Аркадий Вайнер - Ощупью в полдень
Тихонов внимательно смотрел на него: Козак был чрезвычайно наряден, мал ростом и невыносимо энергичен. Он без устали катался по небольшому номеру на своих коротких ножках, ловко обходя все препятствия на пути.
— Да-да, я вам серьезно говорю. У меня был такой острый роман в Смоленске. Неповторимая дама! Волшебный экстерьер! Я не женился на ней случайно. Когда я уехал из Могилева в Минск…
— Вы же сказали, что в Смоленске…
— Да, но ведь мне потом пришлось перевестись в Могилев, и она приезжала ко мне. О, эти незабываемые прощания и встречи на вокзале! Я получил тогда строгача с понижением в должности…
— За прощания на вокзале?
— Нет, к сожалению, за встречи, — ловко обогнул тумбочку Козак. — А вы смеетесь? Зря, зря, товарищ Тихонов. Ваше лицо мне симпатично, поэтому я с вами так откровенен. Скажу вам тет-а-тет, как мужчина мужчине: сколько я горел из-за женщин! Как горел, боже мой! С дымом, с треском! Но не могу я бороться с чувством прекрасного в себе!
— И давно вам так тяжело?
— Первый выговор я схлопотал лет двадцать назад. — Козак чуть не налетел на стул.
— Просто вам надо жениться по любви, — сказал участливо Тихонов.
— Ах, милый мой, я уже четырежды был женат по любви.
— Слушайте, Козак, у вас не сердце, а дворец бракосочетаний. Вашу бы энергию да на мирные цели…
— Интерес к женщинам — стимул любого творчества, — обиделся Козак. — Все великие люди были неравнодушны к женщинам — Леонардо да Винчи и Рафаэль, Петр Первый и Наполеон, Пушкин и Толстой. Это же достоверный факт!
— А вы, мол, замыкаете этот славный ряд?
— Я не Рафаэль и не Наполеон…
— Заметил, — кивнул Стас.
— …но и я имею перед человечеством заслуги, — важно сказал Козак.
— По части чего? — вежливо осведомился Стас.
Тут Козак обиделся всерьез. Он полез в шкаф, достал чемодан, из него потертую кожаную папку с надписью «На подпись». Папка распахнулась с треском. Почетные грамоты, благодарности, вырезки из газет свидетельствовали о трудовых успехах инженера-строителя Л. А. Козака. Среди бумаг лежала фотография еще совсем молодой, очень красивой женщины.
— Это моя супруга, — с гордостью сказал Козак.
— Четвертая? — съехидничал Стас.
— Практически, — замялся Козак.
— А теоретически? — как клещ, привязался Стас.
— Видите ли, сложные житейские обстоятельства помешали нам с четвертой оформить брак официально.
— Строгач или понижение? — сочувственно спросил Стас.
— Перебросили в сельское строительство на Львовщину, — вздохнул Козак.
— Там вы и познакомились со своей нынешней, пятой супругой?
— Да, ее папа, мой тесть, — начальник межрайонной конторы «Сельэлектро»…
Стас неожиданно вспомнил, что Львов не так уж далеко от Ровно, куда Таня ездила в командировку. «Пора начинать атаку», — подумал он.
— А ее папа, ваш тесть, намного вас старше?
— На четыре года. А что?
— А то, что я хочу узнать, как вы провели вечер прошлого понедельника.
— Вечер? Прошлого понедельника? — споткнулся Козак.
— Да-да, уважаемый Лев Алексеевич, именно вечер прошлого понедельника.
Козак подумал:
— Часов в пять я уехал из гостиницы. Походил в городе по магазинам, потом поехал к друзьям, в гости.
Говорил он не спеша, и Стас почувствовал, что Козак думает над каждым словом.
— Когда вернулись в гостиницу?
— Было уже поздно, но время я не заметил.
— Сколько времени вы ходили по магазинам?
— Часов до восьми.
— В каких магазинах побывали, если не секрет?
— В Марьинском универмаге, в комиссионном магазине на Октябрьской улице, потом в комиссионке на Колхозной, еще в нескольких… Вот жене сумку купил.
Тихонов взял у него из рук изящную черную сумку, повертел в руках, откинулся в кресле.
— Приятно поговорить с вами, Лев Алексеевич.
— Почему? — насторожился Козак.
— Потому что ваш рассказ напомнил мне один старый, но ужасно смешной анекдот. Разрешите его вам поведать?
— Сделайте одолжение, — растерянно развел руками Козак.
— Вернулся один человек из отпуска и рассказывает друзьям: «Как только, — говорит, — я приехал в Кисловодск, так сразу же пошел на море и искупался». «Позвольте, — говорят друзья, — ведь в Кисловодске же нет моря!» «Так вот, я не знал, что в Кисловодске нет моря, пошел и искупался», — отвечает курортник. Правда, смешно?
— Смешно, — согласился Козак. — Но какое это имеет…
— …отношение? — спросил Стас, перехватив напряженный взгляд Козака. — А такое: вы не знали, что по понедельникам промтоварные магазины в Москве закрыты, — пошли и купили сумку. Смешно?
Это был чистый гол. Козак даже бегать перестал. Он стоял посреди комнаты, нервно вытирая губы концом своего элегантного галстука. Тихонов невозмутимо крутил в руках сумку. Козак решил выкатить мяч в центр и начать игру сначала.
