Карин Фоссум - Глаз Эвы
Забавы ради он взял мобильник и набрал домашний номер Магнуса. Занято.
Въезжая на нужную улицу, он увидел погруженный во тьму дом и пустое место там, где обычно стоял автомобиль Он притормозил и немного посидел в машине, пытаясь справиться с охватившим его разочарованием. Ну, ладно. Занавески на месте, значит, она никуда не переехала, утешил он себя. Он выехал со двора, вырулил на дорогу и решил ненадолго заехать на кладбище. Он любил бывать там и ходил туда часто, смотрел, как съеживаются пятна снега, ему нравилось заранее планировать, что он посадит на могиле Элисе этой весной. Может быть, медвежьи ушки, решил он. Они будут неплохо смотреться рядом с фиолетовыми крокусами. Крокусы могли проклюнуться в любую минуту, лишь бы стало потеплее.
Церковь была большая, торжественная, красно-коричневая, она самоуверенно царила высоко над городом. Церковь эта ему никогда не нравилась; на его вкус, здание было слишком помпезным, но больше хоронить Элисе было негде. Надгробный камень был сделан из красного тулита, на нем была одна-единственная надпись: Элисе. Довольно-таки крупными буквами. Годы и даты он указывать не стал. Тогда она стала бы одной из многих, так ему казалось, а она была единственной. Он копнул землю пальцем, увидел первый ярко-зеленый росток и обрадовался. Постоял немного, прищурившись: теперь у нее была хоть какая-то компания. Наверняка кладбище – самое одинокое место в мире, подумалось ему вдруг, кладбище, на котором одни только надгробные камни.
– Как ты думаешь, Кольберг, каково тут лежать? Холодно, а?
Пес посмотрел на него черными глазами и навострил уши.
– Знаешь, сейчас и для собак есть кладбища. Раньше я считал, что это смешно, но теперь я так не думаю. Потому что сейчас у меня остался только ты.
Он погладил пса по большой голове и тяжело вздохнул.
И пошел назад к машине. Он прошел мимо могилы Дурбан, совершенно голой, если не считать веника сухого коричневого вереска. Его следовало бы убрать. Он быстро наклонился, собрал мусор и немного поскреб землю перед камнем, чтобы показалась темная влажная земля. Бросил вереск в компостную кучу возле колонки. Потом сел в машину и – его внезапно осенило – помчался в отдел.
***Дежурил Скарре. Он был на месте. Сидел и читал какую-то книгу в мягком переплете, положив ноги на стол. Картинка на обложке была весьма кровавая.
– Ночь на второе октября, – коротко сказал Сейер. – Была заварушка в «Королевском оружии», и мы чуть было не арестовали одного пьяного.
– Чуть было не арестовали? – Ну да, ему едва удалось этого избежать. Мне нужно его имя.
– Если я его записал, ты его получишь.
– Его выручил приятель. Точнее – Эгиль Эйнарссон. Но все равно это могло попасть в рапорт. Они звали его Педро. Попытайся найти!
– Да помню я его, – сказал Скарре. Пальцы его забегали по клавиатуре, он искал, а Сейер ждал. Наконец-то наступил вечер, стаканчик виски был уже в пределах досягаемости, за окном сгущалась тьма, а здание суда стало похоже на большую клетку с попугаем, на которую кто-то набросил плед. Все стихло. Скарре продолжал искать, он просматривал информацию о кражах со взломом, семейных скандалах, украденных велосипедах, работая всеми десятью пальцами.
– Ты что, на курсы ходил? – поинтересовался Сейер.
– Арон, – сказал вместо ответа Скарре. – Петер Фредрик Арон. Толлбюгата, четыре.
Сейер записал имя, вытащил нижний ящик стола, зацепив его носком ботинка и поставил ногу на ящик.
– Ну, конечно, мы общались с ним, когда Эйнарссон пропал. Петер Фредрик. Если не ошибаюсь, с ним именно ты беседовал?
– Да, верно. Я тогда с несколькими парнями разговаривал. Одного из них, по-моему, звали Арвесен.
– Ты что-нибудь помнишь про этого Арона?
– Разумеется. Помню, что он мне не понравился. И что он нервничал. Помню, я немного удивился, когда узнал, что у него якобы была крупная ссора с Эйнарссоном, я узнал об этом позже, когда говорил с Арвесеном, но в ходе проверки это не подтвердилось. Он очень хорошо отзывался об Эйнарссоне. Сказал, что тот и мухи никогда не обидит, и если с ним что-то случилось, то это явно какое-то большое недоразумение.
– А ты проверил, не числится ли за ними что-нибудь?
– Да. Арвесена несколько раз штрафовали за превышение скорости, Эйнарссон был чист, а Арон однажды привлекался к суду за езду в нетрезвом виде.
– Ну и память у тебя, Скарре! – Да уж, не жалуюсь.
– Что читаешь? – Детектив.
Сейер удивленно приподнял брови.
– А ты что, Конрад, сам никогда детективы не читаешь?
– Господи, да нет, конечно. Во всяком случае, сейчас уже не читаю. Раньше бывало. Когда был помоложе.
– Вот этот, – сказал Скарре и помахал книжкой, – по-настоящему классный. Просто невозможно оторваться.
