Александра Маринина - Тот, кто знает
В прихожей было темно. Ира сразу принялась расстегивать ремешок на босоножках и, только уже стоя босиком на полу, сообразила, что Виктор Федорович так и не зажег свет. Он был совсем рядом, она чувствовала его дыхание, его руки на своей спине. Его губы… Они мягко прикоснулись к ее закрытым глазам, к виску.
– Ты – жена моего сына. Я никогда не смогу переступить через это, – прошептал он.
– А если я перестану быть его женой?
– Это ничего не изменит. Ты вошла в нашу семью как дочь, и с этим ничего нельзя поделать.
– А вы хотели бы это изменить? – все еще надеясь, шепотом спросила Ира.
– Бессмысленно это обсуждать. Мы не можем это изменить.
Он обнимал ее все крепче, и то, что он делал, было совершенно противоположным тому, что он говорил. Он хотел ее так же сильно, как она хотела его, в этом невозможно было ошибиться.
– Что же нам делать? – совсем по-детски спросила она.
– Ничего. Бережно относиться к тому, что есть. Благодарить судьбу за то, что это есть, и не желать большего.
– Бережно относиться к чему?
Ей хотелось ясности, полной досказанности. Ире казалось, что, чем больше слов будет произнесено, тем проще ей будет убедить Виктора Федоровича в том, что не нужно отказываться от своего счастья. Она боялась, что разговор слишком быстро иссякнет, и тогда им придется отстраниться друг от друга, зажечь свет, и все вернется на круги своя. Этого нельзя допускать, пока Ира не добилась своего. Пока он ее не поцелует по-настоящему, не в висок или в щеку, а так, как целует влюбленный мужчина. Только одно прикосновение к губам, а там уж Ира найдет аргументы, которые штормовой волной сметут все его принципы и установки. Эти аргументы она научилась использовать много лет назад, когда еще школьницей была.
– К чему мы должны бережно относиться? – настойчиво повторила она, не дождавшись ответа. Ее руки при этом ласково гладили его шею и затылок.
– К семье, которая у нас есть.
– А к нашим чувствам?
– И к нашим чувствам тоже. Ты – чудесная девочка, но не нужно меня провоцировать, мы оба потом об этом горько пожалеем.
– Я не пожалею, – упрямо прошептала Ира.
Но все было напрасно. Виктор Федорович протянул руку к выключателю. Вспыхнул свет. Мираж растаял, так и не материализовавшись.
Ей удалось взять себя в руки и не расплакаться. Ира тихонько поцеловала свекра в щеку и негромко сказала:
– Спасибо вам, Виктор Федорович.
– За что? – Его лицо было грустным и отрешенным. – Я смертельно обидел тебя. Нельзя допускать, чтобы женщина признавалась в своих чувствах, а потом отвергать ее. За такое не благодарят.
– Вы ничего не понимаете. – Она через силу улыбнулась. – Вы преподнесли мне урок, это всегда полезно. Вы удержали меня, не дали сделать то, что потом принесло бы нам обоим массу сложностей. А чувства никуда не денутся, они всегда будут с нами, правда?
– Правда.
Виктор Федорович тоже нашел в себе силы усмехнуться, и Ире стало легче.
– Тогда пойдемте пить чай.
Весь остаток вечера оба старательно делали вид, будто ничего между ними не произошло. Пили чай, смотрели в гостиной телевизор. Около десяти часов Виктор Федорович ушел в кабинет, сославшись на то, что ему нужно еще поработать. Скрывшись в своей комнате, Ира до крови кусала губы и пыталась привести мысли в порядок. Она никак не могла понять, как относиться к тому, что случилось. Виктор Федорович отказался от нее, открытым текстом объяснил, что им никогда не быть вместе. Но он не кобель, не кинулся с жадностью на легкую добычу, которая сама в руки идет. Плохо это или хорошо? В голове полный сумбур, в душе смятение, она ничего не может понять, ни в чем не может разобраться. Она знает только одно: она его любит. И после всего, что произошло, любит еще больше. Наваждение какое-то… Завтра же она позвонит Наташке, прямо с утра позвонит и договорится о встрече. Наташка умная, она поможет разложить все по полочкам, успокоит, утешит, посоветует, что делать, как жить с этим. И Наташка – единственный человек на свете, которому Ира может признаться, перед которым не стыдно. Наташка про нее такое знает, что уже ни в чем не стыдно признаваться.
Всю ночь она проворочалась без сна, прикидывая, когда удобно позвонить. Завтра воскресенье, нерабочий день, все хотят выспаться. В восемь, пожалуй, еще рановато, а вот в девять уже можно. Как медленно двигаются стрелки часов!
Без десяти девять Ира не выдержала и схватила телефонную трубку. Подошла Катя. Странно. Катерина обычно не утруждает себя ранним подъемом по выходным дням, валяется почти до полудня.
