Фридрих Незнанский - Сенсация по заказу
— У меня только один вопрос, — не удержался Турецкий в заключение.
— Для столичной знаменитости все, что угодно! — бодро сказал Ананко и похоже было, что эту фразу он репетировал.
— Какой у вас размер фуражки?
Глава пятая
В Лаборатории Турецкий освоился быстро или, по крайней мере, успокаивал себя тем, что со стороны производит такое впечатление.
Поскольку обязанности главы Лаборатории на собрании трудового коллектива были возложены на старейшего работника Льва Наумовича Майзеля, Турецкий попросил именно его собрать подчиненных на несколько минут, чтобы познакомиться со всеми разом. Это оказалось почти выполнимо — отсутствовал только Ляпин, но он, как сказал Майзель, отсыпался, много работал ночью.
Георгий Сергеевич Колдин держался отчужденно, но не напряженно. Вполне качественно сыграл ситуацию знакомства с Турецким. Александр Борисович был ему за это благодарен, хотя не мог отделаться от какого-то смешанного чувства. Что за игра у этого Колди-на? Действительно ли он движим исключительно идеей справедливости и благородной мести за своего соратника?
Две лаборантки, и обе, надо было признать честно, весьма хорошенькие. Только совершенно в разном стиле.
Анна Нисенбаева — азиатского типа, вполне зрелая женщина с глазами-бусинками, но дать ей тридцать пять, как написал Колдин, было трудно по той причине, что, возможно, так она смотрелась и пятнадцать лет назад, и будет выглядеть еще долго. Не замужем, вспомнил Турецкий.
Совсем другое дело Вероника Лавочкина — худющая девица с копной рыжих волос, зелеными глазами и четко очерченным крупным ртом. Цену она себе знала, это было видно с первого взгляда. Эта выглядела не моложе своих двадцати восьми, но это не делало ее менее привлекательной. И кстати, синяки под глазами. То ли бурная личная жизнь, то ли много работы, то ли просто нездорова. И кстати, тоже не замужем. Какие кадры пропадают! Впрочем, пропадают ли? Мужчин вокруг них немало. А совсем недавно было еще больше.
И, наконец, Майзель. Майзель — это был отдельный разговор. Майзель был патентованный профессор из какого-нибудь старого советского фильма. Только вот рассеянность и бытовой кретинизм были ему совершенно не свойственны. «Нуте-с, молодой человек» он тоже не говорил. На склоне лет Лев Наумович пребывал в отменной физической форме, носил короткую седую бородку и сверлил Турецкого своим рентгеновским взглядом. Как знать, может, все сразу и высветил.
По сути, вся Лаборатория представляла собой ангар, разделенный множеством гипсокартонных перегородок. Офис как офис. Были еще две комнаты для отдыха, кухня, санузлы и помещение, куда Турецкого не пустили, объяснив строгими критериями стерильности. Вход представлял собой бронированную дверь с двумя кодовыми замками.
— А что там находится? — спросил Турецкий.
— Могу показать. У нас все под контролем. — Май-зель поманил Турецкого к монитору, на котором Александр Борисович увидел нечто, смахивающее на химическую лабораторию. Столы, колбы, пробирки, приборы, циферблаты, стрелки, светящиеся лампочки, провода. Все как в фильмах про ученых. Компьютеров не было. Само помещение было невелико, судя по двум столам, метров двадцать квадратных, едва ли больше.
— Биофизическая лаборатория, — подтвердил Майзель.
Компьютеров в остальной Лаборатории было столько, что Турецкий невольно присвистнул, когда оценил масштабы. Они переплетались между собой многочисленными кабелями, больше чем лианы в джунглях. И это были не просто компьютеры, а гораздо более сложное электронное семейство: где-то множество мониторов стояли в ряд, непонятно к каким системным блокам будучи подключенными.
— Может, вы ими просто торгуете? — предположил Турецкий.
— Производственная необходимость, ничего не попишешь… Но знаете, — ухмыльнулся Майзель, — как говорил Станислав Лем? Если ад существует, то он наверняка компьютеризирован.
— А я вот помню другую его цитату, — пробормотал Турецкий. — Цивилизацию создают идиоты, а остальные расхлебывают кашу.
— Ну что вы, кашу даже еще не сварили. Мы, можно сказать, в самом начале пути. — Майзель провел рукой по седой бородке: — Жаль только, времени мало осталось.
— Не прибедняйтесь, — сказал Турецкий. — Станьте академиком и живите сто лет.
— Каким уж там академиком, — грустно улыбнулся Майзель. — Шутить изволите.
