Фред Кассак - Болтливая служанка
Как человеку робкому и деликатному, насквозь проникнутому христианским гуманизмом, ему было не очень-то удобно требовать деньги у совершенно незнакомого господина под тем лишь предлогом, что тот убил другого господина. Это весьма дурно пахло.
Разумеется, операция осуществляется в некотором роде под покровительством одного из отцов Церкви. Разумеется, с убийцей можно особо не церемониться. Разумеется, не исключено даже, что провидение избрало тебя орудием искупления вины этого убийцы.
При условии, что он действительно убийца, что еще не доказано.
Если он не убийца, дело обернется катастрофой. Если же он убийца, дело примет очень тревожный оборот.
«О, как я смущен и обеспокоен! — думал Сиберг, похлопывая по рулевой баранке, — но, в конце концов, это жизненный опыт, вот в чем нужно себя убедить, а любой опыт обогащает писателя».
Чтобы придать себе решимости, он принялся восстанавливать в памяти, каким образом та гнусная девица взяла его в оборот. Как бы ни была ненавистна ему так называемая Пажине, ей не откажешь в техничности.
С неизъяснимой благодатью на улицу Бориса Виана, пустынную и тихую, спускались сумерки. Внезапно Сиберг, одним глазом косивший на дом 29, а другим — в зеркальце заднего вида, увидел в нем приближающуюся машину. Крохотная на углу, она разбухла и остановилась у дома 29. Сердце Сиберга остановилось где смогло. Левая дверца машины открылась. Сердце Сиберга подпрыгнуло, а из машины вылез маленький коренастый человечек и направился к железной двери гаража.
Воззвав к Афанасию, Сиберг перекрестился и вышел из машины. При виде его коротышка, колдовавший над замком, вздрогнул и обернулся, всем своим видом выражая сильнейшее беспокойство.
— Простите, месье, — светским тоном обратился к нему Сиберг, — я имею честь говорить с господином Летуаром?
— А что? — отозвался коротышка, пронзая его взглядом своих косящих глаз.
У этого типа с повадками убийцы и рожей убийцы вдобавок оказался и голос убийцы. Сиберг, унимая дрожь, постарался придать твердость своему:
— Не могли бы вы уделить мне минуту?
— По какому вопросу?
— По вопросу о господине Гродьё.
Произнося это, Сиберг взглянул типу прямо в глаза — по крайней мере, насколько это было возможно с учетом косоглазия коротышки.
Тип и глазом не моргнул. Возможно, по той же причине.
— Гродьё, — только и повторил он бесцветным голосом.
— Да-да, — печально подтвердил Сиберг, — о том несчастном господине Гродьё, который, как вам, должно быть, небезызвестно, исчез…
Он умолк и сделал вид, будто разглядывает носки своих ботинок. Но исподлобья он следил за реакцией коротышки. Тот склонил голову набок и сузил глаза так, что стал донельзя безобразен. Потом спросил, подтверждая тем самым, что он действительно Летуар:
— Вы из полиции?
— Нет. Я всего лишь близкий друг бедного господина Гродьё.
— Не вижу, чем я могу быть вам полезен. Я работал с господином Гродьё в одной конторе, мы были коллегами, только и всего.
Сиберг был тем более рад это услышать, что до сих пор и понятия об этом не имел. Он поспешил поддакнуть:
— Да-да, бедняга Гродьё очень часто говорил мне о вас.
— В таком случае, — сказал Летуар, склоняя голову на другой бок, — он должен был очень часто говорить вам, что мы едва знакомы.
— Ну, положим, «едва» — это сильно сказано… Ему доводилось бывать у вас. Прямо тут в этом доме.
— В моем доме? Тут? Да никогда в жизни!
— Я перечитал все статьи, касающиеся его исчезновения, — продолжал Сиберг, — и с удивлением обнаружил, что ни в одной из них не говорится о том, что он как раз перед тем, как исчезнуть, заходил к вам домой!
Со смешанным чувством торжества и опаски он подметил, что нервным тиком Летуара скосоротило влево, скосоротило вправо, а подбородок у него затрясся во все стороны.
— Господин Гродьё? Заходил? Ко мне? В тот самый день? Кто вам это сказал?
Сиберг сосчитал до пяти, мысленно зажмурился и прыгнул, молясь, чтобы парашют раскрылся.
— Он сам.
— Так вы утверждаете, что в день своего исчезновения господин Гродьё самолично предупредил вас, что собирается посетить меня?
Сиберг ощутил под ложечкой холодок, а в корнях волос — покалывание: в голосе Летуара слышалось совершенно неподдельное недоверие. Вдобавок и тик у него прошел. Парашют не раскрывался.
— Н-ну… да, самолично, — промямлил он прерывающимся от свободного падения голосом.
