Виктор Пронин - Банда 5
Когда Пафнутьев, сковырнув с ноги туфли и сбросив пиджак, прошел в комнату, из груди его тихо выплыл слабый стон. Он прислонился к двери и закрыл глаза, чтобы еще хоть немного протянуть свое неведение и не видеть знакомого до последней царапины журнального столика.
Ничего не было на нем особенного, необычного, просто все было достойно и уместно. Запотевшая бутылка «смирновской», похоже Халандовский вынул ее из морозилки, когда увидел пафнутьевскую машину, въезжавшую во двор. Рядом стояли стопки, хорошие стопки, пузатенькие, граммов этак на восемьдесят-девяносто. В тарелке алели крупно нарезанные помидоры с удаленной уже зеленой сердцевинкой. Крупная соль в розетке для варенья. Ломти свежего хлеба. Тарелка с громадными, как халандовская ладонь, котлетами. Баночка с хреном. Блюдце с ненарезанными укропом и петрушкой.
Халандовский остановился в сторонке и настороженно следил за Пафнутьевым — как тот отнесется к столу. Для Халандовского стол был не только местом выпивки и закуски, это было некое произведение, которое нужно оценивать и с кулинарной точки зрения, и по цвету. Халандовский боялся и недостаточности угощения, и даже его избыточности. Пафнутьев наверняка знал, что при желании хозяин может все это убрать и за пять минут накрыть совершенно другой стол — мощный холодильник позволял выбирать, думать, творить.
— Ничего, Паша? — невинно спросил он, дождавшись, когда Пафнутьев откроет глаза и сделает шаг к столу. — Нормально?
— Аркаша, — проговорил Пафнутьев, медленно подбирая слова. — Каждый раз, оказываясь перед этим столом, я говорю... Это прекрасно! Это запомнится на всю оставшуюся жизнь! Клянусь — каждый раз я говорю это искренне!
— Значит, ничего, — кивнул Халандовский, приняв высокопарный восторг Пафнутьева, но в то же время и слегка принизив его. — Садись, Паша, а то, знаешь, водка хороша, когда она холодная. Котлеты тоже холодные. Я подумал, что для хрена лучше все-таки холодные котлеты, а? Как ты думаешь?
— Ты прав, Аркаша... Как ты прав!
— Да! Будет еще картошка, прекрасная, молодая картошка! Варится. Поспеет через пару минут. Кстати, — негромко продолжал Халандовский, с хрустом свинчивая пробку и разливая водку в мгновенно запотевшие рюмки. — Здесь, в котлетах, как говорится, середина наполовину... Говядина и свинина. И то и другое сам отбирал, — закончил показания Халандовский. Если бы он был не столь деликатным, то выразился бы иначе... И то и другое отборное.
Но это было бы некрасиво.
— Выпьем, Аркаша. — Пафнутьев взял стопку, и в душе его тут же вспыхнуло что-то светлое, доброе, радостное. И тяжесть полной стопки он почувствовал, и уже выбрал ломоть помидора, и окатил своим взором котлету, которая была к нему ближе и чем-то приглянулась, чем-то выделилась из остальных котлет, с первого взгляда понравилась.
Пафнутьев был уверен, что и он тоже понравился котлете.
— Будем живы! — Халандовский поднял стопку.
— Постараемся. — Пафнутьев чокнулся, и даже этот слабый приглушенный звук хрусталя был ему приятен, внушал надежду, убеждал в том, что в жизни все не так уж плохо, не так уж плохо.
Пафнутьев выпил до дна, отставил стопку и некоторое время прислушивался к себе, к тем переменам, которые происходили в эти секунды с его настроением, состоянием, с его мировоззрением, в конце концов.
— Хорошая водка, — сказал он, обобщив все свои мысли и чувства.
— Знаешь, — Халандовский подцепил котлету громадной ресторанной вилкой и сразу откусил чуть ли не треть, — есть водка «смирновская» американская, а есть отечественная, наша. Обе они вроде бы в равной степени хороши... Но! — Он положил вилку на стол, чтобы иметь возможность поднять указательный палец. — Если водка американская напоминает воду мертвую, то наша «смирновская» по благотворному влиянию на безнадежно уставший организм... вода живая. Это бесспорно.
— Записывать не буду, но постараюсь запомнить, — проговорил Пафнутьев с полным ртом.
— Запоминай, это несложно, а я пока разолью по второй. Первая без второй — это гвоздь без шляпки, согласен? — Халандовский требовательно посмотрел на Пафнутьева. — Это как мужик без бабы или баба без мужика.
— Да. — Пафнутьев постарался побыстрее проглотить кусок котлеты. — Пожалуй, ты прав.
— И ты, Паша прав, когда в трудную минуту, можно сказать, в безнадежную минуту вспоминаешь обо мне, о старом Халандовском, погрязшем в криминальных связях.