— Знаете, Лев Наумович, вот что меня действительно занимает, так это как вам удается взаимодействовать с коллегами, которые моложе вас на несколько десятков лет? Они же вам инопланетянами должны казаться. Я вот даже со своей дочерью общего языка найти не могу.
— Должны казаться, — согласился Майзель. — Но не кажутся. Мы же не футбольная команда. Мы ученые. Я отношусь к молодым коллегам с уважением и даже с почтением. Понимаете, какая штука? Вроде бы мир погружается в хаос. Расстояния сокращаются, границы стираются, различий между странами становится все меньше… С другой стороны, мир развивается все быстрее. Отсюда такой вывод: сегодня между людьми из разных поколений порой пролегает даже большая дистанция, чем между людьми из разных стран. И единственный способ сократить эту дистанцию между поколениями — это быть активно открытым к общению. А когда предмет общения общий, чего же легче?
Турецкий обратил внимание, что на стене висел портрет пожилого человека с седыми волосами и кустистыми бровями.
— Кто это? Родственник? Отец?
— В некотором роде, — кивнул Майзель. — Это Эдисон, американский ученый и изобретатель. Слышали о таком? — И он посмотрел на Турецкого, пожалуй, излишне снисходительно.
— Кажется, — подыграл Александр Борисович. Он хорошо помнил, что писал об Эдисоне Белов в своем дневнике.
— Он был для Антона Феликсовича настоящим кумиром.
— Что вы говорите?
— Он нас всех заставил прочитать его биографию, — вставила Нисенбаева, непонятно только было, жаловалась ли она на своего покойного шефа или восхищалась им. Нисенбаева показала Майзелю какие-то бумаги, и они заговорили формулами.
Турецкий отошел в сторону и позвонил Смагину:
— Найди мне биографию Эдисона.
— Из Интернета выудить?
— Все равно. Только компиляцию — чтоб недлинно. И быстро. Как дела с дневником?
— Читаю-перечитываю, — вздохнул Смагин.
— Прервись и пришли Эдисона в течение четверти часа.
Турецкий вернулся к Майзелю:
— Я уж вас поотвлекаю, Лев Наумович. А как тут насчет безопасности Лаборатории вообще?
Если Майзель и был недоволен, то ничем это не проявлял, отвечал по-прежнему корректно и всеобъемлюще:
— Обычным взломщикам красть у нас, кроме компьютеров, вроде бы нечего, а необычные пользуются другими методами. Сигнализация, ультрасовременные замки и засовы — все на месте. Мы часто работаем круглосуточно, но, когда никого нет, здесь сидит сторож.
— Необычные взломщики — это какие?
— Те, кто воруют мозги. Или еще хуже — готовые теории и изобретения.
— Понятно. Но если взломщики с хорошим образованием, для них у вас найдется что взять? Прямо сейчас. Вот, скажем, в вашей драгоценной биофизической лаборатории?
— Может быть, и да, — туманно ответил Майзель. — Но как они туда войдут? Вы на дверь обратили внимание? Два замка. Шифр меняется каждые сутки. Один знаю я, другой — текущий специалист, который работает внутри.
— Текущий специалист — это…
— Текущий биофизик. Белов или Колдин. Теперь только Колдин.
— Раз они менялись, то это же, наверно, большая нагрузка — такая работа? Вы не собираетесь привлечь в Лабораторию еще одного ученого?
— Занимайтесь лучше своим расследованием, — вежливо сказал Майзель. — Еще и башмаков не износила, в которых шла за гробом…
— Не понял? — делано удивился Турецкий. — Вы о ком?
— Это Шекспир, господин сыщик. Гамлет так о матери говорил, когда она за Клавдия замуж выскочила — сразу после гибели мужа. Его брата, между прочим.
— Я — следователь, а не сыщик, — заметил Турецкий с заметным чувством собственного достоинства.
— А в чем разница? Не формальная — в принадлежности к ведомству и тэ дэ, а фактическая? Человеческая? Вот вы мне скажите!
— Может быть, в том, что следователь, в отличие от сыщика, никуда не спешит.
— Боюсь, это-то и плохо, — вздохнул Майзель.
— Не к месту вы Шекспира вспомнили, профессор. Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов. Вы же не собираетесь, например, не стирать пыль со стула, на котором Белов сидел, так?
— Да не было у него никакого стула, — сказала проходившая мимо Анна Нисенбаева.
— Как это?
— А вот так. Он вообще ни минуты на месте не сидел. У компьютера и то стоя работал. — И Нисенбаева пошла дальше.
Турецкий повернулся к Майзелю. Пора было переходить в наступление.
