Александра Маринина - Ангелы на льду не выживают. Том 1
Дзюба вздрогнул и покосился на Ульянцева, по лицу которого промелькнула довольная улыбка. Вот, значит, как… Теперь понятно, что имел в виду Федор, когда выражал уверенность в том, что свидетели будут. Вцепится теперь в эти слова мертвой хваткой и не успокоится до тех пор, пока из четырех, сказанных в сердцах, слов не вырастут по меньшей мере три красочных длинных фразы, подтвержденные как минимум тремя очевидцами.
– Я ведь в Федерации поднимал вопрос о Болтенкове, – продолжал директор, – мол, справедливо будет, если его тоже уволят, а мне объяснили, что у Болтенкова преступление ненасильственное, у него кража. То есть по вот этому умному закону получается, что тот, кто дал в морду вору, тренировать детей и вообще работать с ними не может, а сам вор – пожалуйста. Расхититель – ради бога. Воры и расхитители, мошенники и аферисты у нас считаются носителями высоких моральных качеств, так надо полагать. Впрочем, что удивляться, вся Госдума, поди, из них одних и состоит, раз такие законы принимают.
Директор горячился и волновался, и Дзюба с опаской подумал: «Вот наговорит сейчас черт знает чего в запале, а такие, как Ульянцев, потом будут цепляться и угрожать ответственностью за клевету на органы власти».
– Значит, Ламзин открыто угрожал убить Болтенкова? – довольным голосом уточнил Федор.
Директор вдруг испугался:
– Да вы что, это я так сказал, к слову, все же понимают, что это он сгоряча ляпнул, он ничего такого не собирался… И вообще, вы меня из себя вывели, молодой человек, я вам тут много лишнего наболтал и про Валерия Петровича, и про Госдуму…
Дзюбе стало жаль этого замученного неприятностями человека, так искренне пытающегося защитить тренера. Захотелось его успокоить и хоть как-то поддержать.
– Да не волнуйтесь вы так, мы все понимаем…
Роман собрался добавить еще что-то утешительное и обнадеживающее, но Федор не дал ему договорить.
– А вот вы сказали: «Все понимают, что Ламзин сгоряча ляпнул». Кто – все? Кто-то еще, кроме вас, слышал, как Валерий Петрович грозил Болтенкову убийством?
Ну, ясен пень, теперь и свидетелей угроз надо подтянуть. Роман подавил вздох разочарования.
Директор помялся, несколько секунд потратил на перекладывание бумаг на своем столе, потом ответил с явной неохотой:
– Да, еще кадровичка наша была и секретарь, она как раз принесла приказ об увольнении Ламзина, чтобы я подписал и его ознакомил под роспись.
Ульянцев, разумеется, тут же попросил пригласить упомянутых сотрудников или сказать, где их можно найти, и радостно отправился добывать свидетельские показания, которыми так красиво можно будет подпереть версию следствия. Дзюба остался в кабинете директора, чтобы дотошно разобраться, что же это за закон такой, по которому уволили тренера Ламзина.
– Да что я вам тут буду объяснять! – сердито воскликнул директор. – Вот вам все документы, сами читайте! Законники! А еще полиция называется: законов не знают, а туда же… людей арестовывать у вас юридического образования хватает… черт знает что!
Роман не стал ни возражать, ни обижаться, он понимал, что директор ДЮСШ расстроен: хотел защитить Ламзина, а получилось, что сам, собственными руками дал следствию улики против тренера. Еще и свидетелей назвал.
Директор буквально швырнул на стол перед Дзюбой толстую папку. Роман открыл ее и внимательно прочитал название первого документа. Это был Федеральный закон № 387-ФЗ от 23 декабря 2010 года «О внесении изменений в статью 22.1 Федерального закона «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей» и Трудовой кодекс Российской Федерации».
Надо же, три года прошло… То есть закон не новый. Интересно, почему о нем так мало разговоров было? А если и были, то давно заглохли.
Он быстро пробегал глазами строчки текста, распечатанного из интернета очень мелким шрифтом. Уже в статье 2 Закона появилась та самая «справка о лояльности», о которой говорил директор. Правда, в официальном тексте она называлась строго и громоздко «справкой о наличии (отсутствии) судимости и (или) факта уголовного преследования либо о прекращении уголовного преследования по реабилитирующим основаниям».
В какой-то момент Роману показалось, что он утратил способность адекватно воспринимать прочитанное. Бред какой-то… Такого просто не может быть! Он внимательно и медленно перечитал еще раз и убедился, что никакой ошибки нет:
«К трудовой деятельности в сфере образования, воспитания, развития несовершеннолетних, организации их отдыха и оздоровления, медицинского обеспечения, социальной защиты и социального обслуживания, в сфере детско-юношеского спорта, культуры и искусства с участием несовершеннолетних не допускаются лица, имеющие или имевшие судимость, подвергающиеся или подвергавшиеся уголовному преследованию (за исключением лиц, уголовное преследование в отношении которых прекращено по реабилитирующим основаниям) за преступления против жизни и здоровья, свободы, чести и достоинства личности (за исключением незаконного помещения в психиатрический стационар, клеветы и оскорбления), половой неприкосновенности и половой свободы личности, против семьи и несовершеннолетних, здоровья населения и общественной нравственности, а также против общественной безопасности».
