Андрей Иванов - Страх высоты
— В чем оно заключается?
— Вам с друзьями предстоит сыграть в мамбобол.
— Во что?
— Это игра. Она похожа на регби, но есть серьезные отличия. Вратарь привязывается веревкой к воротам. Длина веревки — два метра.
— Так...
— Защитники связаны веревкой в ширину поля, а нападающие — в половину ширины поля. Два тайма по десять минут. Судья находится вне поля.
Волков пожал плечами:
— Мы согласны, но нас только четверо...
— Я позабочусь, чтобы доукомплектовать вашу команду.
— Когда состоится матч?
— Вечером. Встречаемся в пять часов у костра.
— Нет проблем. Постараемся быть на высоте.
Волков встал.
— Это еще не все. С заходом солнца в лагере состоится конкурс на лучшие стихи о нашем деле.
— О чем?
— О горах, о маршрутах, об альпинистах. Стихи должны быть собственного сочинения. Если вы хотите вступить в наш клуб, надо принять участие в конкурсе.
— Каждому?
— Достаточно будет, если от вашей команды выступит кто-то один.
Волков вздохнул.
— Надо — значит, надо, — сказал оперативник. — Пойду готовиться.
Озадаченный милиционер вышел из палатки.
— Ну что? — спросил его Дукалис.
— Значит, так... — начал Волков.
Старший лейтенант изложил палаточный разговор с Мариной Гавриловной.
— Вот стерва! — выругался Ларин.
— Она не стерва, — защитил альпинистку Волков. — Просто тут такие правила.
— Что будем делать? — обратился к коллегам Дукалис.
Оперативники задумались.
— Ну в футбол мы их сделаем, — сказал Соловец, — опыт, слава Богу, есть. А со стихами... Поступим так. Сейчас каждый возьмет бумагу и ручку. Расходимся в разные стороны и встречаемся у машины через два часа. У кого лучше получится, тот и будет выступать. Сверим часы.
— На моих без десяти два, — объявил Дукалис.
— На моих без пяти, — сказал Волков.
— Без шести, — произнес Ларин.
У Соловца были самые точные часы — электронные.
— Сейчас без семи, подведите свои, — дал указание майор. — В четыре часа приходим к машине. Без стихов не являться.
— Георгич, у меня ручки нет, — сказал Дукалис.
— А у меня бумаги, — заметил Ларин.
Соловец открыл сумку, достал толстый блокнот, вырвал из него несколько листов и протянул капитану. Затем он порылся в одном из карманов сумки и извлек из нее огрызок карандаша.
— Держи, — сказал Соловец Дукалису.
Оперативники разошлись в разные стороны. Ларин, несмотря на склонность к меланхолии, никогда не писал стихов. В начальной школе он читал Чуковского и теперь пытался вспомнить что-нибудь из детской поэзии, надеясь приспособить ее к нынешней ситуации. Соловец в школе учил наизусть Пушкина и Маяковского. Ему нравились некоторые стихотворения, но он понятия не имел, как из отдельных слов строить зарифмованные четверостишия. Дукалис по литературе в школе имел твердую четверку. Сочинения ему давались с трудом, слабым местом была грамматика. Поэтическая муза не посещала оперативника никогда. Больше всех был озадачен Волков. Старший лейтенант всегда предпочитал художественной литературе публицистику. К тому же оперативник понимал, что с него как с самого младшего будет суровый спрос. Это не придавало энтузиазма милиционеру. Глядя под ноги, он грустно брел среди соснового леса. Вдруг Волков остановился. Вынув сигареты, оперативник закурил и задумался. Затем он достал из кармана сотовый телефон. На вахте Двенадцатого отделения милиции раздался звонок. Дежурный майор Чердынцев снял трубку.
— Майор Чердынцев у телефона, — сказал милиционер.
— Боря, здравствуй, это Волков.
— Привет, Слава.
— У тебя в «обезьяннике» должен Петрович сидеть.
— Ну сидит.
— Позови его и позвони мне на мобильный.
— Хорошо, — кивнул Чердынцев.
Майор положил трубку и направился в «обезьянник», где сидел Петрович. Бомж в это время крепко спал на скамейке, подложив под голову свернутый в рулон пиджак.
— Подъем! — сказал Чердынцев, открыв клетку.
Петрович с трудом открыл глаза.
— Ты чего, майор? Мы же договорились, я у вас до вечера покемарю, — произнес он.
— Потом кемарить будешь. Тебя к телефону.
— Чего?
— Иди к телефону, с тобой Волков говорить будет.
Вздохнув, бомж послушно поплелся вслед за Чердынцевым. На вахте милиционер набрал номер мобильного телефона Волкова и протянул трубку Петровичу. В это время старший лейтенант не спеша брел по лесу, пробираясь сквозь густой осинник. Услышав звонок, оперативник поднес к уху трубку.
