Донна Леон - Гибель веры
Графиня опять кивнула, печально соглашаясь.
— В последнее время развелись мошенники, играющие на доверии пожилых людей: пытающиеся, и часто успешно, обмануть их и облапошить.
Графиня подняла руку с толстыми пальцами.
— Вы хотите предупредить меня, что это может случиться со мной?
— Нет, графиня, не беспокойтесь. Но мы хотели бы увериться, что ваш покойный муж… — тут он подвиг себя дважды печально качнуть головой, как бы оплакивая то обстоятельство, что добродетельные рано нас покидают, — не стал жертвой подобного бессердечия и двуличности.
— Вы подозреваете, что Эгидио ограбили? Обманули? Не понимаю, о чем вы говорите. — Она наклонилась вперед, и бюст ее упокоился на столе.
— Тогда позвольте мне говорить прямо, графиня. Мы хотим удостовериться, что никто не пытался заставить графа перед смертью сделать отказ в чью-либо пользу, что никто не пытался повлиять на него с целью завладеть частью его состояния и не дать ей перейти к законным наследникам.
Графиня, как видно, приняла сказанное к сведению, но ничего не отвечала.
— Возможно ли такое, графиня?
— Что вызвало у вас подобные подозрения?
— Имя вашего мужа появилось в деле совершенно случайно, графиня, мы расследовали совершенно другой случай.
— С людьми, которых обманом лишили наследства?
— Нет, графиня. Но прежде чем действовать официально, я счел своим долгом прийти к вам — из глубокого к вам почтения — и убедиться, что тут нечего расследовать.
— И что вам надо от меня?
— Ваше заверение, что в завещании вашего покойного мужа не содержалось ничего неуместного.
— Неуместного? — повторила она.
— Не включен ли в него кто-то, не принадлежащий к семье? — предположил Брунетти.
Она помотала головой.
— Кто-то, кто не был близким другом?
Снова отрицание, столь энергично выраженное, что щеки ее закачались.
— Какое-то учреждение, на которое он простер благотворительность? — Тут Брунетти заметил, что глаза у нее загорелись.
— Что вы подразумеваете под учреждением?
— Есть аферисты, уговаривающие людей жертвовать деньги на какие-нибудь достойные благотворительности дела. Например, на детские больницы в Румынии или на хоспис матери Терезы. — И с искусно наигранным возмущением добавил: — Ужасно, кощунственно!
Графиня глянула ему в глаза и выразила то же суждение кивком.
— Ничего такого не было. Мой муж оставил состояние семье, как и положено мужчине. Никаких необоснованных пожертвований. Каждый получил то, что должен был получить.
Вьянелло, оказавшись в поле зрения графини, позволил себе кивок для подтверждения правомерности сказанного.
Брунетти встал:
— Вы меня очень успокоили, графиня. Я боялся, что такой известный своей щедростью человек, как граф, мог попасться на уловки этих людей. Рад, что мы вычеркиваем его имя из расследования. — Он вложил в голос побольше тепла. — Мне это приятно как официальному лицу, а по-человечески — вдвойне приятно. — Он повернулся к Вьянелло и дал ему знак подниматься.
Графиня тем временем вышла из-за стола и уже несла к нему свою громаду.
— Вы могли бы еще что-то рассказать мне об этом, Dottore.
— Нет, графиня. Теперь, узнав, что ваш муж не имел ничего общего с этими людьми, могу сообщить коллеге…
— Вашему коллеге? — перебила она.
— Да, еще одному комиссару, который занимается расследованием по этому кругу мошенников. Пошлю ему служебную записку, что ваш муж не имел с ними дела, благодарение Богу, и займусь своими проблемами.
— А если это не ваше дело, так что же вы сюда пришли? — спросила она напрямик.
Брунетти улыбнулся, прежде чем ответить:
— Надеялся, что вас меньше потревожит, если вопросы будет задавать тот, кто, так сказать, понимает ваше общественное положение. Не хотел вам причинять беспокойство даже на самый краткий миг.
Вместо того чтобы поблагодарить за такую предупредительность, графиня лишь кивнула, принимая ее как должное. Комиссар простер руку и, когда она подала свою, снова склонился над ней, подавив желание щелкнуть каблуками, и попятился к двери, где ждал Вьянелло. Там они оба слегка поклонились и выдвинулись в холл. Стефано, если так звали человека с крестиком на лацкане, ждал их там, — не прислонившись к стенке, но стоя посреди коридора с пальто в руках. Увидев, что посетители появились, развернул пальто и держал, пока владелец его надевал. Не промолвив ни слова, он провел их в конец коридора и придерживал дверь, пока они не оказались за пределами квартиры.
Глава 5
Они молча спустились по лестнице и вышли на улицу, на город неожиданно пали весенние сумерки.