– Привет, – торопливо проговорила в трубку Ира. – Наталья уже встала?
– Ее нет.
– А где она в такую рань? Сегодня же нет съемок. Она у Андрея Константиновича?
Катя некоторое время молчала, и Ире почудилось в этом молчании что-то недоброе.
– Она еще из больницы не вернулась, – наконец проговорила девушка с явным трудом.
– Из больницы?! Что случилось?!
– У нас бабушка умерла. Сегодня ночью. Ее на «Скорой» увезли, Наташа поехала с ней в больницу. А потом позвонила и сказала, что…
Катя расплакалась. Ира сглотнула вставший в горле ком. Галина Васильевна умерла… Она была уже совсем старая, больная, немощная. Наташку жалко.
– Я сейчас приеду, – сказала Ира и положила трубку, не дожидаясь ответа.
Она должна быть рядом с Наташей. Ира быстро умылась, оделась, тратить время на завтрак не стала, оставила в кухне на столе записку Виктору Федоровичу, в которой объясняла, что случилось, и предупреждала, что ее не будет целый день, а если она будет нужна, то ее можно найти по старому домашнему телефону. Свекор еще не вставал, накануне он допоздна работал, Ира еще около двух часов ночи слышала его осторожные шаги в коридоре и по звукам, доносившимся из кухни, поняла, что Виктор Федорович наливает воду в чайник. Отчаянно борясь с искушением выйти к нему, она металась по комнате, впиваясь зубами в костяшки пальцев. Она выдержала. Это была маленькая победа над собой, но все-таки победа. Хорошо, что он еще спит. Чем больше времени пройдет до их следующей встречи, тем легче ей будет. И ему, наверное, тоже.
Три дня Ира целиком провела на своей старой квартире, помогала Наташе разбирать вещи Галины Васильевны, ездила с Андреем Константиновичем в морг, чтобы отдать одежду, в которой будут хоронить Наташину мать, потом в церковь – договариваться об отпевании, потом на кладбище. Со всем этим Ганелин прекрасно мог бы справиться и один, но Ире необходимо было почувствовать, что она делает для Наташи хоть что-то полезное. Она даже смоталась к Вадиму, который уже не стоял на рынке за прилавком, а был повышен до должности офис-менеджера, и сообщила ему о кончине бывшей тещи.
– Я Наташе не сказала, что поеду к тебе. Но я считаю, что знать о смерти ее матери ты должен, – сказала она.
– Спасибо, – ответил Вадим. – Я обязательно приду проститься с Галиной Васильевной.
Несмотря на печальные хлопоты, Ира не смогла не отметить, что после развода с Наташей Вадим изменился в лучшую сторону. Лицо разгладилось, стало мягче, исчезли злые складочки вокруг губ, придававшие ему вид вечно недовольного брюзги. Он выглядел сытым и ухоженным, что, впрочем, вовсе не свидетельствовало об успехах в личной жизни, Вадим был аккуратным и хозяйственным и умел сам позаботиться о себе.
– Ты женился? – не выдержав, спросила Ира.
– Да.
– На ком?
– А тебе не все равно?
– Просто интересно.
– На женщине. Ты ее не знаешь.
Он так явно не хотел обсуждать тему своей новой женитьбы, что Ира не стала настаивать.
Наташка держалась молодцом, никаких слез, никаких истерик. Саша и Алеша исправно ходили на учебу, один – в институт, другой – в школу, смерть Галины Васильевны их не особенно взволновала, они так и не научились воспринимать ее как родную бабушку. Люся сидела в своей (точнее – в Ириной) комнате и всем своим видом выражала глубокую скорбь, в искренность которой Ира ни минуты не верила. Люся может скорбеть только по себе самой и своему загубленному, никем не признанному таланту. А вот Катя искренне горевала, ведь она выросла на руках у бабушки. Девушка часами сидела в комнате Бэллы Львовны, на бабушкином диванчике, и рыдала, уткнувшись лицом то в шерстяную шаль Галины Васильевны, то в ее теплый халат.
В среду Наташину маму отпели в церкви, похоронили рядом с Александром Ивановичем, помянули дома по русскому обычаю, с кашей и киселем. На поминках были только свои, все подруги Галины Васильевны или уже умерли, или были настолько немощны, что не выходили из дома. Вадим тоже пришел, правда, только на отпевание и похороны, молча поцеловал Наташу, пожал руку Андрею Константиновичу, обнял сыновей, положил на свежую могилу цветы и исчез.
Домой Ира, как и в предыдущие дни, вернулась около десяти вечера. Виктор Федорович молча смотрел, как она вынимает из сумки и складывает черный шелковый шарф, которым покрывала голову в церкви.
