Элизабет Джордж - ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
— Закрыты все окна, — пояснила Хелен. — Да, сейчас ноябрь, и никто не ожидает, что… Но все равно… Для них это должно быть так трудно. Не только для Малькольма и Рэнди. Они могут выйти из дома. А для Фрэнсис… Должно быть, она очень хочет… излечиться.
— Наверное, — согласился Линли. — Теперь сюда?
Только одна дверь на втором этаже была плотно закрыта, и, когда он указал именно на нее, Хелен кивнула. Линли постучал по белой филенке и произнес:
— Фрэнсис? Это Томми. Я могу войти?
Ответа не было. Он снова позвал ее, на этот раз чуть громче, и еще раз постучался. Когда Фрэнсис не ответила, он взялся за ручку. Она повернулась, и Линли приоткрыл дверь. У него за спиной раздался негромкий голос Хелен:
— Фрэнсис, можно, Томми поговорит с вами?
Наконец жена Уэбберли отозвалась:
— Да.
В ее голосе не было ни страха, ни гнева на непрошеных гостей, лишь смирение и усталость.
Они нашли ее не в углу, где в последний раз ее видела Хелен, а сидящей на простом стуле с высокой спинкой, который она поставила так, чтобы видеть свое отражение в зеркале над туалетным столиком. На столик она выложила свои щетки, заколки и ленты. Когда Хелен и Линли вошли в спальню, она протягивала между пальцами две ленты, словно проверяя, как они будут выглядеть на фоне ее кожи.
Линли понял, что на Фрэнсис надето то, в чем она была в тот момент, когда дочь позвонила ей из Кембриджа прошлой ночью: розовый стеганый халат, перетянутый в талии поясом, и под халатом ажурная сорочка. Несмотря на обилие щеток и расчесок перед ней, ее волосы оставались непричесанными, по-видимому, с прошлой ночи, примятые с одной стороны подушкой.
Фрэнсис была такой бледной, что, невзирая на ранний час, Линли тут же подумал об алкоголе: джин, бренди, виски, водка — все, что угодно, лишь бы заставить ее сердце биться быстрее. Он попросил Хелен:
— Ты не принесешь чего-нибудь выпить? Фрэнсис, — обратился он к жене Уэбберли, — я надеюсь, вы не откажетесь от глоточка бренди. По-моему, это пойдет вам на пользу.
Она сказала:
— Да. Хорошо. Бренди.
Хелен ушла. Линли заметил ящик для белья, выглядывавший из-под кровати, подтянул его к тому месту, где сидела Фрэнсис, и уселся на ящик, чтобы разговаривать с ней лицом к лицу, а не нависая над ней, как читающий нотацию дядюшка. Он не знал, с чего начать. Он не знал, какие слова возымеют эффект. Учитывая продолжительность времени, которое Фрэнсис Уэбберли провела в стенах этого дома, парализованная необъяснимым ужасом, казалось маловероятным, что простая констатация плачевного состояния ее мужа и положения, в котором оказалась ее дочь, убедит ее в беспочвенности многолетних страхов. Линли понимал, что человеческий мозг так не работает. Обычной логики недостаточно, чтобы уничтожить демонов, поселившихся в лабиринтах женской психики.
— Я могу что-нибудь для вас сделать, Фрэнсис? — спросил он. — Я знаю, что вы хотите поехать к нему.
Она приложила одну из лент к щеке, а потом медленно опустила ее на туалетный столик.
— Вы знаете, — произнесла она, но не вопросительно, а утвердительно, — если бы я обладала сердцем женщины, которая умеет любить мужа, я бы уже была с ним. Сразу после звонка из больницы. Сразу после того, как мне сказали: «Это миссис Уэбберли? Мы звоним вам из больницы «Чаринг-Кросс». Вы родственница Малькольма Уэбберли?» Я бы поехала. Я бы не стала ждать ни слова больше. Женщине, которая любит своего мужа, больше ничего и не нужно. Ни одна женщина — нормальная женщина — не стала бы расспрашивать: «Что случилось? О боже! Почему он не дома? Пожалуйста, скажите мне. Собака вернулась домой, а Малькольм — нет, значит, он ушел от меня, да? Он ушел от меня, он все-таки ушел от меня». И мне ответили: «Миссис Уэбберли, ваш муж жив. Но мы бы хотели поговорить с вами. Здесь, миссис Уэбберли. Мы высылаем за вами такси. Или вас кто-нибудь может привезти в больницу?» Как любезно с их стороны притвориться, будто они не слышали того, что я сказала. Но потом, положив трубку, они наверняка сказали: «Какая-то чокнутая. Бедный мужчина этот Уэбберли. Неудивительно, что бедняга среди ночи оказался на улице. Может, он сам шагнул под машину».
Ее пальцы сжали темно-синюю ленту, ногти продавили в ткани канавки.
