Николай Леонов - Почерк палача
– Так вот он какой, ваш знаменитый Гуров, – сказал подошедший к подполковнику старший опер Вагин, правая рука начальника районного розыска. – Я поначалу на него взглянул и решил, что это столичный франт, не более, а сейчас понял: разыскник из самых настоящих. Ведь ты подумай, Александр Сергеевич, Гуров на пустом месте с десяток доверенных лиц приобрел. Работяги теперь с ним завсегда готовы по душам толковать. Он обе станции за гривенник купил и в карман сунул, в нужный момент всегда достать может. А где он этого еврея-то раздобыл? И второй, что молчит и русой головой трясет, видно, не хуже. Да, слышал много, а видеть не доводилось. Мы в верхах не топчемся, у нас дела махонькие.
Суворов повернулся к Вагину, спросил:
– Боря, про махонькие дела ты кому говоришь?
– Люблю сам с собой потрепаться, никто с тобой не спорит, не возражает, как выражаются в Кремле, «полный консенсус». А мы с тобой, Саша, данных волков просрали. Они давно тут крутятся, много знают всякой никчемной бытовухи, мелочевки. А ведь кирпич, Саша, из песка и дерьма делают, сушат, обжигают и ставят потом, чего душе угодно.
– Борис, ты, оказывается, философ? – закипая, спросил Суворов.
– Раз такой расклад ложится, ты, Саша, поберегись. – Вагин и внимания не обращал на настроение начальника.
– Только мне следует поберечься? – подполковник взял себя в руки, а трусом он никогда не был.
– Почему только тебе? – искренне удивился Вагин, на лице его появилась задумчивость, и после длинной паузы он продолжил: – Чую я, от него не убережешься. Он из фанатиков, а талантливый фанатик – верная петля, дело лишь во времени. Если обе техстанции снести, пригорок выровнять, каменоломню внизу, к чертовой матери, взорвать, положить футбольную полянку, построить стадион, то и тогда, через много лет, явится во время финального матча талантливый фан и начнет кости человеческие из всех мест вытаскивать.
– Перестань каркать, бормочешь, словно ты комментатор, а незнакомые мужики мячик гоняют, – подполковник сплюнул, растер ботинком.
– А он видел, как ты харкнул, – спокойно заметил Вагин. – И не хрен с ним польку-бабочку танцевать. Живой он человек, из мяса и костей, да еще на личной машине.
– Из таких умных и когда-то живых сегодня небольшое кладбище сложить можно, – заметил Суворов.
– Ты, Саша, знаешь, как обыграть гроссмейстера? – спросил Вагин. – Не знаешь. Я подскажу. Не играй с ним в шахматы, будь проще. С гроссмейстером ни во что играть не следует, его можно, как ребенка, сделать на перетягивании каната.
– И кто станет тянуть? – поинтересовался подполковник.
– Я точно знаю, кто к канату даже не притронется, – ответил опер. – Это Борис Иванович Вагин.
Когда Станислав вывел машину на трассу и занял свой левый ряд, Гуров спросил:
– Ну, командир, как ты оцениваешь ситуацию в целом и нашу сегодняшнюю работу в отдельности?
Котов и Нестеренко на своем «Москвиче» сразу отстали и, мигнув фарами на прощание, заняли скромный второй ряд.
– Лев Иванович большой мастер, – сказал Нестеренко.
– Он не просто мастер. Лев Иванович – чемпион, – поправил друга Котов. – Вот Станислав мастер, мы с тобой сильные разрядники, и то лишь потому, что в такой команде выступаем. Я, к примеру, каждый день работы в группе чувствую, как прибавляю.
– Придется менять машину, – подвел итог Нестеренко.
А в «Мерседесе» затянулась пауза, наконец Станислав сказал:
– Ситуация в целом нормальная, хотя бы потому, что движемся мы в правильном направлении. Захоронение здесь, и Полоз фигура не из последних. А нам необходима первая. Я сегодня уж было решил, что увидел ее и что все становится на свои места, но после долгих раздумий понял – ошибаюсь. Мой человек – фигура, безусловно, играющая, но не главная.
– Не секрет? – спросил Гуров равнодушно, хотя его и разбирало любопытство.
– Если будешь со мною хитрить, не скажу.
– Да я не хитрю, боюсь сглазить! – изображая искренность, Гуров даже схватил себя за лацканы пиджака.
– Снова врешь… Ты, Лева, безнадежен. Но скажу, так как, во-первых, люблю тебя, во-вторых, нужен совет.
– Переставим местами, и я тебя слушаю.
– Вагин Борис Иванович, он стоял рядом с местным подполковником, как его… Суворовым. Устрица, которая с нами в одно время в МУРе работала. Так вот, я с Борисом пахал еще в райотделе, до МУРа, до несчастного дня, когда попал к тебе в группу и ты тыркал меня носом во все нехорошее.
– Я тебя внимательно слушаю.
– Жизнь Бориса – сплошная трагедия. Талантливый сыщик, без пяти минут начальник ОУР, и вдруг запил. Не то чтобы выпил не вовремя, а запил по-черному. Его понижали до участкового, восстанавливали, таскали по врачам, держали в стационаре. Борис старше тебя на четыре года, значит, сегодня ему сорок шесть, он старший опер, коли не болезнь, давно был бы генералом.
