Фред Кассак - Болтливая служанка
Там он принялся искать, рыскать и шарить. На деле все оказалось не так просто и ясно, как это преподносится в энциклопедических словарях и на выставках. Всегда оставалось место сомнению.
Наконец он вдруг увидел одну. Бесспорную. Со всеми полагающимися атрибутами ;— желтоватой шляпкой с чешуйчатыми наростами и белесой перепонкой — она, бесстыдно фаллоидная, торчала у корней старого дуба.
Он кинулся к ней, наклонился, протянул руку…
Необоримая сила пала ему на плечо и оттащила назад.
Он с пустой, без поганки, рукой сел задницей в мох. Необоримая сила подняла его на ноги и отряхнула. Источником этой силы оказался массивный субъект, который жизнерадостно заорал:
— Только не эту, несчастный! Ах, помилуйте, у вас просто талант! Тут полным-полно замечательных грибов, а вы бросаетесь к самому ядовитому!
Плененный Летуар с тоской подумал, что всегда есть, был и будет здесь или там, там или дальше, дальше или где-нибудь еще, где-нибудь еще или где угодно, в веках веков и как на земле, так и в небесах, такой вот настырный болван. Вслух же он заахал и замемекал.
— Вас едва не угораздило, — уточнил субъект, — сорвать за раз столько, сколько хватит, чтобы отравить многочисленную семью.
— Да ну? — промямлил Летуар. — Вы уверены?
— Месье, вот уже больше полувека я собираю грибы и лакомлюсь ими за обедом и за ужином, на закуску, на первое и на второе. В тарталетках, под соусом, по-гречески, соте, панированными, маринованными или фаршированными. Я член Общества друзей грибов. Так что сами посудите, насколько я люблю и уважаю грибы. Но с такими грибами, как этот, я поступаю вот так!
Носком ботинка субъект обезглавил поганку и раздавил ее каблуком. Спороносная ткань этого тайнобрачного гастеромицета лишилась всякой претензии на фаллоидность и самым жалким образом рассеялась по земле.
— Теперь он уже не способен принести вред! — провозгласил субъект с выражением исполненного долга на физиономии.
В тайниках своего сердца Летуар предал его поруганию и бесчестящим пыткам. Потом ему пришло в голову, что из этого зла можно извлечь и некоторую пользу и что этот навязчивый миколог может по крайней мере развеять его сомнения. Вот почему он проворковал:
— Благодарю вас за вмешательство, но я собирался сушить грибы, а не употреблять их свежими. Полагаю, что, будучи высушенным, этот гриб потерял бы свои ядовитые свойства?
И напустил на себя вид безмерного простодушия, тогда как по физиономии субъекта разливалось выражение безмерного же огорчения. Он ответил:
— Месье, в этом году минет тридцать лет, как я, которого вы сейчас видите перед собой, с помощью супруги каждую осень заготавливаю грибные консервы на зиму. Так что уж поверьте, что я немножко разбираюсь в грибных консервах и в сушеных грибах, равно как и в свежих. — Он понизил голос: — Так вот, могу вас заверить, что даже ломтик такого гриба, если его высушить, сможет и спустя десять лет с таким же успехом, что и сейчас, отправить на тот свет вас и всех ваших близких, причем в страшных мучениях.
Летуар скрыл удовлетворение под маской испуга. Изобразив смятение от смертельной опасности, которой он чудом избежал, он поспешно распрощался с субъектом и быстренько рванул в противоположную сторону.
Едва посчитав себя вне пределов досягаемости, он вновь принялся рыскать по лесу. Поначалу ему попадались одни только безнадежно съедобные или, в крайнем случае, сомнительные виды. Но в конце концов его настойчивость была вознаграждена находкой поганки, еще фаллоиднее первой.
Удостоверившись, что поблизости не бродит ни один из друзей грибов, он схватил ее, срезал, сунул в карман и скорым шагом удалился.
Не без труда он выбрался на старую королевскую дорогу (построенную Великим Дофином), к своей машине. Из бардачка он достал железную коробку, положил в нее поганку и покатил к Сен-Клу.
Записки в калитке уже не было, зато в почтовом ящике он обнаружил пакет тушеной капусты, пакетик супа из белых грибов и рулончик алюминиевой фольги.
Своей пробежкой по лесу он нагулял аппетит. На плите он подогрел в кастрюле тушеную капусту и тотчас ее слопал. Потом зажег духовку, зажмурив при этом глаза и мысленно заткнув уши, потому что при зажигании духовки ему всегда казалось, что она взорвется. Она не взорвалась. Он отрегулировал ее на маленький огонь. Достал из железной коробки поганку, положил ее на лист алюминиевой фольги и поместил все это в духовку.
