Николай Иванов - Наружка
А так цепочка вертелась, не переставая, по двенадцать часов в смену: карьер — экскаватор — «КамАЗ» — промприбор. Порода свозится на площадку, затем бульдозером подсыпается на железный дырчатый настил, под мощную струю воды. Размытая земля грязью уходит вниз, в драгу, похожую барабан для просушки зерна. А поскольку золото, если верить Менделееву и весам, в девятнадцать раз тяжелее воды, то оседает вместе с каменной крошкой и грязью в опломбированной драге.
На этом технологический прогресс и заканчивается. Спецподготовленный, заслуживающий полного доверия золота приступает к главному. Зачерпнув ведром месиво в драге, забирается в затишье будки. Там, вываливая порциями полученную грязь на деревянный лоток, начинает осторожненько, подергивая туда-сюда дедовское приспособление с углублением посредине, смывать водой излишки. Пятьсот, тысяча движений — и начинают поблескивать крупинки да пластинки. А иногда — и самородки.
Для сбора золота под рукой стоит специальная банка с водой. Пальчиками ухватил крупинку — и опустил в нее. Пальчики прополоскал, чтобы ненароком не прилипло чего. Хорошо, когда вода теплая. Но на приисках теплой воды не бывает. И золота в Сочи не бывает — все в тундре, Сибири, в горах…
— Заканчиваем, — доложил съемщик.
На прииске можно проработать и десять сезонов, а живого золота так и не увидеть. Касаются его лишь начальник участка, съемщики да охрана на приемке. Остальные возят породу, готовят обеды, качают воду. Соблазняться нечем. В декабре, после всех перерасчетов и вычетов, тебе перешлют заработанную за сезон сумму. Если она тебя устраивает и ты вновь готов полгода вкалывать по двенадцать часов в сутки — на следующий год пиши новое заявление и жди вызова.
Это в царские времена с каждым старателем, или, как в то время их называли, золотничником, заключался отдельный договор:
«Мы, нижеподписавшиеся, разного звания люди, заключили сие условие:
1. Подрядились мы, рабочие люди, на золотничные работы и беспрекословно выполнять те именно работы, какие будут назначены.
2. Работу я, нанявшийся, обязуюсь проводить ежедневно, несмотря ни на какую погоду и время года — с четырех часов утра и до восьми часов вечера, полагая на завтрак и на ужин по получаса, и на обед — полтора часа.
3. Работать должен я честно и старательно каждый день.
4. Если для пользы дела встретится надобность вести работы днем и ночью, то от работы ночью отказываться не имею права, работая по 12 часов в смену»…
После революции договора, как известно, сменили социалистические обязательства:
«Мы, бригада старателей, выполняя решения съезда партии, обязуемся…»
Зато сейчас никто никому ничего не должен, не обязан. И бумаг между собой не составляют. Лишь руководители артелей получают десятки, сотни указаний, которые не то что выполнять, а и читать не успевают: «Указ от 7 октября с.г. считать вступившим в силу с 1 мая с.г. Произвести необходимые расчеты и выплаты по возникшей в связи с этим задолженности…»
После подобных указаний, в открытую подозревающих старателей в корысти, Байкалову порой хотелось в отчаянии крикнуть:
— Неужели вы не понимаете, что мне хоть золото, хоть навоз — все едино? Я ассенизатор. Что там, что тут достаю из земли кусок дерьма, а за это получаю деньги. Зарплату. Не ловите нас на корысти. Мы не стоим над золотом, оно идет себе и пускай идет. Как уголь, древесина, хлопок. Мы равнодушны к нему!
Но кому кричать? Москва далеко, да и репутация у него самого вроде не кристальная. Сколько раз он видел брошенные в его сторону снисходительные взгляды: мол, кто бы говорил! Так что ничего он кричать не будет. Только бы не мешали работать.
Приехав на прииск, Байкалов не мог не взглянуть на приемку и охрану золота. Домик ЗПК — золотоприемной кассы, обнесенный колючей проволокой, как и положено, располагался в центре поселка. Тронул калитку — звонок. Вообще-то звонков четыре: на калитке, дверях дома, непосредственно в комнату хранения и на самом сейфе. Уже не говоря о двух-трех вооруженных охранниках, которые обязаны весь сезон неотлучно находиться внутри кассы. Сам дом изнутри обивается железом, так что крепость не крепость, но небольшой бастиончик. Хотя, как шутят сами старатели, — все это лишь честных людей.
Пока переговорил с охраной, подошли дрожащие от холода и сырости Степаныч и съемщик. Подсели к дышащей жаром электроплите — одновременно и высыпать из банки на противень для просушки намыв и погреться.