— Ну так вот, месье, я заявляю, что не верю этому ни на грош.
— П-почему же?
Сиберг уже не был уверен даже в том, что парашют вообще существует.
— Потому что мне, месье, — торжествующе вскричал Летуар, — господин Гродьё самолично дал слово, что никого не предупреждал! А если вы были знакомы с ним, месье, то должны знать, что слово Гродьё отлито из бронзы!
— Ах, вон оно что, — протянул Сиберг, — он дал вам слово?
— Слово чести!
— Что никого не предупреждал?
— Никого!
— О своем визите?
— О своем визи…
Последнее слово потонуло в омерзительном бульканье. Осознав воистину космические масштабы собственной тупости, Летуар позеленел, и взгляд его наполнился ужасом.
Насквозь проникнутый христианским гуманизмом, Сиберг не смог удержаться от чувства жалости к этому несчастному, целиком шитому белыми нитками и беспардонным двуличием, между тем как он спешно пытался заделать брешь:
— «Визит» — это чересчур сильно сказано!.. Так, зашел перекинуться парой слов.
— Я все думаю, — заметил Сиберг, — не следовало ли вам обратиться в полицию?
Глаза, лоб, щеки, подбородок, уши, кожа черепа — все у Летуара задергалось, поползло, пришло в движение. Ни дать ни взять как у Мальро.
— В полицию? — вскричал он, всплескивая ручонками. — Зачем в полицию?
— Кто знает, вдруг это помогло бы напасть на след моего дорогого исчезнувшего друга? Иной раз бывает достаточно такой вот незначительной детали, чтобы направить поиски по новому пути. А вы как думаете?
Сиберг смотрел на Летуара до упора округленными глазами, Летуар на Сиберга — своими до упора косящими.
— Честно говоря, — осторожно заворковал он, — я думаю, что это лишь усложнит и без того неблагодарную работу полиции: к чему направлять ее по пустому следу?
— Разумеется!.. Да, если так взглянуть на дело… — согласился Сиберг.
Летуар всмотрелся в него еще пристальней и продолжал уже увереннее:
— И потом, ваш друг, возможно, не так и жаждет, чтобы его нашли! Что, если это бегство?
— Бегство?
— Господи! Да такие вещи случаются сплоить и рядом! Может быть, в эту самую минуту он надежно укрыт от окружающего мира и шума в глубине какого-нибудь селения, в глубине какой-нибудь деревушки, в глубине леса…
— …в глубине сада…
— …в глубине са… — с разбегу подхватил Летуар. Но тут он запнулся и подозрительным тоном осведомился: — Почему вы так говорите?
— Укромный уголок сада — это была его самая сокровенная мечта.
— Если он осуществил свою мечту, то зачем вмешивать в это полицию?
— Совершенно верно! Это было бы ошибкой.
— Вот видите, вы и сами к этому пришли!
— А ошибки зачастую дорого обходятся!
— Очень дорого.
— Сообщить в полицию, что мой бедный Гродьё укрыт в глубине сада, — во что, по-вашему, обойдется вам такая ошибка? В пожизненное заключение? Или еще того хуже?
Летуар съежился, сузился, сплющился до размеров маленькой одолеваемой тиком кучки.
Сиберг созерцал дело рук своих с живейшими угрызениями совести, вызванными христианским гуманизмом, которым он был насквозь проникнут, и с живейшим облегчением от того, что он попал в яблочко. В какой-то момент угрызения возобладали над облегчением, и он чуть было не отказался от своей затеи. Но обезьяноподобный вид тиканутого напомнил ему о питекантропе. Он сказал себе: «Все это ради мамочки!» — и с пылающими щеками и спазмами в желудке попытался освоить циничное добродушие так называемой Пажине:
— Будьте покойны: я ничего не скажу… Но мое молчание — золото… — И он послал тиканутому хитрую улыбку а-ля Пажине.
Летуар приготовился было заорать, но мимо проходила любовно сплетенная парочка, и он сбавил до шепота:
— Что я слышу? Это шантаж?
— Увы, — прошептал в ответ Сиберг, — не могу отрицать очевидного!
— Шантаж! Это недостойно! Это низко! Это… Вам не стыдно?
— О, еще как! Но, как говорил святой Павел: «Я не делаю того, что хочу, и делаю то, что ненавижу».
— Сколько?
Парашют открылся. Сиберг чувствовал крепкую поддержку и плавное покачивание.
— Гильотина не имеет цены, но пожизненное заключение можно выразить в цифрах.
— Послушайте, — прошептал Летуар, кивая на сплетенных влюбленных, которые возвращались обратно, — не могли бы мы поболтать где-нибудь в другом месте, не под дверью? Входите же, прошу вас. Мы поговорим обо всем этом за стаканчиком!