— Слушаю, — сказал он.
— Волков, здорово!
— Привет, Петрович. Слушай меня внимательно. Через час мне нужны стихи об альпинистах.
— Зачем это тебе?
— Потом объясню. Запиши тезисы.
Петрович взял ручку и бумагу, лежавшие перед ним на столе.
— Давай, — сказал он.
— Горы, спорт, альпинизм, любовь, — продиктовал Волков.
— Тебе в каком стиле — баллада, сонет, поэма?
— Сонет.
— Ясно, сделаем.
— Дай трубку Чердынцеву.
Бомж передал трубку майору.
— Боря, отведи Петровича в камеру, а через час снова подведи к телефону и позвони мне на трубу, — сказал Волков.
— Хорошо, Слава.
Чердынцев положил трубку.
— Пошли, — обратился он к Петровичу.
Бомж уже был охвачен сочинением стихов, которые предстояло написать в сжатый срок. Он взял со стола майора бумагу и ручку и направился обратно в «обезьянник». А Волков зашагал дальше сквозь чащу, вдыхая лесную прохладу. Оперативник был доволен неожиданным решением возникшей проблемы. Насвистывая, он присел на удобный пенек и закурил. Спешить теперь было некуда.
Через час раздался звонок из отделения.
— Слушаю, — сказал Волков.
— Привет, Слава, это Чердынцев. Петрович рвется с тобой поговорить.
— Дай ему трубку.
Майор протянул трубку бомжу.
— Здорово, Волков. Готов твой сонет. Ну, я тебе скажу, такое получилось!
Пушкин и Некрасов отдыхают!
— Давай диктуй.
Петрович начал диктовать стихи, а оперативник стал записывать их в записную книжку.
— Ну как? — спросил бомж.
— Годится. Спасибо, Петрович.
— «Спасибо» в стакане не пенится! Скажи Чердынцеву, чтобы разрешил мне переночевать здесь.
— Ладно, дай ему трубку.
Бомж передал трубку майору.
— Слышь, Боря, оставь его на ночь в «обезьяннике».
— Да он уже меня достал! Видеть его не могу! — возмутился Чердынцев.
— Не шуми. Последний раз. Для меня.
— Ну разве что для тебя, — нехотя согласился майор.
Он положил трубку и посмотрел на Петровича:
— Пошли, посидишь еще. Но только до завтра.
В четыре часа оперативники собрались возле милицейских «Жигулей». У всех, кроме Волкова, вид был подавленный.
— Как дела? — обратился к коллегам Соловец.
— Плохо, — сказал Дукалис.
— Мягко сказано, — произнес Ларина
— И у меня тоже, — вздохнул Соловец. — А ты что скажешь, Слава?
Волков пожал плечами:
— Так... Накидал кое-что.
— Давай показывай, — попросил майор.
— Я, конечно, не Демьян Бедный, но раз надо...
Старший лейтенант встал в театральную позу и продекламировал стихи, написанные Петровичем. Когда он закончил, наступила немая сцена. Соловец стоял, прислонившись к машине, с дымящейся сигаретой во рту. Ларин и Дукалис сидели на траве, открыв рты от удивления. Наконец майор нарушил молчание:
— Ну ты даешь...
— Молодец, Слава, — похвалил товарища Дукалис.
— Как тебе это удалось? — поинтересовался Ларин.
Волков улыбнулся:
— Чего только не сделаешь, выполняя служебный долг.
10
В пять часов оперативники подошли к костру. Они успели подкрепиться консервами и теперь были полны решимости участвовать в спортивном мероприятии. Марина Гавриловна сидела в окружении нескольких молодых людей, среди которых был утренний парень в тельняшке.
— Здравствуйте еще раз, — обратился к ней Волков. — Познакомьтесь, это мои товарищи — Олег, Андрей и Толя.
Марина Гавриловна протянула руку и обменялась рукопожатием с каждым оперативником.
— Меня зовут Марина Гавриловна, — сказала она. — Присаживайтесь.
Оперативники расселись вокруг костра.
— Слава про меня вам, наверное, все уже рассказал, — произнесла девушка. —
Теперь вы расскажите о себе.
— Что вам рассказать? — спросил Соловец.
— Почему вы решили стать альпинистами?
— Хочется подняться над суетой, — ответил майор.
— Как говорится, тянет к высокому, — сказал Ларин.
— Лучше гор могут быть только горы, — добавил Дукалис.
— Понятно, — отреагировала Марина Гавриловна.
Девушка достала из костра горящую ветку и прикурила от нее сигарету.
— Слава рассказал вам про мамбобол? — спросила она.
