Эд Макбейн - Послушаем за глухого!
— Не ваша?
— Первый раз вижу.
— Я так и подумал, — сказал Карелла, потом добавил: — Не хочу показаться пародией на полицейского из телесериала, но все же вынужден предупредить вас, мистер Эллиот, не покидать этот город.
— Куда я могу деться? — спросил Эллиот.
— Кто вас знает. У вас есть тяга к Бостону. Так или иначе, послушайтесь меня и не исчезайте, пока я с вами не свяжусь.
— Что вы хотите найти на этом старом башмаке? — раздраженно спросил Эллиот.
— Может, немножко воска, который не растаял.
С пяти вечера за Фредом Липтоном следил Коттон Хоуз. Расположившись в седане напротив фирмы по продаже недвижимости, он увидел, как Липтон вышел на улицу, запер дверь и двинулся к своему «форду», припаркованному в квартале от здания. Соблюдая все меры предосторожности, Хоуз прокатился за Липтоном до его дома в полутора милях от Ашмид-авеню. Там он провел в унылом ожидании еще четыре часа, после чего его усилия были вознаграждены появлением объекта на улице. Липтон снова сел в «форд» и покатил в бар под странным названием «Эй! Эй! Веселей!». Поскольку Липтон не знал Хоуза в лицо, не догадывался о его намерениях, а кроме того, вывеска у входа обещала танцовщиц «топлесс», Хоуз решил, что есть смысл продолжить наблюдение в помещении. Когда он вошел, то его ждало запланированное разочарование. В этом городе девочки выступали не совсем «топлесс», а с легким довеском в виде прозрачного лифчика или звездочек на сосках. При том, что улицы кишмя кишели проститутками, Боже сохрани танцовщице продемонстрировать свои обнаженные грудные железы какому-нибудь разине из Сиу-Сити. Правда, танцовщицы, обычно были молоденькие и хорошенькие, старательно виляли попками под фонограмму на радость джентльменам на табуретах у стойки бара. Но «Эй! Эй! Веселей!» являл собой грустное исключение из правил. Девочкам было сильно за тридцать и они трудились в поте лица, но не вызывали того эротического отклика в аудитории, который предполагало подобное шоу. Коттон Хоуз сидел и скучал, мужественно выдерживая волны обрушивающегося на него электронного грохота. Он угрюмо косился на четырех танцовщиц, выделывавших положенные коленца. Время от времени он посматривал и на Фреда Липтона. Хоуз мрачно отметил про себя, что скорее всего, стереосистема обошлась хозяевам этого заведения дороже, чем исполнительницы, но в конце концов это был Калмспойнт, а не Айзола, и привередничать не следовало.
Липтон, похоже, был на короткой ноге с одной из танцовщиц, тридцатипятилетней крашеной блондинкой с силиконовыми грудями, увенчанными звездочками, и полными ягодицами. Закончив номер, она присела у стойки бара и, перекинувшись с Фредом несколькими фразами, проследовала к его столику в углу. Липтон заказал для нее выпивку, и они проговорили с полчаса, после чего блондинка снова выбралась на эстраду, чтобы продемонстрировать свои пышные формы гостям бара, которые следили за ней выпучив глаза, словно увидели великую балетную актрису, прогремевшую на весь мир в «Лебедином озере». Липтон заплатил по счету и удалился. Хоуз двинулся за ним следом, не испытывая никакого сожаления, что не может досмотреть представление. Липтон вернулся к себе домой, поставил «форд» в гараж и поднялся наверх. Решив, что теперь его объект завалится на боковую, Хоуз поехал обратно в «Эй! Эй! Веселей!», где заказал виски с содовой, надеясь вступить в контакт с толстозадой блондинкой.
Он сумел это сделать после того, как она закончила свой номер, как две капли воды похожий на предыдущие три, пять или пятьдесят пять номеров, исполненных ею в этих стенах. Когда она направилась то ли в уборную, то ли в артистическую, Хоуз загородил ей дорогу, чарующе улыбнулся и сказал:
— Вы прекрасно танцуете. Позвольте мне заказать вам что-нибудь выпить.
— Пожалуйста, — тотчас же ответила девица, подтвердив тем самым справедливость гипотезы Хоуза насчет того, что в ее служебные обязанности входило раскалывать клиентов на дополнительные порции разбавленного виски или имбирного пива, замаскированного под шампанское. Она отвела его к тому самому столику, где ранее сидела с Липтоном, и тотчас же, словно из-под земли, вырос официант с блокнотом и карандашом наготове. Девица заказала двойной бурбон с содовой. Возможно, фокус с шампанским не проходил по причине того, что местные предпочитали что-то попроще. Так или иначе Хоуз быстро заказал себе скотч с содовой, улыбнулся и сказал:
— Вы действительно здорово пляшете. Давно тут работаете?