Золото легло на жесть мокрой горкой, съемщик отполированной палочкой аккуратно разворошил его. Запахло теплом подогреваемого песка.
— Миллионов двести семьдесят поджаривается, — прикинул вес Степаныч. — Егор Никитович, когда там Москва наконец поумнеет? Или это безнадежно?
Имелся в виду валютный коридор, границы которого определило правительство и Центробанк для спасения падающего рубля. Все вроде правильно, забота о стабильности государства. Если бы не один штрих: к доллару, остановленному таким Образом, была привязана цена на золото. Заморозив его, заморозили и стоимость конечного продукта в золотодобыче. Вперед рвались цены на бензин, соляру, запчасти, электроэнергию, продукты, каждое министерство плакалось, но имело от этого определенную выгоду. Все, кроме золотодобытчиков, у которых затраты на работу начали превышать цену добычи. Безумие: золото стало добывать невыгодно!
Так что, со старательской точки зрения, этот валютный коридор втягивал страну в еще большую дыру, и правительство, образно говоря, лишь подкрашивало заборы, у которых подгнили стояки. Золото нужно лелеять, золото, а на него краску для этого забора или сам забор купить-то можно будет.
Не дождавшись ответа, Степаныч сам махнул рукой: что с москвичей возьмешь! Спросил:
— Назад сегодня уже не поедете?
— Пока не знаю.
До дома — семь часов хорошей езды. Спасение, что «джип» приобрели, на «УАЗике» голова бы уже давно отлетела после здешних дорог. Может, и стоит рискнуть поехать обратно. Засветло на грунтовку если выбраться, то потом уже не страшно. Чего же хочет от него чиновник в крайдрагмете? Зачем звонил?
Мысли раз за разом возвращались к предстоящему разговору. Можно, конечно, послать сразу всех за Енисей, но жизнь уже научила: если известие есть, то самый оптимальный вариант — идти к нему и хоть как-то контролировать ситуацию. Да, ехать желательно сегодня…
— Через полчаса выезжаем обратно, — увидев выходившего из столовой водителя, Байкалов приказал ему готовиться в дорогу.
3.Выпускные зачеты в детектив-колледже принимались два дня.
В первый день — теория: юридическая подготовка, действия при нападении на объект, сопровождение грузов. Следующий день начался с медицинской подготовки, затем стрельба и на закуску — физподготовка. Ей, похоже, уделялось повышенное внимание, так как в спортзал на сдачу зачета обещал подойти сам директор ДК.
Он появился за минуту до начала. Стал ногой на стул, облокотился на колено.
— Приготовились, — подал команду тренер.
При рукопашном бое, в отличие от экзаменов по теоретическим предметам, списать задание, подсмотреть у соседа ответ нельзя. Выходишь в круг и побеждаешь. Или проигрываешь. В зависимости от этого имеешь и количество синяков на теле. И роспись в зачетке.
Заметно стало даже по построению курсантов, что здесь, в спортзале, они времени даром не теряли. Стали в круг, выровняв носочки по белой линии. Ноги на ширине плеч, руки за спину — гимнастическая стойка, а не шаляй-валяй перед раздумьем с похмелья: самому бить морду или, если лень, подставить под чужой кулак свою. Маты были унесены и сложены стопкой у стены — спотыкаться никому не придется. А вот падать — как в реальной схватке, без подстилки.
Тренер указал на одного из слушателей, тот безропотно стал облачаться в доспехи: на голову шлем, на грудь поролоновый протектор, на промежность — пластмассовую раковину. Натянул боксерские перчатки, вошел в центр. Лишь принял стойку, как преподаватель начал бросать на него остальных курсантов:
— Минута боя каждому.
Кто ногами, кто тренировочными резиновыми нунчаками, кто пластмассовыми дубинками-яварами — без правил, учета весовых категорий, какого-то одного стиля борьбы завертелся бой-карусель. Бились злобно, отчаянно, словно итогом была не оценка в дипломе, а призовой фонд в «зелененьких». Однако стоило экзаменующемуся упасть или его выбивали из круга, как на его место вызывался следующий испытуемый. И вновь каждому давалась минута, и все повторялось сначала.
Скидки не сделали даже единственной в группе девушке. Больше того, именно у нее от удара нунчаком треснула сетка, огораживающая лицо. Стальные штыри, словно трезубец, выставились навстречу противнику, а за ними, в глубине шлема, блестели решительностью и готовностью продолжать бой девчоночьи глаза.