Вильям Каунитц - Подозреваемые
Покинув участок, Скэнлон прошел между двумя громадными зелеными стеклянными шарами-плафонами, висящими при входе в похожее на крепость здание, и направился к гаражу.
Толкнув входную дверь, он вошел внутрь. Тут было по-военному чисто, все стояло на местах. Две бензоколонки, рядом красные ведра с песком. Смазанный портативный генератор был готов к работе на случай, если прекратится подача тока. Рядом стоял вентилятор. На кирпичной стене висели аварийные фонари.
«Форд» Джо Галлахера стоял внутри заграждения из веревок. Машина была покрыта белым порошком для снятия отпечатков пальцев. Приподняв веревку, Скэнлон нагнулся и подлез под нее, заглянул в машину, облегченно вздохнул, увидев, что все на месте. Слава Богу, уборщицы еще не добрались до этой машины.
Он перелез через веревку, подошел к одному из ящиков для трупов и сдвинул крышку. Вытянувшись во весь рост, скрестив ноги, в ящике лежал Кайли О'Рейли.
— Как дела, лейтенант? — пропел он.
— Кто-нибудь подходил к этой машине?
Подрыгав ногами, О'Рейли приподнялся, сел на край и ответил:
— Эта машина принадлежит мертвецу, лейтенант. Нет, здесь никто не появлялся.
Увидев полупустую бутылку пепси, Скэнлон направился обратно к машине.
Подойдя к ней с правой стороны, Скэнлон сунул руку под сиденье. Ничего. Он залез в щель между сиденьем и спинкой и повел рукой к левому борту. Ничего. Встав коленями на переднее сиденье, начал искать сзади. Ничего. Кайли О'Рейли изумленно наблюдал за ним, отпивая маленькими глотками из бутылки. Теперь уже все сиденья были сдвинуты и все четыре дверцы открыты. Поставив ногу на бампер, Скэнлон гадал, где же могли быть спрятаны деньги. После нескольких неудачных попыток ему пришлось вылезти из машины и покинуть гараж.
Вернулся он через несколько минут, помахивая связкой ключей, раздобытых среди вещей, принадлежавших Галлахеру.
Предвкушая что-то необычное, Кайли О'Рейли ждал.
Открыв багажник, Скэнлон нагнулся и начал искать на ощупь, раздвигая инструменты и другое барахло. Ничего не найдя, он отвернул гайку запасного колеса и на дне гнезда заметил мятый конверт. Взяв его в руки, открыл и обнаружил две тысячи сто пятьдесят долларов. Тикорнелли сказал правду, думал он, глядя на деньги. Но почему Галлахер был столь осторожен? Почему спрятал деньги в машине? Револьвер и жетон обычно внушают полицейским ощущение собственной неуязвимости.
Готемский федеральный сберегательный банк имел стеклянный фасад, и было видно, как банковские служащие занимаются со своими клиентами. Выйдя из машины, Скэнлон немного поколебался, потом вернулся обратно, выдернул переносной радиоприемник из розетки и положил его на щиток.
— Теперь пусть только скажут, будто не знали, что это полицейская машина.
— Нам надо было взять свои фирменные пакеты с инициалами и положить на щиток. Можно и так отличить частную машину от полицейской, — сказала Хиггинс, открывая дверцу. Они вошли в банк и спросили, где можно видеть мистера Тиббса.
— Я уже сто раз рассказывал все другим полицейским, — произнес мистер Тиббс. Это был мужчина среднего роста, с тонкими темными зализанными волосами, разделенными пробором. Он носил костюм «тройка» и перстень на правой руке, свидетельствующий о корпоративной солидарности.
— Боюсь, вам придется рассказать еще раз, — произнес Скэнлон.
Выйдя из-за стола, банкир пригласил детективов сесть в желтые кресла, стоявшие у стеклянного стола. У него был огромный светлый кабинет с ванной комнатой. Усевшись в кресло, Скэнлон оглядел фотографии банковских служащих, висевшие на стене. У всех были суровые проницательные лица, иногда просто сердитые. Отведя взгляд от фотографий, он посмотрел на банкира, который глазел на Хиггинс, примостившуюся на краешке кресла. Ее высокую грудь обтягивала тонкая блузка. Заметив красноречивый взгляд банкира, она скрестила ноги, чтобы юбка приподнялась чуть выше, обнажая колени. Одарив ее еще одним красноречивым взглядом, Тиббс повернулся к Скэнлону.
— Мы очень благодарны вам за согласие встретиться с нами, — вкрадчиво произнесла Хиггинс.
Взглянув на нее, Тиббс улыбнулся.
— И делаю это с удовольствием, детектив Хиггинс.
Откинувшись на спинку кресла, Скэнлон расслабился. В этой сцене Хиггинс играла главную роль.
— Мистер Тиббс, вы утверждаете, будто видели, что выбежавший из лавки человек держал в правой руке ружье.