Потом он растянулся на кровати с последним номером «Парижского алькова». Главным образом его интересовали фотографии. Время от времени он ходил приглядывать за поганкой.
То была безмятежная, упоительная сиеста. Все шло своим чередом: в «Парижском алькове» показывала стриптиз Глэдис из Глазго, в духовке сушилась поганка.
Летуар прикорнул. Когда он проснулся, день клонился к вечеру, Глэдис из Глазго все так же показывала стриптиз, а вот поганка высохла. Летуар истолок ее в порошок и ссыпал его в железную коробку. Коробку он тщательно закрыл и поставил в стенной шкаф, а загрязненную фаллином алюминиевую фольгу бросил в унитаз. Нажав на слив, он поразился мысли, что в этой жизни куда чаще доводится спускать воду, нежели просто спускать, и это погрузило его в глубокую задумчивость.
В таком меланхолическом настроении он снова сел за руль своей машины и покатил к Парижу и его Большим Бульварам. Где и оказался десять минут спустя.
С полчаса он кружил в поисках места, где можно было бы приткнуть автомобиль. Когда он наконец его нашел, то с полчаса бродил в поисках кафе, где можно было сесть за столик. Его поразила меланхолическая мысль о том, что воскресные вечера парижане просиживают за стаканчиком в кафе. В большинстве своем они имеют возможность пойти домой и заняться там любовью, но они сидят за столиками и попивают. Почему?
«Может быть, — меланхолично думал Летуар, незаметно рассматривая других посетителей, — это потому, что они не так озабочены этим? Но тогда, черт меня побери, чем же они могут быть озабочены? Ведь если и быть озабоченным, то лучше секса для этого ничего не подходит. Всякая иная, не сексуальная, озабоченность свидетельствует, на мой взгляд, ни больше ни меньше как о психической ненормальности! Не может же того быть, чтобы они не были озабочены ничем?»
И впрямь, остальные посетители были озабочены, похоже, лишь тем, чтобы изловчиться сделать заказ. Крутом было невероятное количество юбок, невероятно высоко открывающих закинутые одна на другую ноги, и невероятное количество выставленных напоказ ляжек, но, казалось, никто не обращает на это внимания, особенно мужчины, которые, беседуя о новом налоге на продажи, смотрели куда угодно, но только не туда, куда следовало бы. Летуару стало не по себе: он почувствовал себя совершенно одиноким среди этой толпы тронутых.
Спустя полчаса появился официант и сварливым тоном осведомился, чего месье желает.
— Томатный сок, — сказал Летуар. — С сельдерейной приправой.
Полчаса спустя официант принес сок без приправы. Летуар продолжал настаивать на приправе. Официант метнул в него испепеляющий взгляд и принес ему эту несчастную приправу — еще полчаса спустя. Летуар пожелал расплатиться немедленно. Официант согласился с большой неохотой, скрепя сердце вернул сдачу и с омерзением получил чаевые.
Летуар вылил сок в стаканчик, взял флакон с приправой, сделал вид, что солит сок, и проворно упрятал флакон в карман.
Он огляделся вокруг: женщины по-прежнему демонстрировали ноги, мужчины — свое полнейшее к оным безразличие.
Он поднялся — с облегчением, но с прежней меланхолией — и вышел, поглаживая покоящуюся в глубине кармана солонку. Она была гладкая, как кожа ноги под хорошо натянутым чулком.
Вернувшись домой, он открутил у солонки пробку, высыпал на лист фольги с кофейную ложечку сельдерея, достал из шкафа железную коробку и насыпал на сельдерейную соль с две кофейные ложечки поганки, что, по его разумению, составляло вполне честную пропорцию. Смешав порошки, он всыпал полученную смесь в солонку. Желтоватый цвет поганки гармонично слился с желтоватым порошком сельдерея.
Понедельник, 4-е
Он припарковал машину напротив ресторана «У тонкой сосиски» и притворился, будто читает газету. В действительности он наблюдал за «Превер-и-Косма». Руки у него были влажные. Сердце колотилось, в животе урчало. Чтобы придать себе решимости, он ощупывал солонку в кармане.
Внезапно он вздрогнул: показался Упырь. Ему предшествовал его крупный нос на высоко поднятой над низкой душонкой голове, а замыкали шествие его длинные ноги.
Летуар пробкой вылетел из машины, украдкой пробежал несколько метров в противоположном направлении и повернул назад. Этот маневр позволил ему оказаться у двери кафе строго одновременно с Упырем.