— Ну? — И Брунетти снова извлек из кармана список. Нашел следующий адрес и пустился в путь, Вьянелло шел позади след в след.
— Она и есть столп города? — Так он попытался отреагировать на это посещение.
— Думаю, что да.
— Бедная Венеция. — Вот и весь магический эффект, какой произвел на сержанта доступ к великим мира сего. — Так это она заплатила выкуп за Лючию? — Вьянелло вспомнил знаменитое похищение, более десяти лет назад, когда из церкви Святой Лючии украли кости святой и без выкупа не отдавали. Ворам была уплачена необъявленная сумма, и полиции указали на какие-то кости (с некоторой долей вероятности, они и принадлежали блаженной Лючии), которые лежали в поле. Кости вернули в церковь с большой торжественностью, а дело закрыли.
— Слухи ходили, что это она, — кивнул Брунетти, — но ведь точно неизвестно. А что ты скажешь?
— Скорее всего, свинячьи кости-то, — предположил Вьянелло.
Судя по тону, сам он склонялся именно к этой версии.
— Что вы думаете о графине? — задал ему прямой вопрос Брунетти: вряд ли сержант ответит, если спросить иначе.
— Она заинтересовалась, когда вы предположили, что нечто, возможно, отдано какому-то учреждению. И проявила полное равнодушие и к обманутым, и к своей родне.
— Да, и к этим больницам в Румынии.
Вьянелло обернулся к Брунетти и воззрился на начальника долгим взглядом.
— Откуда взялись все эти несчастные, которых обманом заставили давать деньги матери Терезе?
Комиссар лишь улыбнулся и пожал плечами.
— Надо же было ей что-нибудь наговорить, — объяснил он коротко. — Звучало не хуже всего остального.
— Ведь это не так уж важно, правда?
— Что не так уж важно?
— А пойдут деньги матери Терезе или мошенникам.
— Что вы имеете в виду? — переспросил удивленный Брунетти.
— Никто никогда не узнает, на что ушли деньги, так ведь? Она получает все эти премии, и кто-нибудь все время собирает для нее деньги, но показать-то, что за них сделано, нечего, понимаете?
Подобный цинизм даже Брунетти претил.
— Ну, по крайней мере, те, кого она принимает к себе, умирают достойной смертью.
Вьянелло тут же ответил:
— Лучше бы они получали достойную кормежку, вот что я скажу. — Потом, со значением поглядев на часы и не скрывая растущего скепсиса относительно того, как Брунетти тратит время — свое и его, — добавил: — Или выпивку.
Брунетти намек понял. Ни один из тех, кого они навестили, не тянул на преступника, какими бы неприятными они ни были.
— Еще одного. — Он порадовался, что это прозвучало как предложение, а не требование.
Наклонив устало голову, Вьянелло пожал плечами, мол, скучна и однообразна по большей части их работа.
— А потом — un' отbra [17] — постановил он сам. Брунетти кивнул, еще раз посмотрел адрес и повернул направо. Во внутреннем дворе они остановились и стали искать номер дома на первой двери, к которой подошли.
— Какой мы номер ищем, синьор?
— Триста двенадцатый, — комиссар глядел в список.
— Это вон тот должен быть. — Вьянелло положил ладонь на его плечо и указал через дворик.
Пересекая его, они заметили, что в центре уже лезут из черной земли белые и желтые нарциссы, а мелкие цветы закрылись — так они не померзнут ночью. На другой стороне нашли нужный номер, и Брунетти позвонил.
— Кто там? — спросили из домофона.
— Я насчет синьора Лерини, — откликнулся он.
— Синьора Лерини больше нет в этом мире! — ответствовал женский голос.
— Знаю, синьора. Я пришел, чтобы задать вопросы о его состоянии.
— Его состояние на небесах, — был ответ.
Брунетти и Вьянелло переглянулись.
— Я пришел обсудить то, что осталось на земле. — Брунетти не скрывал нетерпения.
— Кто вы?! — Это прозвучало требовательно.
— Полиция! — мгновенно отреагировал он.
Домофон щелкнул — резко бросили трубку. Долго — так им показалось — ничего не происходило, а потом дверь распахнулась.
Снова они поднимались по ступеням. Как и коридор у графини Кривони, лестница была увешана портретами, но только одной личности: Иисуса, проходящего все стадии страстей до смерти на Голгофе (это уже на площадке третьего этажа). Брунетти задержался ровно настолько, чтобы изучить одну из этих сцен: это были не дешевые репродукции из религиозных журналов, которые он ожидал увидеть, а тщательно прорисованные цветными карандашами картины. С любовью останавливаясь на ранах, терниях и гвоздях, их автор постарался придать сахариновую приторность лику страждущего Христа.
