Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов
Блейк задумался, потом покачал головой:
– Нет. Но я иногда их чувствую. Если тут никого больше нет.
– А часто бывает, что никого, кроме вас, здесь нет? – любезным тоном спросил Гамаш.
– Иногда. Мне тут спокойно. Думаю, и вам тоже.
– C’est la vérité[31], – согласился старший инспектор. – Но у меня нет ключа, чтобы приходить сюда после закрытия. А у вас есть. И я полагаю, вы им пользуетесь.
И опять мистер Блейк помедлил.
– Пользуюсь. Но не часто. Только когда меня мучит бессонница и какой-нибудь вопрос.
– Например? – спросил Гамаш.
– Какие травы растут на острове Рам. И когда была поймана последняя латимерия.
– А прошлым вечером такие вопросы вас не беспокоили?
Они посмотрели друг на друга. Наконец мистер Блейк улыбнулся и покачал головой:
– Нет. Вчера спал, как ребенок. Как сказал Шекспир, лучший путь обрести покой – это иметь спокойную и тихую совесть.
«Или вообще ее не иметь», – подумал Гамаш, с интересом глядя на мистера Блейка.
– Кто-нибудь может это подтвердить? – спросил инспектор Ланглуа.
– Я вдовствую. Жена умерла восемь лет назад. Так что свидетелей у меня нет.
– Désolé, – произнес Ланглуа. – Скажите, мистер Блейк, зачем, по-вашему, Огюстен Рено пришел сюда вчера вечером?
– Разве это не очевидно? Видимо, он решил, что здесь похоронен Шамплейн.
И вот, пожалуйста. Очевидный ответ произнесен.
– А он здесь похоронен?
Блейк улыбнулся:
– Боюсь, что нет.
– Почему же Рено решил, что Шамплейн похоронен здесь? – спросил Ланглуа.
– А почему Огюстен Рено вообще что-то решал? Кто-нибудь когда-нибудь понимал его логику? Может быть, его раскопки проводились по алфавиту, и вот он добрался до буквы «Л». В такой логике не больше смысла, чем в любой другой. Бедняга, – добавил Блейк. – Я полагаю, вы будете проводить раскопки?
– В настоящий момент это место преступления.
– Невероятно, – пробормотал мистер Блейк себе под нос. – Почему Огюстен Рено появился здесь, в Лит-Исте?
– И зачем кому-то понадобилось его убивать? – подхватил Ланглуа.
– Здесь, – добавил Гамаш.
Последней вошла Элизабет Макуиртер.
– В чем состоят ваши обязанности? – спросил Ланглуа, когда она уселась.
– Ну, «обязанности» – это такой неопределенный термин. Мы все волонтеры. Раньше получали деньги, но правительство перестало финансировать библиотеку, поэтому теперь все деньги, что мы получаем, уходят на коммунальные расходы. Одно отопление чего стоит. И нам только что пришлось поменять проводку. А если бы этого не было сделано, то, возможно, тело мистера Рено так никогда и не было бы обнаружено.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Ланглуа.
– Когда мы поменяли проводку, то решили, что и телефонные провода стоит поменять. Перенести их в подвал. Если бы их не перерезали, то тело так и не было бы обнаружено – его бы залили бетоном.
– Pardon? – спросил Ланглуа.
– На следующей неделе. В понедельник мы ждем рабочих, которые должны залить пол в подвале бетоном.
Мужчины переглянулись.
– Вы хотите сказать, что если бы Рено или его убийца не перерезал телефонную линию прошлой ночью, то пол залили бы бетоном? – спросил инспектор.
Элизабет кивнула.
– Кто знал, что будут проводиться эти работы?
– Да все знали.
Элизабет отошла к библиотечному столу и вернулась с тремя брошюрками, которые раздала полицейским. На первой страничке размещалось объявление.
Проводка, телефонная линия и подвал будут ремонтироваться.
Раскрыв брошюрку и положив ее на стол перед собой, старший инспектор Гамаш снова посмотрел на эту хрупкую пожилую женщину:
– Здесь говорится, что работы будут проделаны, но сроки не указаны. По-моему, сроки – это существенный фактор.
– Возможно, вы правы, старший инспектор, но мы не держали время работ в тайне. Многие знали. Совет, волонтеры, строительные рабочие.
– Где же вы взяли деньги? Ведь все это должно стоить целое состояние.
– Да, это дорого, – признала Элизабет. – У нас есть гранты и пожертвования. И мы продали кое-какие книги.
– Значит, книги продавались недавно, – сказал Ланглуа. – Но месье Уилсон сообщил нам, что продажи книг идут с трудом.