Ничего себе! Как такое возможно? Выходит, директор был прав, когда говорил, что ворам, мошенникам и расхитителям по этому закону разрешено работать с детьми и подростками… А он, Дзюба, думал, честно говоря, что директор просто плохо разобрался в тексте закона. Нет, ну каковы законодатели, а? Хоть бы сроки какие-то указали, не говоря уже о перечне преступлений… И что вот теперь, если кто-то сорок лет назад нахулиганил и разбил окно, будучи несовершеннолетним, и дело возбудили, а потом прекратили ввиду малозначительности, то есть по тем самым нереабилитирующим основаниям, то сегодня этот взрослый и, возможно, вполне достойный человек, ставший врачом, не имеет права лечить детей? В законе этом чудовищном ясно сказано: принеси справку из органа внутренних дел, и если в ней написано не то, что надо, то трудовой договор заключен быть не может, а уже заключенный ранее трудовой договор подлежит прекращению по обстоятельствам, не зависящим от воли сторон.
Вероятно, вся гамма чувств так выразительно отражалась на лице Дзюбы, что директор наконец перестал видеть в полицейском врага и смягчился.
– Понимаете, в какую ловушку мы все попали? И сделать ничего нельзя, Федерация настаивала на безусловном исполнении закона. Формально они правы. А как мне объяснить все это детям и их родителям? Видели толпу в коридоре? Это вот они, решили меня измором взять, как будто я что-то могу изменить. Все, что мог, я уже сделал. И от петиции их толку не будет.
Поблагодарив директора, Дзюба отправился искать Федора. Нашел он Ульянцева в подвальном этаже, в небольшом кафе, почти все столики которого были сдвинуты вместе: за ними сидели человек 10–12 взрослых и примерно столько же подростков, которые пили чай с бутербродами и что-то обсуждали, понизив голос и бросая то и дело неприязненные настороженные взгляды в сторону единственного «не присоединенного» столика, за которым беседовали Федор и строгого вида дама средних лет. Роман молча подсел к ним и начал слушать. Судя по словам женщины, она отвечала на вопрос о реакции Ламзина на предупреждение об увольнении. Значит, Федору удалось добиться своего и вытянуть из этой свидетельницы подтверждение того, что тренер высказывал угрозы убийством в адрес Болтенкова.
– Приказ я подготовила и попросила секретаря распечатать и отнести на подпись директору. Он сразу подписывать не стал, ждал, пока у Валерия Петровича закончится тренировка, потом вызвал его к себе. Конечно, для Ламзина это не было совсем уж полной неожиданностью, все-таки две недели прошло с тех пор, как его предупредили…
– А почему ждали две недели? – спросил Ульянцев.
– По закону положено. А мы за это время пытались выяснить, может, можно как-то обойти этот закон, не так прямо втупую его исполнять. Звонили знакомым, узнавали, как там в общеобразовательных школах решается вопрос, в медицинских учреждениях, в других спортшколах.
– И что вам ответили? – задал вопрос Дзюба, которому не давал покоя более чем странный закон.
Дама как будто только сейчас заметила, что за столиком сидит еще кто-то, кроме нее самой и Ульянцева. Она медленно повернула голову в сторону Романа и приподняла брови, помедлила, словно о чем-то вспоминая, потом слегка кивнула каким-то своим мыслям. Ульянцев пребольно наступил Роману на ногу, дескать, куда ты лезешь? Какое значение имеет, что ей ответили в других школах? Значение имеет только одно: Ламзин угрожал Болтенкову и высказывал намерение расправиться с ним!
– Знаете, все страшно удивлялись, – неторопливо ответила дама, ведающая кадровыми вопросами в ДЮСШ. – То есть указание насчет этого закона все, конечно, получили уже давно, закон-то не новый, еще десятого года, но потом выяснилось, что если по этому закону увольнять всех, кто под него подпадает, то сельские школы и детские больницы вообще без кадров останутся. Дошло до того, что сторожа детского сада уволили, потому что он двадцать с лишним лет назад привлекался за неуплату алиментов. Ну, стало понятно, что исполнять закон невозможно и не нужно, и спустили все на тормозах, никто ж не теребит, все как будто тявкнули и в будку спрятались. А тут… Мы даже удивились. Никаких уступок. Но мы понимаем: кому-то лед понадобился, кому-то группу надо набирать, свои игры. С Ламзиным просто расправились, прикрывшись этим законом. А придраться не к чему; если он в суд на незаконное увольнение подаст, то никакой суд его не восстановит, потому что закон-то исполнен.