Я тебе, понятно, с чужих слов рассказываю, поскольку сам, как ушел из района, Бориса не видел. Но у него были поклонники, как у Боброва или Стрельцова. И я в клубе тоже состоял. Пять лет назад позвонили, едва уж не пригласили на похороны. Все, говорят, водка его съела. Оказалось, нет, поторопились, попал Борька к какому-то хитрому доктору, и тот Вагина вытащил. Мне рассказывали, что он до магазина уже дойти не мог.
Пришел в кадры, там разговаривать не хотят. Но остался один генерал, ребята его разыскали, который Бориса Вагина помнил, ну и восстановили его в милиции постовым. Через год стал участковым, теперь старший опер, пьет только чай и боржом.
Когда мы сегодня приехали, он стоял с другим опером и этим… сам знаешь. Ты к ним подошел, а я к трупу, врачу и следователю.
Борька так меня и не узнал, а я умышленно ему на глаза не показывался. Думаю, был талантливый сыщик, спился, да восстал из пепла, столько лет прошло. Кто знает, что он сегодня за человек? Помнишь, третьего дня мы с тобой говорили, в деле нет-нет, да оперативник чувствуется?
– Все помню, Станислав, – сказал Гуров. – До данного момента ты был строг и логичен. А почему развернулся?
– Понимаешь, вспомнил я, что в расцвете славы Борис Вагин выговор от начальства получил. Да не устный, а как положено, с занесением и прочее. Знаешь, за что? Мы шли группу опасную брать. Конечно, не сегодняшние времена, но и тогда нас порой убивали. Так Борис без оружия пошел, а старшим был и дверь в подвал выбивал. Какая-то сука накапала, Борьку на ковер. Вместо того чтобы плести о нервах, возбуждении и прочем, он и заявил, что в человека стрелять не обучен. Шуму было, до Петровки дошло, потом замяли, а Борьке выговорешник впаяли.
Я как все это вспомнил, понял – водка сила страшная, из человека кенгуру может изготовить. Но коли человек сейчас здоров и ранее в человека не стрелял, то и сегодня безвинных людей не тронет.
– В целом согласен, но с врачом проконсультируюсь, – ответил Гуров.
Станислав довез Гурова до его «Пежо» и двинул на Петровку в научно-технический отдел. Еще год назад сыщик истратил бы на дорогу максимум десять минут. Сегодня, когда на дороговизну жизни не жалуется только ленивый, будним днем проехать вдоль Тверского бульвара необходима удача, никакое водительское мастерство тебе не поможет. Машины, в основном частники, плотно стоят в четыре ряда и ждут светофора на пересечении с Тверской. Станиславу частично повезло, водитель троллейбуса, отъезжая с остановки, взял круто влево, легковушки шарахнулись, сжались, словно резиновые, и справа от троллейбуса образовался небольшой коридор. Сигналя, Станислав выехал правым колесом на тротуар, обогнал троллейбус и какой-то фургон и получил метров пятьдесят чистого пространства.
За спиной захлебнулся милицейский свисток, хотя в жизни здесь гаишника не было. Станислав пригрозил кулаком и благополучно встал у светофора.
До Петровки больше приключений не было, и вскоре он притормозил у некогда родного желтого здания. Дальше он уже бежал ногами, а так как был в штатском, то никакого уважения у служивого милицейского люда не встречал.
Если кто думает, что в лабораторию НТО нет очереди, тот глубоко ошибается. Люди, конечно, не стоят в коридоре у дверей, но если идти законным путем, то на заключение, а Станиславу их нужно было два, одно – от баллистов по пуле, второе – по отпечаткам на пистолете, ушло бы несколько дней. Здесь существовала особая сложность, отпечатки на пистолете были видны невооруженным глазом, и провести сравнительную экспертизу с пальцевыми отпечатками ранее неоднократно судимого Крещеного было проще простого. Офицеров, входящих в двери НТО, объединяет одно неизменное качество – они безумно спешат. Здесь в борьбу вступают меры недозволенные, а дозволенные поставят тебя последним в очереди, и ты по телефону будешь получать короткие ответы, самый распространенный из них – «лаборант тоже человек, из одного невозможно сделать два».
Ветеран Крячко знал все примочки, которые способны сократить путь. Обязательное условие – личное знакомство и обаяние. Никакие пошлые коробки конфет и бутылки коньяку здесь не проходили. К слову, у Станислава и не было достаточно денег, в принципе они вообще у полковника отсутствовали. Не было у Станислава и официальной бумаги с резолюцией генерала Орлова, хотя никакие резолюции здесь уважением не пользовались. Эксперты находились в постоянном цейтноте, их души обросли шерстью, сердца закрылись надежным панцирем. Это было жизненно необходимо, иначе они давно бы вымерли от стрессов, инфарктов и нервных перегрузок.
![Найо Марш - Всевидящее око [Чернее черного. Всевидящее око. Работа для гробовщика]](/uploads/posts/books/243314/243314.jpg)