— Я вспоминаю о тебе, Аркаша, гораздо чаще, чем ты можешь даже предположить.
— Почему же я так редко вижу тебя за этим столом?!
— Робею. — Пафнутьев развел руками, в одной из которых была котлета на вилке, а во второй баночка с хреном.
— Робость — хорошее качество лишь в отношениях юноши и девушки, да и то при определенных обстоятельствах, — заметил Халандовский, подумав.
— Я больше не буду поступать так плохо, — заверил Пафнутьев. — Робеть перестану. Поскольку не могу отнести себя ни к юношам, ни к девушкам.
— За счастливые перемены в нашей жизни! — воскликнул Халандовский и твердо чокнулся с Пафнутьевым. Дождавшись, пока гость выпьет вслед за ним, съест облюбованную котлету, он положил свою вилку на стол. — А теперь, Паша, расскажи мне — что привело тебя сюда в этот счастливый час, поведай, не лукавя, не таясь.
— Сысцов сказал, что ты омолаживаешь штат?
— Понял. У Сысцова неприятности. На него наехали. Причем какие-то беспредельщики. То ли от крови озверели, то или совсем новенькие. Новички, Паша, сейчас начинают с беспредела и постепенно, через годы, до них доходит, что можно кое-чего добиться в жизни и не оставляя за собой горы трупов.
— Значит, ты знаешь об этом?
— И про левый глаз Левтова тоже.
— Так, — Пафнутьев помолчал. — В таком случае, ты знаешь и человека по имени Огородников Илья Ильич.
— Так... — Теперь уже замолчал Халандовский. — Так, — повторил он через некоторое время. — Теперь я понимаю тебя, Паша, теперь я догадываюсь, почему ты робел зайти ко мне. Пожить давал. А сегодня решил, что пожил я достаточно. Да?
— Что, крутой мужик этот Огородников?
Халандовский склонил голову к одному плечу, потом склонил к другому плечу, как это делают большие умные собаки в минуту крайней озадаченности.
— Видишь ли, Паша... Не знаю, насколько он крут. К нему можно обратиться по любому вопросу. По любому. Ты хочешь иметь квартиру, магазин, завод... Ты хочешь избавиться от жены, друга, конкурента... Ты хочешь купить виллу в Испании или продать дом на Кипре... Нет проблем. Иди к Огородникову. Но ходят слухи, неподтвержденные, правда, но очень настойчивые слухи... Да, все эти проблемы он решает, но при этом всегда на асфальте ли, на паркете, на штанах или на руках остается немного крови.
— Чьей? — спросил Пафнутьев.
— А какая разница, Паша? — удивился Халандовский. — Не того, так этого, разве для тебя, работника правосудия, это важно? Ведь кровь всегда недопустима, да, Паша?
Вопрос Халандовского был не из тех, на которые надо было отвечать, и Пафнутьев поступил единственно правильно — он взял бутылку лучшей в мире «смирновской» русской водки, которую хозяин сравнил с живой водой, налил по полной стопке.
— У этого Илюши есть еще одна особенность, можно сказать, творческая манера... Если ты обратился к нему, то это вовсе не значит, что он будет решать именно твои проблемы... Вполне возможно, что он решит проблемы твоего противника. Если Илюше это покажется выгоднее.
— Не понял...
— Все очень просто... Ты просишь его убрать с дороги некую помеху. А он с этой дороги убирает тебя. То есть проблему он решает в любом случае, но не в твою пользу. Хотя обратился к нему ты. Поэтому надо иметь очень много денег или очень много дури, чтобы просить о помощи Огородникова.
— Ты бы к нему не обратился?
— Упаси Боже! Ни в коем случае.
— Будем живы, Аркаша. — Пафнутьев поднял свою стопку, чокнулся и выпил одним глотком.
— Налегай на помидоры, — посоветовал Халандовский. — Астраханские.
— Помидоры — это хорошо, — кивнул Пафнутьев. — Огородников звонил Сысцову. Якобы от имени своих клиентов.
— Очень может быть.
— В качестве козырей упомянул левый глаз Левтова и зеленый джип, расстрелянный три дня назад.
— Вполне возможно. — Халандовский ничуть не удивился услышанному, он просто кивнул, будто Пафнутьев сам подтвердил его же слова.
— Что вполне возможно?
— То, что он не блефует, что эти его козыри не фальшивые. Я ведь говорил, что его работа всегда приводит к тому, что на асфальте или на паркете остается немного крови.
— Четыре трупа — это немного крови?
— Пять, — поправил Халандовский. — Четыре на асфальте и Левтов. Кстати, его не нашли?
— Пока нет.
— Найдется, — уверенно сказал Халандовский.
— Почему ты так решил?
— Это будет еще один удар... Зачем же от него отказываться? Тем более что найдется труп без глаза, значит и глаз в баночке опять заиграет. И ты убедишься, что козыри у Огородникова настоящие.