— Ты полицейский? — вдруг спросила его собеседница.
— Нет, — отозвался Хоуз, сбитый с толку ее проницательностью.
— Тогда жулик?
— Нет.
— Тогда зачем ты носишь пушку?
— Кто это сказал? — пробормотал Хоуз.
— Я тебе говорю! Справа, на бедре. Я сразу заметила, как она топорщится, когда мы говорили в проходе. А потом, когда мы шли к столику, я прижалась к тебе и поняла, что это точно железка.
— Ты не ошиблась, — признался Хоуз.
— Значит, ты из полиции?
— Не совсем. Я охранник. Ночной сторож. Фабрика на углу Клайна и Шестой.
— Врешь. Если ты ночной сторож, то почему не дежуришь на своей фабрике?
— Я заступаю в полночь.
— А до этого напиваешься?
— Только изредка.
— А куда ты уходил — ты ведь уже здесь появлялся? — продолжала допрос девица.
— Значит, ты обратила на меня внимание? Очень приятно, — Хоуз сделал отчаянную попытку перевести разговор в традиционную плоскость трепа между мужчиной и женщиной, подальше от опасных глубин.
— Обратила, — равнодушно пожала плечами блондинка. — А что? Ты такой рослый и волосы у тебя рыжие. Как не заметить? Тебя небось зовут Ред?
— Меня зовут Хэмп.
— Это еще что такое?
— Уменьшительное от Хэмптон.
— Это имя или фамилия?
— Фамилия. Я Оливер Хэмптон. А тебя как зовут?
— Мое имя на афише. Не заметил?
— Увы.
— Меня зовут Ронда Спир.
— Настоящее имя?
— Сценическое.
— А настоящее как?
— А зачем тебе? Чтобы позвонить ночью и дышать в трубку?
— Позвонить я могу, но дышать не стану.
— Если не дышать, можно отдать концы, — заметила Ронда и рассмеялась. Потом залпом осушила стакан и сказала: — Можно мне еще один двойной бурбон?
— Запросто, — сказал Хоуз и, жестом позвав официанта, заказал по второй. — И сколько же ты выпиваешь за вечер? — поинтересовался он.
— Штук десять-двенадцать, — ответила блондинка. — Это же кока-кола. Раз ты из полиции, то должен знать.
— Я не из полиции и первый раз слышу про кока-колу, — отозвался Хоуз.
— Я разбираюсь в полицейских, — сказала Ронда. — А ты знаешь про кока-колу. — Она посмотрела на него в упор и спросила: — Что тебе от меня надо, начальник?
— Небольшая беседа.
— О чем?
— Ну хотя бы о том, почему ты рассказываешь полицейскому, если я, по-твоему, полицейский, что он платит за бурбон, а получает кока-колу.
Ронда пожала плечами:
— А что такого? Если бы эту дыру решили прикрыть, это сделали бы давным-давно. Но в участке все на подкорме — от лейтенанта до последнего патрульного. Мы даже иногда танцуем совсем с голыми сиськами. Нам не мешают. Так ты для чего пришел, начальник — получить свой кусок пирога?
— Я не полицейский, — тупо сказал Хоуз. — По мне, можешь выпить ящик кока-колы и танцевать с голой попой.
Ронда вдруг рассмеялась совсем по-девчоночьи. Искреннее веселье сильно изменило ее внешность — она вдруг на мгновение стала такой, какой, наверное, была, когда еще не успела очерстветь душой. Смех стих, милый образ растаял.
— Спасибо, солнышко, — сказала она официанту, подняла стакан и обратилась к Хоузу: — Ну ладно, пусть ты не из полиции. Какая разница?
— Салют! — сказал Хоуз, поднимая свой стакан.
— Салют! — сказала Ронда, и они оба выпили. — Ну а если ты не из полиции, то чего тебе нужно?
— Ты хороша собой! — сказал Хоуз.
— Так ты за мной следишь?
— Конечно. Так вот он, наверное, не обсуждал с тобой, почем тут кока-кола.
— Откуда тебе известно, о чем мы с ним толковали?
— Я ничего не знаю, просто я хотел сказать, что красивая женщина…
— Угу…
— Пользуется вниманием мужчин. Так что чего удивляться, если я проявил к тебе интерес? Вот, собственно, все, что я хотел сказать, — закончил Хоуз и пожал плечами.
— А ты не глуп, — заметила Ронда. — Прямо обидно…
— Что?
— Что ты работаешь в полиции.
— Слушай, сколько раз я тебе должен повторять? Я…
— Ты полицейский, — равнодушно перебила его Ронда. — Не знаю, что тебя интересует, но внутренний голос подсказывает мне, что нам лучше попрощаться. На всякий случай.
— Я ночной сторож, — уныло сказал Хоуз.
— Конечно. А я Лилиан Гиш. Ладно, разберись с официантом, а я пошла.