— Простите, я, видимо, перепутал. Да-да, я купил сумку во вторник.
— А к друзьям тоже во вторник ездили?
Козак замешкался на мгновение:
— Не-ет, в гостях я был в понедельник…
— Кто ваши друзья? Где они живут? — Стас достал записную книжку.
— Их фамилия Алешины. Они живут на Юго-Западе.
— Телефон есть?
— Нет. Должны скоро установить.
— Когда вы приехали к ним и сколько там пробыли?
— Около шести. А уехал поздновато.
— Они, наверное, смогут подтвердить, что вы провели у них весь вечер?
Козак заерзал. Он затянул узел галстука до отказа, потом растянул его совсем, расстегнул верхнюю пуговицу горочки, снова подтянул узел.
— Вы сейчас помнете свой прекрасный галстук, — спокойно сказал Тихонов. — Так как же насчет Алешиных?
— Я вам могу поклясться честью, что я провел там весь вечер, но мне бы очень не хотелось, чтобы вы этот факт у них проверяли!
Тихонов удивленно поднял брови:
— Это почему же?
— Вы же интеллигентный человек! Вы же понимаете, что всем всего не расскажешь. Вы же знаете, что ваш приход может быть неправильно истолкован. Представляете, как это звучит для простых людей, где-то немножко обывателей: о друге дома расспрашивают из МУРа! Ведь это же не просто. Это же МУР! Это же звучит как!
— Гордо! — мрачно отрезал Тихонов. — Но доводы ваши я считаю неубедительными. Тем более что честному человечку нечего бояться, если официальное лицо наводит справки во имя закона. Поэтому нам придется вместе поехать сегодня к Алешиным.
— Но это же невозможно! — с отчаянием сказал Козак.
— Возможно. Очень возможно. Я вам это точно говорю, — отозвался Стас.
— Но дело в том, что Алешина сейчас нет дома.
— То есть как? А где же он?
— В командировке, — упавшим голосом сказал Козак.
— А где же вы были тогда?…
— Я же говорю — в гостях у Алешиных.
— Так-так-так, — забарабанил Тихонов пальцами по ручке кресла. — Вы уж формулируйте тогда точно — у Алешиной, а не у Алешиных.
— У Алешиной, — покорно вздохнул Козак.
Тихонов задумался: «Просто смех и грусть берут, когда подумаешь, с чем только не сталкиваемся на работе. Впрочем, это тоже объяснимо. Мы же ходим всегда, как пограничники, вдоль тонкой линии, разделяющей нормальное и извращенное. Но у пограничников — полосатые столбы, распаханная полоса, на ней остаются следы. А мы эти столбы ставим сами и полосу пашем на себе. Поэтому в разговоре нельзя поставить деликатную точку, нельзя на обыске тактично отвести взгляд от чужого белья, нельзя не видеть чужих пороков и слабостей. Как это трудно — иметь большие права, которые в сто раз тяжелей ваших нелегких обязанностей! Но иначе нельзя — мы ставим столбы между людьми и убийцами. Убийство — не абстрактная картина, здесь непонятного и недосказанного быть не может. И кто-то должен копаться в чужой грязи и крови, чтобы не было вообще грязи и пролитой крови».
Тихонов провел ладонями по лицу, будто умывался, потом встал:
— И все-таки, Лев Алексеевич, я должен вас огорчить; к Алешиной нам сегодня придется поехать.
— Но вы убедитесь, что все это ерунда, и сами же потом будете смеяться.
— Может быть. Но, как говорит мой начальник, хорошо смеется тот, кто смеется без последствий.
Отворилась дверь, и в комнату вошел высокий седой человек. Он подошел к Тихонову, сказал звучным веселым басом:
— Здравствуйте! Лагунов. — И крепким мужицким пожатием стиснул ему руку.
4— …Нет, дорогой мой, у вас архаические представления о нынешней периферии! — сочно захохотал Лагунов. Его лицо красно, крупные черты подвижны, небольшие седые усы вздыблены.
— Небоскребов у нас, на Орловщине, не строят, как на проспекте Калинина, скоростную химчистку налаживают второй год — это все верно. Но вот вы, столичные жители, всегда немного кокетничаете с нами, провинциалами: «Ах, у нас такая спешка всегда, такой ритм жизни бешеный!» Так ритм — что? Уже давно нужны другие категории, другие определения. Я бы сказал, что надо нынешнюю жизнь мерить ее наполнением, насыщенностью… Да и ребята у нас сейчас хорошие растут, грамотнее нас, глубже жизнь знать хотят. Мне тут как-то сын — семнадцать лет парню — говорит: «Папа, а где бы взять почитать Пруста?» Я ему снисходительно так: «Вон в шкафу пятитомник стоит. Прочитай сначала „Фараона“ — отличная вещь». Помолчал мой Алеха, потом говорит: «Папа, я Болеслава Пруса читал, я про Марселя Пруста спрашиваю». Бах! Я чуть со стыда не сгорел. А ведь мы их воспитывать должны. Вот мой сосед Брэдбери читает. Я посмотрел — сложно, конечно, но чертовски интересно… Да, видать, чтобы кого-то воспитывать, надо самому учиться здорово!