– Ну, это явное преуменьшение, – откликнулась Элизабет. – Они идут катастрофически плохо. Мы продали несколько коробок книг, которые десятилетиями только лежали, собирая пыль. Позор. Книги должны находиться в чьей-нибудь коллекции, а не лежать без призора здесь. И Господь знает, как нам необходимы деньги. Это было идеальное решение – превратить ненужные нам книги в новую проводку.
– Что же не заладилось? – спросил Гамаш.
– Сообщество не заладилось. Все решили, что мы не только библиотека, но и музей и всё, что нам жертвовалось, должно расцениваться как сокровища. Боюсь, что книги стали символом.
– Символом чего? – спросил Гамаш.
– Ценности английского языка. Английской культуры. Высказывались опасения, что если уж Лит-Ист перестанет ценить английский язык, письменное слово, то надежды вообще нет. Книги перестали быть книгами, они стали символом английского сообщества. Их необходимо было сохранить. Когда это случилось, прекратились все распри, все споры. И все продажи.
Гамаш кивнул. Она была права. Сражение было проиграно в тот момент. Лучше уж покинуть поле боя.
– И вы прекратили продажи?
– Да. Поэтому вы и видели коробки в коридорах. Если умрет еще один престарелый англоязычный канадец, Литературно-историческое общество взорвется. – Она рассмеялась, но смех ее был грустным.
– Как вы думаете, почему Огюстен Рено оказался здесь? – спросил Ланглуа.
– Думаю то же, что и вы. Вероятно, он считал, что здесь захоронен Шамплейн.
– Какие у него были основания это предполагать?
Элизабет пожала плечами, и даже это движение получилось у нее изящным.
– Какие у него были основания предполагать, что Шамплейн захоронен под китайским рестораном? Или под начальной школой? Какие у Огюстена Рено были основания предполагать что бы то ни было?
– Он когда-нибудь приходил сюда?
– Ну, вот вчера пришел.
– Я имею в виду, видели ли вы его здесь прежде?
Элизабет Макуиртер помедлила.
– Никогда в самой библиотеке, насколько мне помнится. Но на крыльце, у входной двери, видела. Вчера утром.
Молодой помощник, потрясенный тем, что наконец-то прозвучало что-то стоящее, чуть не забыл записать это в свой блокнот. Но через несколько секунд его перо застрочило по бумаге.
– Продолжайте, – сказал Ланглуа.
– Он попросил встречи с советом директоров.
– Когда это было?
– Около половины двенадцатого. Мы заперли дверь, как обычно во время заседаний совета.
– И он просто взял да пришел?
– Именно так.
– А откуда он узнал, что у вас заседание?
– Мы разместили объявление в газете.
– В «Ле солель»?
– В квебекской «Кроникл-телеграф».
– Где?
– В «Кроникл-телеграф». – Элизабет написала название для помощника. – Это старейшая газета Северной Америки, – пояснила она машинально.
– Продолжайте. Вы говорите, он просто пришел, – напомнил инспектор. – Что было дальше?
– Он позвонил, Уинни открыла ему, потом пришла сюда – передала его просьбу. Она оставила его на крыльце.
– Что вы ему ответили?
– Мы проголосовали и решили, что не будем с ним встречаться. Решение было единогласным.
– Почему не будете?
Элизабет задумалась.
– Боюсь, мы просто отрицательно реагируем на все, что нарушает заведенный порядок вещей. Все мы, включая и меня. Мы создали тихую, однообразную, но очень счастливую жизнь. Жизнь, основанную на традиции. Мы знаем, что каждый вторник у нас бридж-клуб, что там будут подавать имбирное печенье и цейлонский чай. Мы знаем, что по четвергам приходит уборщик, и мы знаем, где хранятся бумажные полотенца. В том же месте, где их держала моя бабушка, когда была секретарем Лит-Иста. Жизнь, не очень богатая событиями, но для нас она наполнена внутренним смыслом.
Она помолчала, потом посмотрела на старшего инспектора Гамаша, взывая о помощи.
– И приход Огюстена Рено расстроил все это, – подсказал он.
Элизабет кивнула.
– Как он прореагировал, когда ему отказали? – спросил Гамаш.
– Я пошла сообщить ему об этом. Он был недоволен, но принял услышанное. Сказал, что вернется. Но я не думала, что он собирался вернуться так быстро.
Она вспомнила, как стояла у толстой деревянной двери, приоткрыв ее совсем немного, словно она была монахиней, а Рено – грешником. Из-под его меховой шапки торчали седые волосы, с черных усов свисали сосульки, изо рта вырывалось сердитое дыхание. Глаза были не безумные, но злые.