Тиббс облизал камень перстня.
— Совершенно верно, — произнес он, не отрывая от нее глаз.
— Все произошло в считанные секунды, — сухо заявила Хиггинс. — Как вы можете столь смело утверждать, что это было ружье, а, к примеру, не палка и не какая-нибудь труба?
Отняв руку от губ, он самодовольно улыбнулся.
— То, что я видел, детектив Хиггинс, имело ствол и затвор. Значит, это было ружье.
«Самодовольный пень», — подумал Скэнлон.
— Мистер Тиббс, может статься, вас будут допрашивать в суде. И тогда вы ответите, откуда у вас такие глубокие познания в области огнестрельного оружия.
На лице Тиббса промелькнула самодовольная улыбка. Вперив взор в бедро Хиггинс, он сказал:
— Я заядлый охотник, детектив Хиггинс. И к тому же в армии меня неплохо обучили этому ремеслу.
Она приготовилась задать ему следующий вопрос, но он перебил ее:
— Пожалуйста, называйте меня Томом.
— Хорошо, Том, вы не заметили, были ли обрезаны стволы ружья?
— Заметил. Были.
— В прошлый раз вы сказали, будто что-то в убийце показалось вам странным, когда он бежал к фургону. Сначала вы не могли сказать, что же именно. Но у вас было время подумать. Теперь вы можете ответить на этот вопрос?
— Я ломал голову, но не могу сказать, что же именно насторожило меня. Единственное, что я сразу заметил, — так это то, как он бежал. В этом было что-то неестественное.
— Могли бы вы уточнить?
— Боюсь, что нет.
— Вы бы узнали убийцу, увидев его вновь?
— Непременно.
Перед тем как прийти сюда, Скэнлон захватил с собой несколько набросков, подготовленных художником, и выложил их из конверта на стол, надеясь, что свидетель выберет нужный.
— Будьте добры, взгляните, может, вы кого-нибудь из них узнаете? — спросил Скэнлон.
Тиббс внимательно посмотрел на рисунки.
— Вот этот человек выбежал из лавки, — сказал он, выбрав четвертый по счету.
Тиббс не ошибся.
Хиггинс посмотрела на Скэнлона, как бы говоря: «Он чертовски хороший свидетель».
Присяжные обычно больше верят банкирам и священникам. А вот полицейские, судьи и врачи, как правило, пользуются дурной славой. Скэнлону все это начинало надоедать. Было время, когда полицейские не работали со свидетелями. Это было делом окружного прокурора. Сейчас все по-другому. И Скэнлон отлично постиг эту премудрость.
Его размышления прервала Хиггинс:
— Есть какие-нибудь вопросы, лейтенант?
Обхватив руками колени и откинувшись назад, Скэнлон спросил:
— Вы женаты, живете в Скарсдэйле и работаете в Манхэттене. Это верно?
Банкира охватило дурное предчувствие.
— Да.
— Как вы добираетесь до работы, мистер Тиббс?
— Семьсот шестнадцатым от Скарсдэйла. Это занимает…
Не договорив, свидетель запнулся. В его глазах появился страх. Скэнлон понимающе кивнул. Ему была известна тайна Тиббса, и он хотел, чтобы тот знал об этом. Скэнлон не будет давить на него, по крайней мере, сейчас. Поднявшись из кресла, он произнес:
— Спасибо за помощь.
Глядя в испуганные глаза банкира, Скэнлон пожал ему руку.
Сигрид Торссен жила в южной части Бруклина, в Бат-Бич, на Шестьдесят второй улице. Когда она открыла дверь, они увидели, что на руках у нее ребенок, а голова замотана белым полотенцем. Пока Скэнлон показывал полицейское удостоверение и объяснял цель своего неожиданного прихода, Хиггинс вошла в квартиру и погладила ребенка по руке.
Свидетельница впустила детективов. Хиггинс не переставала восхищаться ребенком. Торссен провела детективов в большую гостиную, разделенную стеной на две части.
Сигрид Торссен, женщина скандинавской наружности, была красива: высокая и стройная, с матовой кожей и большими карими глазами. Вокруг рта пролегли едва заметные морщинки. На ней были темно-коричневые шорты и хлопчатобумажная кофточка с короткими рукавами, сквозь которую отчетливо проступали соски. Она предложила им сесть и извинилась.
— Пойду уложу ребенка.
Она направилась в спальню. Скэнлон не мог оторвать взгляд от ее стройных ног, тугих голеней и круглой попы. Сидевшая рядом Хиггинс нагнулась к нему и прошептала:
— А она хороша!
— Это я и сам вижу, — произнес он, провожая взглядом удаляющиеся ноги.
Когда спустя некоторое время свидетельница вернулась, Скэнлон заметил, что она накрасилась и причесалась. Длинные светлые волосы лежали у нее на плечах.