Линли возразил:
— Посреди ночи, испытав шок от ужасного известия, мы не взвешиваем свои слова, Фрэнсис. Медсестры, врачи, санитары и все, кто работает в больнице, знают это.
— «Это твой муж, — сказала она мне, — он заботился о тебе все эти годы, ты должна хотя бы этим отплатить ему. И Миранде. Фрэнсис, это твой долг перед ней. Ты должна взять себя в руки, потому что если с Малькольмом что-то случится, пока тебя с ним нет… и если, господи, если он на самом деле умрет… Вставай, вставай, вставай, Фрэнсис Луиза, потому что и ты, и я, мы обе знаем, что с тобой все в порядке, боже мой! Прими тот факт, что сейчас ты не в центре внимания». Как будто она знает, что это такое. Как будто она бывала в моем мире, в этом мире, вот здесь. — Она яростно постучала себя по виску. — Нет же, она живет в своем мирке, где все идеально, где всегда и все было идеально и всегда будет, аминь. Но для меня все иначе. Все не так.
— Конечно, — сказал Линли. — Мы все смотрим на мир через призму нашего собственного опыта, это верно. Но иногда, в критические моменты, люди забывают об этом. И тогда они говорят и делают такие вещи… То есть все стараются достичь одного и того же, только не знают, что нужно для этого сделать. Фрэнсис, как я могу помочь вам?
Вернулась в комнату Хелен, неся бокал, до половину наполненный бренди. Она поставила его на туалетный столик и вопросительно посмотрела на Линли: «Что дальше?» Хотел бы он знать ответ на этот вопрос! Он практически не сомневался в том, что сестра Фрэнсис, движимая самыми благородными побуждениями, уже исчерпала репертуар возможных средств. Наверняка Лора Хильер начала с воззваний к здравому смыслу Фрэнсис, затем перешла к манипулированию, затем — к попытке сыграть на чувстве вины и закончила угрозами. А на самом деле нужно было другое: постепенное привыкание бедной женщины к внешнему миру, столько лет внушавшему ей ужас. Но никто из них не смог бы справиться с такой задачей, а главное — сейчас на это
не было времени.
«Что дальше?» — думал Линли над немым вопросом жены.
Чудо. Здесь потребуется чудо. Он сказал:
— Выпейте немного, Фрэнсис, — и поднес к ее губам бокал. После того как она послушно отпила, он отставил бокал и накрыл своей ладонью пальцы Фрэнсис.
— Что вам рассказали про Малькольма?
— Лора сказала, что со мной хотят поговорить врачи, — проговорила Фрэнсис. — Сказала, что мне нужно ехать в больницу. Что я должна быть с ним. Должна быть с Рэнди.
Впервые за все это время она оторвала взгляд от своего отражения в зеркале и перевела его на свою руку, накрытую ладонью инспектора.
— Но если Рэнди с ним, — продолжала она еле слышно, — то больше ему ничего и нужно. Когда она родилась, он сказал мне: «Нам подарена новая, храбрая жизнь». Вот почему он захотел, чтобы мы назвали ее Мирандой. Для него она была совершенством. Совершенством во всем. Идеалом, до которого мне никогда не дотянуться. Никогда. Папочка нашел свою принцессу. — Она потянулась к бокалу, отставленному Линли, но на полпути уронила руку, качнула головой. — Нет. Нет. Не так. Не принцессу. Конечно же. Папочка нашел свою королеву.
Она не сводила невидящих глаз с бокала. В них показались слезы.
Линли встретился взглядом с женой, стоящей за спиной у Фрэнсис. По выражению ее лица он понял, что она чувствует то же, что и он: желание уйти. Они стали свидетелями материнской ревности, ревности такой силы, что даже посреди смертельного кризиса она не ослабила своей хватки… Это не просто неловко, а прямо-таки непристойно, думал Линли. Он чувствовал себя так, будто его застали за подглядыванием.
Первой заговорила Хелен:
— Я думаю, все отцы ведут себя похоже по отношению к дочерям, Фрэнсис. Они относятся к ним с большим трепетом, потому что это не сыновья. Таким был мой отец, и, наверное, Малькольм чувствовал к Рэнди то же самое.
— В нашей семье так и было, — подхватил Линли. — Наш отец обращался с моей старшей сестрой совсем не так, как со мной. Или с моим младшим братом, если уж на то пошло. В его глазах мы не были столь ранимы. Нас надо было закалять. И я считаю, что все это означает лишь…
Фрэнсис вытащила свою руку из-под его ладони.
— Нет. Они были правы. Те люди из больницы, они правильно догадались, — сказала она. — Королева мертва, и он не справился с этим. Он бросился под машину. — Она впервые взглянула Линли в лицо и повторила: — Королева мертва. Никто не смог бы ее заменить. И уж конечно, не я.
И внезапно Линли понял.
— Вы все знали, — сказал он.
— Фрэнсис, вы ни в коем случае не должны думать… — начала Хелен, но Фрэнсис прервала ее, поднявшись на ноги.
