали легкоузнаваемы. Джил даже вздрогнула от неожиданности и перевернула страницу. Заурядные черты лица художественного критика растянулись в дежурной улыбке и были очерчены тремя или четырьмя сочными штрихами. Изображение этой довольно известной и выдающейся личности явно носило черты карикатуры, причем довольно жесткой.
— Ты знаешь этого человека? — спросила Джил и повернула блокнот к молодому человеку.
— Нет, я сделал эту зарисовку, пока вы с ним разговаривали.
— Это мистер Освальд Берк, собственной персоной.
— Тот самый!
Его удивление было искренним и даже чрезмерным. Юноша резко захлопнул блокнот.
— Это вполне возможно, — заметил молодой человек. — У него было совсем другое выражение лица, когда он разглядывал вон ту ерундовину.
Юноша указал на сооружение из тонкой проволоки, водруженное на конце короткой прямой деревянной ножки. Его лицо в тот момент выражало смесь отвращения, пренебрежения и неподдельного гнева. Но вскоре все это сменила искренняя детская ухмылка.
— Ну вот, он встретился на моем пути, и ничего не произошло. Когда я делал этот набросок, то считал, что передо мной просто глупый обыватель, который считает себя обязанным идти в ногу со временем.
— Как тебя зовут? — не обращая внимания на его излияния, спросил Дэвид.
— Том Драммонд, — сказал он, поочередно рассматривая супругов, и затем нарочито небрежным тоном спросил. — А вас как?
Дэвид удовлетворил его любопытство и, несмотря на нарастающую с его стороны враждебность, продолжил свои расспросы.
— Ты профессиональный художник или занимаешься этим ради удовольствия?
— И то, и другое, а может, все наоборот.
— Художественная школа?
— Неужели это настолько заметно?
— Если тебе не хочется, можешь не отвечать.
Том Драммонд покраснел, а Дэвид, ожидая ответа, спокойно стоял рядом. Джил пришла юноше на помощь.
— Мой муж работает в учебном госпитале. Не стоит на него обижаться. Вся его жизнь состоит из перепалок со студентами, и он постоянно задирает их.
— Послушай, — перебил ее Дэвид, — у тебя несомненный дар к рисованию. Я бы сказал, божественный, и ты наверняка это понимаешь. Мне очень понравился набросок моей жены, я собираюсь купить его у тебя за двенадцать гиней. На мой взгляд, именно столько он сейчас стоит, поскольку твоя известность не выходит за рамки узкого круга коллег. Во всяком случае тебе сейчас никто не заплатит больше. Лет через десять, я думаю, его цена поднимется до тридцати, но в данный момент могу предложить за него только двенадцать гиней. Я почти уверен, что могу столько же получить с Симингтона-Коула, если ты этого захочешь. Ему это понравится.
Том ничего ему не ответил и посмотрел в другую сторону зала. Уинтринхэмы заметили, что его взгляд был прикован к парочке, стоявшей перед большим холстом, украшавшим противоположную стену.
— Я хотел бы переговорить с моими друзьями, — наконец нарушил молчание Том. — Вернусь через минуту.
Они посмотрели ему вслед. Служитель у двери поднялся и направился в следующий зал. Очевидно, он почувствовал, что наступает время закрытия выставки и посетителям пора уходить, но у него не было возможности выставить их вон. Том выждал, пока служитель пересек ему дорогу, и продолжил свой путь. При его приближении друзья разом повернулись к нему.
Один из них был приблизительно того же возраста, что и Том. Что-то около двадцати, но невысокий, с нездоровым цветом лица и хрупким телосложением. Его подбородок опоясывала жиденькая черная бородка, а голову украшала немногим более густая растительность.