– Сомневаюсь я, однако.
– Я тебе дам, когда сам закончу.
– Да нет, спасибо. Мне что-то не особо интересно. У меня дома, кстати, есть куча очень неплохих детективов. Могу дать почитать. Если уж ты их так любишь.
– А они очень древние?
– Почти твои ровесники, – улыбнулся инспектор и толкнул ящик на место. Тот закрылся с легким стуком.
***Наконец наступила суббота. Было ясно и безветренно. Поворачивая к аэропорту Ярлсберг, Сейер поглядывал на ветровой конус. По правде говоря, больше всего он казался ему похожим на использованный гигантский презерватив. Конус вяло стукался о мачту, как будто его выбросил кто-то из богов за ненадобностью. Сейер припарковался, запер дверцу, вытащил из багажника парашют; костюм был у него с собой, в пакете. День был просто потрясающий. Один, нет, может быть, два прыжка, подумал он и заметил юную смену – они уже вовсю готовились. На них были костюмы для прыжков – сиреневые, красные и бирюзовые, как у конькобежцев, а сложенные и упакованные парашюты напоминали маленькие рюкзачки.
– И зачем вы покупаете такие костюмы? – поинтересовался он, глядя на тощих мальчишек, вся мускулатура которых или отсутствие таковой прекрасно просматривались под эластичным материалом.
– Ну, – ответил паренек со светлым чубом, – понимаете, такая шестиместная палатка, как у вас, не дает никакой скорости. – Он имел в виду комбинезон Сейера. – Хотя вам, наверное, скорости и на работе хватает?
– Можно сказать и так. Даже здорово, что здесь немного тормозишь.
Он бросил костюм и парашют на землю, посмотрел на небо, прикрывая глаза от слепящего солнца.
– На чем летим?
«Сессна». Пять человек одновременно, старики прыгают первыми. Хаугер и Бьернеберг подъедут попозже, может, вы бы тогда втроем прыгнули? По-моему, вы в одном весе. А то можно навык утратить.
– Я подумаю, – ответил он без особого энтузиазма. – Держать людей за руку я могу и на земле. То, что мне больше всего нравится там, наверху, – сказал он и кивнул на небо, – это одиночество. Там, наверху, ты действительно в полном одиночестве. Ты тоже поймешь это, но попозже, когда станешь старше.
Синхронные прыжки с парашютом Сейер любил примерно так же, как синхронное плавание. Он купил в автомате колу и присел на краешек ограды. Стараясь не испачкаться, медленно пил колу, наблюдая за парашютистами, которые стали приземляться. Сначала прыгали новички. Больше всего напоминая подстреленных ворон, они приземлялись самым причудливым образом. Первый пропахал землю подбородком, второй задел крыло модели нового самолета, и та врезалась носом в траву. Поле, на которое они садились, им приходилось делить с местным клубом авиамоделистов, с которым они находились в состоянии перманентного конфликта. Поток ругательств и проклятий не заставил себя ждать и сейчас. Нельзя сказать, чтобы хоть один из новичков приземлился прилично. Да уж, чертовски легко прыгать со стула на кухне, подумал он. Именно так они и упражнялись поначалу – прыгали по сто пятьдесят раз с кухонного стула, переворачивались и снова вскакивали на ноги – с легкостью необычайной. В действительности все оказалось иначе. В первый раз Сейер сломал лодыжку, и Элисе встретила его улыбкой, когда он, прыгая на одной ноге, появился на пороге квартиры. Нога была в гипсе. Нельзя сказать, что улыбалась она злорадно, но она же его предупреждала! А так он всегда отделывался легко, может быть, слишком легко. У него было 2017 прыжков, и запасной парашют ему никогда еще не приходилось использовать. Именно это-то и настораживало. Потому что никому еще не удавалось избежать этого, рано или поздно придет и его черед. Может, сегодня, подумал он. Он думал об этом всегда, когда вот так сидел на заборчике и готовился к первому прыжку. Никогда нельзя было забывать о том, что, может статься, ты дернешь за кольцо парашюта, глянешь в голубое небо и поймешь, что парашют-то над тобой и не раскрылся. Тот самый, сине-зеленый, который у тебя уже пятнадцать лет. Оснований менять его на новый просто нет.
Он встал и положил бутылку в машину. Огляделся. Пейзаж вокруг был такой скучный и ровный. Таким он был, если смотреть на него с земли, но каким же прекрасным становился он с высоты в десять тысяч футов! Воздух был кристально чист, солнце отражалось в стеклах машин. Потом он натянул синий комбинезон, пристегнул парашют и направился к бело-красному самолету, который как раз медленно заходил на посадку. Сначала в самолет вскарабкались двое мальчишек и одна девица лет шестнадцати. Сам он сел у двери, покрепче затянул шнурки высоких ботинок и надел кожаный шлем, потом кивнул пятому в группе. Пилот обернулся, поднял большой палец, и самолет рванул с места. Шума было мало, иногда самолет чуть подпрыгивал. К этому моменту Сейер всегда старался выбросить из головы все мысли. Он увидел, как мимо пронеслись припаркованные автомобили, и почувствовал, что шасси оторвались от земли. Посмотрел на стрелку высотомера. Они достигли отметки пять тысяч футов.
